Фильм, тонкая и умная комедия с шутками и нежными чувствами, имел большой успех. Мы с Анри Видалем прекрасно сработались вдвоем. Зритель полюбил нас, и продюсер затеял серию подобных комедий - с нами в качестве французских Фреда Астера и Джинджер Роджерс. "Парижанка" - одна из немногих картин, которыми я горжусь. Ее успех окрылил меня, вдохновив на труд в поте лица.
* * *
"Ювелиры при лунном свете", мой новый фильм, должен был сниматься в Испании. Снова отъезд и расставанье с Жаном-Луи, которому запрещалось пересекать границу, и с Аленом, и с Клоуном...
Как грустно...
Я не знала Испании, а должна была прожить в ней 3-4 месяца, в зависимости от съемок.
Бесчеловечно...
Жан-Луи страдал, Ален страдал, Клоун - и тот страдал.
Одетта тоже плакала: она расставалась с мужем Пьером и двумя детьми - Жан-Пьером и Мишелем.
Ехали долго, утомительно, грустно, скучно.
В Мадриде очутилась я в отеле типа "Хилтон", совершенно безликом. В номере у меня стоял огромный букет цветов от Леви и сидел на стуле тревожный Вадим собственной персоной.
Он знал меня и понял, что мне плохо.
Вадим - отличный друг. Ему ничего не надо объяснять. Он все поймет сам. Он, благородная душа, разорвется на части, чтобы разогнать твою грусть. Я зарыдала, сказала ему, как страдаю от разлуки с Жаном-Луи, не хочу жить здесь, презираю кино, в общем, вывалила содержимое души, а не чемоданов!
Бедняга Вадим, друг и брат!
Ему пришла гениальная мысль!
Он сказал мне, что съемки затягиваются. И, значит, я могу потребовать себе либо дополнительный гонорар, либо бесплатный билет на самолет туда и обратно в каждые выходные, чтобы видеться с Жаном-Луи в Париже...
Это было единственной радостью, и я воспряла духом.
Забыла я гостиничную тоску, четыре предстоящих месяца работы, забыла все. Помнила только о воскресном самолете! Вечером в ресторане я ужинала с Одеттой и с Жаниной, которую устроила своей "осветительной" дублершей.
Едва я им рассказала о своей затее на выходные, Одетта заявила, что летит со мной, а Жанина молча улыбнулась, давая понять, что надолго меня не хватит!
В субботу вечером после съемок я должна была лететь. Мне было страшно, тошно, не по себе, хоть вешайся! Я взяла билет для Одетты тоже: вдвоем помирать веселей. В ту пору самолеты были еще винтовые четырехмоторные, летели долго! Я перекрестилась, пристегнула ремни, взяла Одетту за руку и стала ждать...
Когда заработал первый пропеллер, я подскочила и уткнулась Одетте в плечо. Когда самолет оторвался от земли и стал неудержимо подниматься, я принялась вспоминать всю свою жизнь... А когда самолет убрал шасси, я решила, что случилась авария. Кровь застыла у меня в жилах. Далее был переход на другой режим работы, а я уже не сомневалась, что заглох мотор. В общем, увидев, как я напугана, Одетта действительно потеряла сознанье и упала на меня. Страх мой как рукой сняло. Теперь я смачивала ей лоб одеколоном, чтобы привести в чувство.
Измученная, но счастливая, я приземлилась в Орли. Так я получила боевое крещение.
24 своих отпускных часа я провела в постели с Жаном-Луи. Сил не было, ни физических, ни моральных. И так страдала я, что дома всего на миг, что не могла этим домашним мигом насладиться. Время пролетело так быстро, что в воскресенье вечером в самолете на Мадрид я уже думала, что все это мне приснилось!
А в понедельник в 7 утра съемки!
Я купила гитару и, стараясь не ошибиться, постоянно играла три усвоенных аккорда. Гитару я всегда обожала. По-моему, прекрасней инструмента нет. Хорошо играть я так никогда и не научилась, но оказалась способна повторить услышанные там-сям аккорды фламенко, самбы и латиноамериканского фольклора. Получается вообще-то средне, но подыграть себе, когда пою, могу.
