* * *
Бартану не раз приходилось спешить навстречу друзьям к дальним поездам, торчать часами в аэропорту, осаждая справочные бюро. Но пароход он встречал впервые в жизни. Поэтому его так удивило праздничное настроение, царящее в Рижском морском порту.
Лайнер еще был далеко, а на берегу уже играл духовой оркестр. Людей собралось много - родственники, знакомые, девушки в национальной одежде, пионеры с знаменами, барабаном и горном, приглашенные Обществом культурных связей с заграницей, официальные представители, тщетно пытавшиеся пригладить волосы, которые трепал свежий морской ветерок.
Бартан поставил свой горчичного цвета "Москвич" на стоянке и направился к зданию Морского вокзала. Выпить бы сейчас рюмочку коньяку! Сразу снимется напряжение. Как назло буфет был закрыт - буфетчица принимала товар. "И почему только Ильзе не поехала со мной, раз Кристап куда-то запропастился, - подумал он с досадой. - Нашла отговорки: нужно, дескать, убрать дом, приготовить завтрак. Подумаешь, дела!"
Бартан бросил в автомат двухкопеечную монету. Может быть, случилось чудо и Кристап уже вернулся. В трубке раздавались продолжительные гудки.
Судно тем временем пришвартовывалось. Лигита Эльвестад нервничала не меньше Петериса Бартана. Поднявшись на шлюпочную палубу, она разглядывала людской муравейник на берегу, искала глазами Пича и не верила, что узнает его.
Бартан тоже выбрал удобный пост для наблюдения. Живописно прислонившись к машине, он с некоторым превосходством наблюдал шумную толчею у судового трапа, являя всем своим видом образец преуспевающего технократа.
Лигита ступила на берег и зашаталась. Каким бы ни был ее отъезд, с какой бы целью ни вернулась она теперь, родная земля взывала к ней сквозь гранит и железобетон. Колени стали мягкие, словно ватные, Лигите еле удалось сохранить равновесие.
Может быть, тому виною было волнение, годами сдерживаемый напор воспоминаний, которые теперь рвались наружу. Но это могло быть и знакомое всем морякам обманчивое ощущение - после долгого рейса всегда кажется, что земля качается под ногами, будто палуба корабля.
Совладав с собой, она внимательно посмотрела вокруг, постояла немного и, потеряв надежду, что ее кто-нибудь встретит, повернулась спиной к праздничной суете и медленно побрела к реке.
- Простите… Вы госпожа Эльвестад? - вернул ее к действительности мужской голос.
Лигита вздрогнула. Перед ней стоял элегантный мужчина лет тридцати пяти.
- Пич?.. Боже мой, неужели это мой маленький Пич?! - Лигита обняла Петериса и тут же отстранила. Держа обеими руками за плечи, она вглядывалась в его лицо.
- Да, конечно, это я, твой маленький Пич! - Петерис успокаивал ее, как ребенка. - Только не говори, - улыбнулся он, - "как ты вырос!". Прошу тебя, Гита!
Эту фразу он заготовил заранее, чтобы одолеть замешательство первых минут.
- Гита… - повторила она с легкой грустью, будто слушая, как тает слово на языке. - Давно забытое имя… В Германии меня называли "фройлайн Лигита", а в Швеции ради экономии - просто Ли. - На ее лице появилась горькая улыбка.
Петерис спохватился и протянул Лигите роскошные красные розы, которые держал за спиной. Она хотела поблагодарить, но от избытка чувств не могла выговорить ни слова и, смутившись, спрятала лицо в цветах.
Когда Петерис снова увидел лицо Лигиты, оно было влажным, то ли от росы на лепестках, то ли от слез.
- Где твой багаж? - спросил Петерис, желая нарушить затянувшееся молчание.
- Эти несколько дней я спокойно проживу на корабле, - ответила Лигита. - В порту ведь не качает.
- А мы думали, что ты останешься подольше, приготовили тебе комнату.
Лигита посмотрела на Даугаву.
- Спасибо… Я ведь не знала, получил ли ты мою телеграмму, захочешь ли вообще меня видеть. Всю эту ночь я не сомкнула глаз. Стояла на палубе, пыталась вообразить, как теперь выглядит Рига…
- Ну и как?