Однажды Жики прибежал ко мне запыхавшись, красный, вне себя. В руках у него была насмерть перепуганная собака. Жики сказал, что мальчишки на улице хотели ее повесить, она вырывалась из веревок, а тут как раз Жики подоспел и развязал ее.
Я в ужасе оцепенела.
Как можно пытаться убить безобидного пса? Сердце заболело. В горле комок. Я взяла на руки белое с черными пятнышками существо, заглянула в ореховые, глубокие, ласковые, умоляющие, боязливые глаза. Я сказала собачке, что люблю ее, беру к себе и буду оберегать. Это была девочка, дворняжка.
По-моему, прехорошенькая. И я назвала ее Гуапа, что по-испански означает "красотка".
Так началась история любви, которая продолжалась долгих пятнадцать лет.
IX
Ничего нового не открою, если скажу, что обожаю животных, особенно собак. Со временем эта любовь усилилась, потому что я убедилась, что собака не предаст, и будет любить, что бы ни случилось, и не бросит вас в самые трудные дни. О собаке у вас только добрая память. На ее нежность, преданность, присутствие можно рассчитывать всегда. Собака не ругается, радуется, когда вы приходите, не держит на вас зла.
Итак, Гуапа пришла в отель на житье ко мне. Портье, увидев нас, скроил кислую физиономию, администратор воспротивился. Ладно бы еще породистая собака, ухоженная! Но эта шавка!
Я ему сказала: или мы с Гуапой, или никого.
Он выбрал нас с Гуапой.
Я никогда не водила ее на поводке. Надела ей ошейник со своей фамилией и стала о ней заботиться. Она и без объяснений поняла, что делать свои дела у меня в комнате нельзя, и, когда хотела выйти, скулила у двери. Она ходила за мной, как тень, и неизвестно, кто кого любил больше. Моя жизнь изменилась. Я больше не была одна. Я спала, прижимая ее к себе, и все мы с ней делили на двоих - еду, прогулки, чужие взгляды.
Как я любила ее!
На воскресенье я по-прежнему летала в Париж, но с меньшим энтузиазмом. Гуапу я оставляла на Одетту или Жики с Жаниной, но расставалась с ней скрепя сердце. В воскресенье вечером с радостью забирала ее.
Наша съемочная группа должна была ехать на натуру в Торремолинос, на самый юг Испании. Оттуда на воскресенье во Францию не скатаешь. Аэропорта нет, а поездом до Мадрида в те годы - двадцать часов.
В Мадриде я уже отбыла два с половиной месяца.
И вот в съемочной машине мы - мой шофер Бенито Сьерра, Жанина, Одетта, дублерша Дани, Гуапа и я - отправились в эту неведомую даль, в этот самый Торремолинос. Жики от нас откололся, уехав в Париж, чтобы попытаться продать картины. Мне жаль было, что он не с нами. Я любила его общество. Энергия и жизнелюбие Жики поддерживали меня.
А потом я побаивалась ехать в эту испанскую глухомань. Разлука с Жаном-Луи затянется. С телефоном проблемы. И в Мадрид-то оттуда не дозвониться, часами можно ждать разговора, а тут в Париж...
4 октября 1957 года, в день запуска первого русского искусственного спутника, мы и уехали в Торремолинос!
По радио только и передавали "бип-бипы" спутника, а мы ехали по раскаленным пустынным испанским сьеррам и вглядывались в небо в надежде увидеть что-то жуткое, как в фантастических фильмах.
Наше ночное прибытие на место было из ряда вон.
Мы оказались в испанском селеньице, похожем на кукольную деревню. Сплошь беленые домики, и всюду цветы: плющ, герань, гортензии. Машин нет, одни ослики с корзинами на боках. Днем было слишком жарко, и жизнь начиналась вечером.
Поэтому на деревенской площади оказалось довольно оживленно: в кафе "Посада" посетители за деревянными столиками; два гитариста - прямо на полу; влюбленные, созерцающие море; продавцы арахиса, ребятишки-попрошайки, бездомные собаки. Мы походили туда-сюда и вскоре нашли нашу гостиницу "Монтемар": ряд простых бунгало прямо на пляже. Перед каждым - садик с цветами. Посреди пляжа - столики. За столиками несколько человек сейчас, в два часа ночи, еще ужинали. Мечта! Райское место! Уголок любви!
Жизнь в Торремолиносе начиналась изумительно!
На другое утро часть съемочной группы завтракала в ресторане, то есть на пляже: расселись за колченогими столиками под громадным соломенным навесом на деревянных опорах. Красота. Солнце уже высоко. Стало припекать. Сказка.
В ресторане мы встретили Вадима, Стефена Бойда и его дублера, испанца, красивого малого. Звали его Манси Сидор, и Вадим над ним подшучивал: "Сидор - сидрыхнет". Дело в том, что бедняга Манси ни слова не понимал по-французски и всегда сидел, не участвуя в разговоре, с видом отсутствующим, как бы сонным. Нам подали рыбу в горклом масле, непромытый салат в горклом масле и козий сыр, пахший туалетным мылом, тоже горклым. Короче, я снова заказала сок и сухарик. Сидор и Жанина пожирали глазами друг друга. Тем лучше для них! В этих краях, чтобы выжить, разумней всего питаться водой и... любовью.
Через три дня съемки начались. Наши дублеры весь день "сидрыхли", вместо Жанины была Дани, а Серж Маркан, Вадимов ассистент, работал за Сидора. Теперь Серж должен был дублировать Бойда, а заодно и меня в особо опасных сценах.
Так что однажды я увидела себя в обличье здоровенного детины с обезьяньим лицом, с пришпиленным светлым пучком и кудельками на висках (чтобы скрыть уши!), в красной юбочке и белой, очень открытой блузке с видневшейся волосатой грудью. Он дублировал меня за рулем американской машины без верха. Езда была безумно рискованной. Выглядел "под меня" он чудовищно. Просто монстр. Но издали могло сойти...
Свой день рожденья я отложила. Отмечала в октябре, числа десятого. Пригласила всю местную цыганву, певцов и гитаристов. Наша съемочная группа пришла в полном составе. На столе была сангрия, колбаса, хлеб и огромный пирог с 23 свечками! А еще я понатыкала свечей по всему пляжу: впечатление, что звезды, упав с неба, мерцают в песке!
Бойд приударял за мной, но так, не всерьез! Было жарко, все танцевали, и я радовалась.
Леви на день рожденья преподнес мне осленка! Я назвала его Чорро, потому что съемки велись в ущелье Чорро. Ослик был чуть больше собаки, и Гуапа смотрела на него недобро! Гулял он по пляжу, ел герань возле домика, а спал в моей комнате вместе с Гуапой. На съемки я возила его с собой на машине. Он бродил и щипал траву вдоль горного потока. Вечером я увозила зверинец назад в Лас-Альгас. Я стала похожа на цыганку, загорелая, босая, с волосами до пояса и в рваном черном облегающем платьишке, с собакой и осликом за мной по пятам!
Такая жизнь была по мне!
Притом, к счастью, группе наняли стряпуху-француженку, стряпать в нашей столовой без стен.
У Гуапы появился возлюбленный, весь в кудряшках, как куколка. Я назвала его Рикики и приняла в зверинец.
Однажды вечером, вернувшись без сил, я увидела, что небо почернело и вот-вот начнется гроза. Упали первые, тяжелые, огромные капли. Дышать нечем. Сверкают молнии, грохочет гром.
Всюду сквозняки, ни дверь, ни окна не закрыть, в доме вода и ветер. Стало холодно. Мы завернулись в одеяла, теплых вещей у нас с собой не было. После целого дня съемок хотелось есть и пить. Море бушевало, огромные волны ударяли в стену бунгало, нас окатывало брызгами. Я уж решила, что нам конец - смоет волной...
Мне несколько раз в жизни было по-настоящему страшно: на лодке в сильнейшую бурю на Багамах; на вертолете в пургу, в Канаде; в частном самолете над Шамбери, в 20-30-метровых воздушных ямах. Но в этот первый раз страх был самый жестокий.
И полное бессилие перед разбушевавшейся стихией, слабость, зависимость, ожидание, неизвестность!