- Действительность всегда оказывается иной… Ты даже представить не можешь - до чего это странно - когда все говорят по-латышски. - Лигита огляделась. - Это было где-то здесь, да?
Петерис кивнул:
- Тут… Знаешь, что сильнее всего врезалось мне в память? Название корабля - "Хелголанд". Я был тогда в том возрасте, когда читают по буквам все надписи… Нет, пожалуй, старше. Только в школе еще не учился.
- А теперь ты знаменитый физик и, наверное, отец семейства?
- А ты совсем не изменилась, такая же красивая, стройная и…
- Манеры настоящего сердцееда, - улыбнулась Лигита и невольно повторила слова Петериса: - Как ты вырос!
Петерис взял гостью под руку и повел к машине.
- Поехали. Жена ждет нас к завтраку.
…"Москвич" скользил по Комсомольской набережной. Навстречу ему неслись легковые машины. В это солнечное утро бабьего лета многие стремились вырваться из города.
Лигита сидела рядом с Петерисом и напряженно смотрела в окно, стараясь перекинуть мост из настоящего в прошлое.
- В Стокгольме движение, наверное, куда оживленнее? - спросил Петерис. К нему уже вернулось его обычное настроение.
- Да, - ответила она безучастно. - Поэтому я стараюсь в городе как можно реже садиться за руль. Нервы не выдерживают. - Она снова обернулась к набережной: - Этих перил ведь раньше не было?
- У тебя хорошая память.
- Есть места, которые я не забуду до конца своих дней.
Машина промчалась мимо памятника латышским стрелкам, вынырнула из туннеля.
- Хочешь, я тебе покажу город? - предложил Петерис. - Вот, например, тогда у собора Петра не было башни…
- Ради бога, Пич, не надо! - перебила его Лиги-та. - Я же не экскурсантка…
- А кто?..
Возглас Петериса вопросительным знаком повис в воздухе и долго висел в неожиданно наступившем молчании. Казалось, Лигита не ответит. Но она проговорила наконец:
- Не знаю… - В этих трех слогах прозвучало неподдельное смятение. - Увидела твое имя в газете и поняла, что должна ехать. Немедленно…
- Да, в самом деле, расскажи, как ты меня нашла.
- Хочешь потешиться своей международной славой? - Лигита улыбнулась и вынула из сумочки газету. - Пожалуйста! Обычно я газет не читаю, эту мне дочь принесла - дескать, напечатан большой репортаж о рижских ученых. Я дочитала до половины и уже собиралась было отложить ее в сторону. Что мне до квантовой теории и ядерной физики? И тут увидела твое имя. Хочешь, переведу? "Над спектрометром особой конструкции работают талантливые физики Зигурд Калнынь, Владимир Гришин, Петерис Бартан и другие. Особенный интерес представляет метод Бартана. Биография молодого ученого характерна для советского времени: рос без родителей, которые погибли во время немецкой оккупации, ребенком был депортирован в Германию и только после войны вернулся на родину. На протяжении всех лет, с первого класса школы до окончания университета, полностью находился на государственном обеспечении. Недавно молодому физику присуждена ученая степень доктора, лиценциата…" По-вашему, кандидата наук, кажется. Держи на память.
- Вырежу и в рамочке повешу на стену в лаборатории. Пригодится, когда буду защищать докторскую, - рассмеялся Петерис. - А я еще не хотел встретиться с этим надменным шведским журналистом, показалось, что он имена Эйнштейна и Ландау и то краем уха слышал.
- Не смейся, пожалуйста! Без этих строк я никогда не узнала бы, что мой маленький Пич жив. Сколько тебе сейчас лет? Тридцать три?
- Ровно тридцать пять. Когда-то ты изо всех сил старалась сделать меня старше. Теперь наоборот. Вот и пойми вас, женщин.
Лигиту вовсе не тянуло на шутки:
- И уже кандидат наук. Как ты этого добился?
- Много работы и чуть-чуть везенья… - серьезно ответил Петерис.