В конце концов главный продюсер Роже Дебельмас, человек замечательный, добрался до нас босой, увязая по колени в грязной жиже, мокрый насквозь. Он принес несколько банок консервов, минералку и плохие новости. Нас залило и отрезало от мира. Ураган сорвал и разнес все - дорогу, рельсы, телефон, электричество. Саманные деревенские домики были разрушены, имелись десятки убитых, стада овец унесло потоком грязи, летевшим с гор и сметавшим все на своем пути. Несколько машин исчезло: их смело разгулявшейся жидкой почвой. Не ровен час, начнется эпидемия: вокруг сплошь разлагающиеся овечьи туши!
Съестных припасов не осталось совсем, питьевой воды было мало.
Роже сообщил нам все это и отправился обратно босой по воде разносить остальным остатки продуктов. Я просила его передать Дани, чтобы она добралась до нас, если сама на месте. А Манси с Жаниной, съежившись в кровати, теперь уже не "сидрыхли"! Мне казалось, что мы единственные чудом уцелевшие на разрушенной планете. Пол в бунгало представлял собой огромную грязную лужу, и мы хлюпали в ней.
Я продрогла до мозга костей.
Одетта кашляла, ее лихорадило и трясло.
Ни воды согреть, ни согреться, никакого источника тепла, одна сплошная пронизывающая, леденящая сырость.
Я стала умолять Вадима отправить меня в Париж: не хочу оставаться, фильм не фильм, того и гляди, заболею, больше не могу, сил моих нет, хочу уехать, уехать любой ценой! Он улыбнулся и ответил, что уехать нельзя никакой ценой, все разрушено, помощи нам оказать не могут, но, как только сообщенье наладится, он меня, клянется, отправит домой! Тем более, с фильмом теперь все пропало: нынешний пейзаж ничуть не похож на вчерашний. Доснять картину придется где-то в другом месте!
Лучик надежды забрезжил: уеду, да, но... когда?
Наш дом становился ноевым ковчегом.
Мужчины, женщины, звери - мы все делили меж всеми. Собаки согревали нас, прижавшись к нам, зарывшись в одеяла.
Мы чесались без конца.
Зверинец увеличивался: у нас завелись блохи!
На другой день дождь прекратился, мы могли подсчитать убытки.
Гигантская клоака, конец света, смерть во всех ее видах. На небольшом кладбище, где снимали мы позавчера, - развороченные могилы, груды скелетов, костей, обломки гробов, остатки спутанных одежд.
Жуткое зрелище.
Я заболела.
Необходимо было принимать лекарства и пить много воды. Ни того, ни другого!
Врач вкатил мне успокоительный укол.
Назавтра я проснулась в бреду и блохах.
И тут же сказала бедной Одетте, что уезжаю. Иду складывать вещи. Пусть найдет мне машину. Или хоть что, но - уехать. Затем в бывший чемодан собрала бывшие вещи - теперь кучу грязи. Оделась, как могла, и стала ждать.
Пришел Вадим. Он сказал, что ехать - неразумно. На дорогах неразбериха. Машина у меня в ужасном состоянии и т. д. Я поручила ему отдать Чорро какому-нибудь порядочному крестьянину с остатком моих испанских денег и советами, как осчастливить дорогого ослика. А уехать я уеду... Вадим обещал отдать Чорро в надежные руки и сделал еще одну попытку отговорить меня ехать.
Тут подоспел Дебельмас с теми же речами.
Я вверила ему Гуапу. Попросила, чтобы он сам привез ее на машине в Париж, потому что боялась брать ее в самолет. Еще сказала, что, если Рикики будет очень скулить, пусть привезет и Рикики...
Жанина и Сидор пришли проститься. Вид у них был счастливый и отрешенный. Жанина просила меня сказать Жики, что она беременна и остается в Мадриде с Манси! Ну и ну...
С тех пор я больше никогда не видела ее!..
Я взяла под мышку сверток, оставив чемодан на видном месте с запиской: "Ушла пешком в Париж". Совершенно больная, шла я еле-еле, ноги увязали в жиже, жижа чавкала.
И удивлялась, в какой рай прибыла и какой ад покидаю!
Подумать только, через 15 лет я вернулась сюда и Торремолиноса не нашла! На пляже - башни из стекла и бетона, всякие "Холидей-Инны" и "Софители", один выше другого. Мой отельчик "Монтемар" снесли. На его месте - 16-этажная махина... Все американизировано, безлико, гнусно. Выстроили также роскошный аэропорт. С приходом цивилизации ушла прелесть. Былой катастрофы, конечно, не повторится, но часто с водой выплескивают и ребенка.
Съемочная машина с Бенито Сьеррой за рулем, Одеттой и чемоданами нагнала меня через несколько километров.
До Мадрида добирались 18 часов, несколько раз дорогу нам преграждали груды обломков и ямы с водой размером с озеро. Ночью Бенито ехал то держа голову в окне машины, то хлеща себя по щекам, чтобы не заснуть.
Мадрид показался мне землей обетованной.
Отдохнув, помывшись, продизенфицировавшись, прихорошившись и обретя наконец прежний облик, мы с Одеттой сели в самолет на Париж - на этот раз с билетом только в один конец.
Оказаться дома не означало - наслаждаться.
У себя на Поль-Думере я лежала пластом на кровати, силясь вернуться в форму, снова обрести Жана-Луи и саму себя.
Разлука убивает любовь. С глаз долой, из сердца вон. В разлуке у каждого свои мелкие дела, другому уже неважные. А потом заочная ревность...
Жан-Луи был уверен, что все это время я ему изменяла... Больше месяца от меня не было писем... Может, снова сошлась с Вадимом, пожалев о прошлом? Ну как ему доказать, что он не прав? Единственный мой аргумент - чистые сердце и совесть. Мало против репутации "пожирательницы мужчин".
Клоун обнюхивал меня неодобрительно: пахла я странно, дрянной испанской дворняжкой... Он ревниво ворчал, но втайне ждал ласки, и я ласкала его очень нежно, объясняя, что скоро к нему приедет сестренка и надо ему отнестись к ней со всей душой.
Ален сунул мне длинный перечень чеков на подпись. Я опоздала с оплатой счетов и особенно налогов. А потом и служанка собиралась уволиться.
И холодильник сломался...
Короче, весь набор неприятностей за полгода - мне в пять минут. В довершение ко всему пришел Жики, посмотрел на меня подозрительно и спросил, почему Жанина не со мной. Пришлось сообщить ему горькую весть как можно деликатней. Я думала, он меня убьет!
Но я-то здесь при чем?..
А притом! Я, оказывается, дурной пример для порядочной женщины и втягиваю подруг в разгульную жизнь, и т. д. и т. п. От горя Жики сам не знал, что говорил. Он хлопнул дверью и тут же ринулся в Мадрид за женой, сами понимаете, напрасно!
Единственной радостью в парижской жизни стало возвращение Гуапы. Дебельмас вручил мне мое сокровище целым и невредимым и объявил, что съемки закончатся в Ницце на студии "Викторин", что там готов уже кусок испанского селенья, кладбища и песчаного пляжа.
Мой коллибациллез был залечен, но, видимо, не вылечен: от него у меня остаточные явления и по сей день.
Два дня спустя, сев в поезд на Ниццу, я покинула Париж без сожаленья. Со мной ехали Гуапа и Одетта. Ноябрьский город был дождлив, а Поль-Думер впервые показался мне враждебным.
X
Вернувшись в Париж, я бросилась к Клоду Отан-Лара.
"В случае несчастья" начиналось через несколько дней.
Примерка костюмов, подбор прически и грима... Леви, к счастью, остался продюсером. Он мог отложить начало съемок, чтобы дать мне вздохнуть неделю!
Танин Отре, костюмерша, выискивала мне платья и туфли несколько легкомысленные. Но Отан-Лара, если что-то вбил себе в голову, спорить с ним бесполезно. Легкомысленные костюмы, значит легкомысленные. К тому же я сильно струхнула: партнеры - Эдвиж Фейер и Жан Габен.
Впервые в жизни у меня серьезная роль в хорошем фильме с великими партнерами.
С приближением первого съемочного дня росла моя тревога.
Тогда-то и позвонил Жильбер Беко.
Он предложил мне сняться с ним в небольшом телешоу новогодней вечерней передачи - 31 декабря 1957 года.
А у меня ни минуты свободной!
Но против Беко не устоишь, Жильбер умеет уговорить. Он смеется, шутит и благодарит прежде, чем вы сказали "да".
И я очутилась на студии "Бют-Шомон" с Беко, его оркестром и своим страхом!