Дома Петерис доверил гостью жене, а сам вышел на веранду.
Ильзе провела Лигиту в кабинет, куда по случаю необычного визита были водворены диван и низкий журнальный столик. На нем лежали фотографии, туристские издания и проспекты: сельские и морские пейзажи, города, памятники архитектуры, идиллические уголки природы. На стене все еще висел засохший венок, сохранившийся от Иванова дня.
- Эту комнату мы приготовили для вас.
- Весьма любезно с вашей стороны, - с непривычки в разговор Лигиты вкрадывались старомодные обороты речи.
Она подошла к окну, откуда открывался вид на Даугаву и новую Ригу, выросшую на противоположном берегу. По садовой дорожке бежал к реке мальчик с удочкой.
- Примерно столько же лет было Пичу, когда я увидела его впервые, - задумчиво сказала Лигита. - Кто мог бы подумать, что у него теперь жена и двое детишек… Мне так неудобно - не привезла для ребят никаких гостинцев… И для вас тоже…
- Что вы! - отмахнулась Ильзе. - Я вообще не признаю этой современной мании одаривания. Настоящие друзья стоят выше таких мелочей.
- Все-таки дети, - не соглашалась с ней Лигита. Она порылась у себя в сумочке, вынула небольшую пеструю коробочку. - Мои жуют с утра до вечера, может, вашим тоже придется по вкусу.
Чтобы переменить тему, Ильзе спросила:
- Лучше расскажите, как вы нас нашли. Ваша телеграмма грянула точно взрыв бомбы.
- Вначале я тоже не хотела верить своим глазам, - охотно повторила Лигита уже рассказанное. - Но, знаете… депортирован в Германию… да еще фамилия Бартан. Самое удивительное, что я знала фамилию Пича. Обычно в Саласпилсе мы, дети, не успев познакомиться друг с другом, отправлялись на кладбище… Когда я прочла газету, все перевернулось во мне, я вдруг почувствовала, как бегут годы, мигом собралась и выехала первым пароходом.
Лигита снова открыла сумку и вынула из нее сверточек. В нем было полдюжины мужских галстуков.
- Как вам кажется, ему понравится?
Ильзе положила галстуки на спинку стула.
- Он будет очень рад.
- Мне так приятно было выбирать их, - довольная, рассказывала Лигита. - Как будто у меня опять появились заботы о моем маленьком Пиче. А что, собственно, он теперь делает, если это не государственная тайна? Из этой статьи я ничего не поняла.
- Кто их, физиков, может понять? Второй год корпит над своей докторской диссертацией и сам не знает, когда закончит.
- Да, - Лигита обвела взглядом обстановку комнаты. - Но как вы обходитесь? - спросила она недоуменно. - Сначала учеба, потом диссертация… Это же стоит бешеных денег!
Теперь удивилась Ильзе. Она никогда не ломала голову над такими проблемами. Если не хватало денег для какой-нибудь крупной покупки, они брали в долг у друзей или в кассе взаимопомощи. Как в прошлом году, когда пришла открытка о "Москвиче" - нельзя же было пропустить такой случай.
- Не знаю, как вам и объяснить… - она запнулась. - Ведь Петерис работает не один, на свой страх и риск. Он руководит лабораторией института и…
- Главное, что он хороший муж, не так ли? - выручила ее Лигита.
- Грех жаловаться.
Обе рассмеялись. В комнату вошел Петерис с двумя бокалами вина.
- Вижу, что вы уже подружились, наверное, успели даже посплетничать обо мне… А теперь, мои дамы, к столу!
Веранда напоминала стенд в городском салоне мебели. Но зато стол для завтрака был накрыт и богато и с выдумкой. На нем красовались все закуски, которыми гордятся рижские кулинары.
- Банкет с раннего утра! - с искренним удивлением воскликнула Лигита.
- Голодные времена вроде кончились, - улыбнулся Петерис.
- Последний раз мы вместе ели на корабле, - сказала Лигита, по-прежнему глядя на стол.
Петерису передалось ее настроение:
- И ты учила меня держать ладонь под хлебом, чтобы ни крошки не упало.
- У тебя тоже хорошая память.
Лигита достала сигарету, зажигалку. Кивком поблагодарила Ильзе за пододвинутую пепельницу, закурила.
Петерис налил в рюмки бальзам и, приветствуя Лигиту, поднял рюмку:
- Ну, здравствуй, вечно молодая госпожа Эльвестад. Поздравляю с приездом в Ригу! - Он выпил и с удовольствием закусил сандвичем с лососиной.
Лигита осушила свою рюмку, но к еде не прикоснулась.
А Петерис уже сочинял следующий тост:
- За твое здоровье, Гита! Я даже перечислить не могу, сколько хорошего ты сделала для меня - в лагерной больнице, на корабле, потом в Германии, когда подкупила эту мерзкую крестьянку… Я всей душой желаю, чтобы тебе никогда не понадобилась чья-нибудь помощь, но все же хочу, чтобы ты не забывала: в Риге у тебя есть друзья, которые всегда… - Он не нашел подходящих слов. - Одним словом, выпьем!
Друзья… Да, это Лигита сразу почувствовала, хотя ей все еще не удавалось освоиться в обществе этих двух удивительно славных людей, которые так старались ей угодить. Чем деликатней вели себя хозяева, тем тяжелее давило ее чувство собственной вины. Почему Пич не спрашивает, где она была все это время? Тогда можно было бы оправдаться, доказывать, что она никогда не забывала родины, а просто жила своей личной жизнью - после всех лагерных ужасов это казалось важнее всего на свете.
Но хозяева, точно сговорившись, избегали касаться в разговоре первых послевоенных лет и не реагировали даже на едкое замечание Лигиты, что ее муж свою работу в Международном Красном Кресте фактически использовал в интересах отцовской фирмы.
Разливая кофе, Ильзе залюбовалась ожерельем на Лигите, огромной жемчужиной в золотой отделке.
- Великолепно, - сказала она, не скрывая восхищения. - Это, наверно, из семейных реликвий вашего мужа?
- Нет, - неожиданно резко ответила Лигита и спрятала жемчужину под жакет. - Это моя! Последняя из семи. Я отдала бы ее одному-единственному человеку на земле. Но… - она осеклась, тщательно погасила сигарету в пепельнице, отпила кофе, снова закурила и, набравшись духу, спросила: - Слушай, Пич, ну что мы так, будто горячими углями перебрасываемся?.. Почему ты мне не рассказываешь о нем?
- О ком? - не понял Пич.
Но решимость уже покинула Лигиту.
- Обо всех, - уклончиво сказала она. - Много наших осталось в живых?
- Мало. И все-таки гораздо больше, чем рассчитывали палачи. К счастью, человек существо живучее, и определить коэффициент его выносливости не может ни одна точная наука.
- К счастью, - тихо повторила Ильзе и посмотрела на мужа.
- Вы встречаетесь? - спросила Лигита.
- Редко. Те, кто еще работает, так загружены, что для воспоминаний не остается времени. Но существует святая традиция: два раза в году мы все собираемся в Саласпилсе. Ты приехала как раз вовремя - завтра встретишь там много старых знакомых. Мне, правда, в этих случаях больше приходится слушать - кого интересуют впечатления семилетнего пацана?..
- И никто никогда не рассказывал, что произошло с Кристапом?
- Аболтынем? - переспросил Петерис. - Просто ума не приложу, что с ним стряслось. Звоню, звоню, но никто не подходит к телефону. Дай-ка еще раз попробую. - Он собирался встать.
- Подожди! - с лица Лигиты отхлынула кровь, каждое следующее слово ей стоило невероятных усилий. - Я говорю… о том Кристапе, который работал… в больничном бараке до прихода Длинного Волдика.
- Ну ясно.
- О том Кристапе, который дал нам последний кусок хлеба, что мы ели на корабле!
- Не волнуйся, Кристап жив и здоров. Я видел его две недели тому назад.
"Кристап жив". Ничего другого ее лихорадочно работающий мозг уже не воспринимал. "Был жив все это время, которое…" Она никак не могла сообразить, то ли на нее обрушилось невиданное, нежданное счастье, то ли ее постиг страшный удар судьбы, жестокое наказание за один-единственный неверный шаг.
- Кристап жив, - еле слышно прошептала она.
- Разумеется, - терпеливо повторял Петерис. - Он сбежал перед самым концом и спрятался в каменоломнях.
- Ничего не понимаю… Он не искал меня, не спрашивал?
- Когда я вернулся из Германии, он вместе с матерью жил на улице Авоту. Два раза мы тебя разыскивали по радио. Но никто не отозвался… Он очень ждал тебя, Гита!
Ильзе дернула мужа за руку, и Петерис замолк.
- Но мне сказали, что он расстрелян… Что в Саласпилсе все расстреляны…
- Так вот почему ты не приехала сразу после войны?
- И я… - Лигита все еще не могла связно думать. - Почему?
- Нам очень хотелось, чтобы Кристап тоже встретил вас, но он где-то в деревне, - сказала Ильзе.
Лигита молчала.
- Еще кофе? - предложила Ильзе.
- Воды, если можно. - Лигита отыскала в сумке коробку с таблетками. - Горючее современности, - натужно пошутила она.
- Сейчас постараюсь еще раз дозвониться до него.
Ильзе начала крутить телефонный диск. Не отрывая взгляда от зеленого аппарата, Лигита проглотила таблетку, запила водой, которую ей подал Петерис.
Когда в тишине прозвучали первые сигналы, она подошла к окну и прижалась лбом к стеклу… Она ничего не видела. Только слышала, как в разросшейся тишине надрывается трубка.
Наконец Петерис не выдержал напряжения.
- Хватит. - Он еле сдерживал крик. - Мертвец и тот за это время поднялся б.
Ильзе положила трубку.
- Может быть, съездить, оставить записку? - предложила она. - Завтра Кристап обязательно должен быть в Риге. Еще не было случая, чтобы он не явился на митинг в Саласпилсе.
После ее слов Лигита уже не могла усидеть на месте.
- Нет, - сказала она резко, но тотчас извинилась. - Простите, я вам, наверно, кажусь сумасшедшей.
- Может быть, вам следовало бы немножко отдохнуть? - спросила Ильзе.
- Пич, ты можешь отвезти меня в лагерь?
- Ты выпил, - предупредила Ильзе.
Петерис с откровенным сожалением поглядел на бутылки и встал.
- Поехали!
…"Москвич" Петериса несся по широкому Даугавпилсскому шоссе. На переднем стекле утомительно играли два солнечных зайчика, мешая Лигите следить за серой лентой асфальта, которая плавно разматывалась перед машиной и исчезала вдали. Широко раскрыв глаза, она изо всех сил старалась смотреть вперед, потому что боялась сомкнуть веки, боялась, что тогда из глубины памяти всплывет запечатлевшаяся там навеки картина Саласпилса.
…Тяжело катится дорожный каток, его тянут согбенные фигуры в изодранной одежде. На спинах нашиты белые треугольники с буквами - на одном "П", на другом "Ф", на третьем "Л", у кого-то шестиконечная звезда Давида. Каток оставляет за собой голую, ровно утрамбованную землю…
Напрягая до боли глаза, Лигита скользила по проводам высоковольтной линии, над которыми плыли кучевые облака, и пыталась вникнуть в смысл слов Петериса.
- Положим, ты думала, что Кристап погиб. Но другие вернулись. Я тоже не надеялся, что мои родители живы… Тем не менее поехал домой.
- Сколько тебе тогда было лет? Ты еще не умел думать… Я знала, что мой дом сожжен дотла, что меня никто не ждет.
- А я? - не отступал Пич.
- Сейчас ты требуешь материнских чувств от семнадцатилетней девушки - не надо, Пич… - Она обернулась к Петерису. - Не так-то просто все это было, как кажется сегодня. Я не забыла тебя, но я была молода. И так больна, что не могла вернуться сразу… А потом… Потом стало слишком поздно…
На обочине шоссе появился дорожный указатель: выдавленная на серой бетонной плите надпись - САЛАСПИЛС. Машина свернула налево.