В Университетском городке начался кровавый бой. Похоже, этот городок был обречен на уничтожение в строгом соответствии с лозунгом основателя Иностранного легиона Мильяна Астрая – "Долой интеллигенцию!". Чудовищная неразбериха дополнялась вавилонским смешением языков, непрестанным пением "Интернационала" на самых разных языках и обменом оскорблениями между националистами и республиканцами. Под аккомпанемент маршевых песен немецкие коммунисты с неукротимой тевтонской обреченностью рушили стены лабораторий и аудиторий. В темноте звучали неразборчивые команды, обращенные к людям, прибывшим защищать город, которого они так и не видели: "Батальон Тельмана – вперед!", "Батальон Андре на помощь!", "Гарибальди, аванти!". Часы артиллерийского обстрела и бомбардировок, перед которыми не отступала ни одна из сторон, сменялись рукопашными схватками за этажи зданий или даже за отдельные помещения. В клинической больнице саперы Батальона Тельмана заложили взрывчатку в лифты и отправили их наверх, чтобы те взорвали марокканцев на следующем этаже. В этом же здании марокканцы понесли потери, съев зараженных экспериментальных животных. Обе стороны дрались с огромной отвагой. Группа поляков оказывала яростное сопротивление в Каса-де-Веласкес (названном так потому, что отсюда мастер рисовал Гвадарраму) и полностью погибла. Авангард марокканцев еще раз отбросил анархистов Дуррути с Пласа-де-ла-Монклоа, первой площади, входившей в границы Мадрида, и с боем двинулся вдоль длинной Калье-де-ла-Принсеса. Часть из них отчаянно пробивалась вдоль Пасео-де-Росалес, чтобы выйти к Пласа-де-Эспанья. Все были перебиты. Но слухи о том, что "мавры уже на Пласа-де-Эспанья", не так-то легко было прекратить. Чтобы вселить бодрость в милиционеров, на передовую линию прибыл Мьяха. "Трусы! – орал он. – Умирайте в окопах! Погибайте вместе со своим генералом Мьяхой!"
Битва за Университетский городок продолжалась до 23 ноября. К тому времени три четверти района оказались в руках Молы. Он стремился захватить клиническую больницу и больницу Святой Кристины, а также Институт гигиены и рака. Продвижению Молы к Пласа-де-Монклоа мешали защитники факультета философии и литературы. Две предельно вымотанные армии наконец начали рыть окопы и строить укрепления. Националисты осознали, что дальнейшее наступление на Мадрид может обойтись им слишком дорого. Республиканцы же поняли, что, окончательно отбросив врага, они понесут не меньшие потери.
21 сентября, когда сражение было в самом разгаре, в бою у Образцовой тюрьмы был убит Дуррути. Говорили, что он погиб от шальной пули, выпущенной со стороны Университетского городка. Тем не менее он, скорее всего, был убит кем-то из своих людей, одним из тех "неуправляемых", которые не принимали новую анархистскую политику (с августа Дуррути отчаянно отстаивал выражение "дисциплина недисциплинированности") и его участия в правительстве. Похороны Дуррути в Барселоне стали незабываемым событием. В течение всего дня по проспекту Диагональ, самой широкой улице города, шли колонны по 80 или 100 человек в рядах. Вечером двухсоттысячная толпа поклялась блюсти заветы погибшего вожака. Но смерть Дуррути ознаменовала собой конец классического века испанского анархизма. Поэт-анархист провозгласил, что благородство Дуррути заставит встать "легионы новых Дуррути". Он ошибался.
Тем временем Франко, сказав португальским журналистам, что предпочтет разрушить Мадрид, чем оставить его "марксистам", резко усилил интенсивность бомбардировок. Немецких офицеров нового легиона "Кондор" интересовала реакция гражданского населения на тщательно спланированные попытки поджечь город, квартал за кварталом. Бомбами старались поразить, насколько возможно, больницы и такие здания, как "Телефоника", разрушение которого вызвало особую панику. Воздушные налеты сопровождались артиллерийскими обстрелами с Гарабитас. С 16-го по 19 сентября бомбежки шли главным образом по ночам, и в их ходе погибло 1000 человек. Ни один большой город в истории не подвергался таким испытаниям, хотя они были лишь предварительной прикидкой того, что несколько лет спустя довелось пережить Лондону, Гамбургу, Токио и Ленинграду. Из-за огромных пожаров столица порой напоминала пыточную камеру. За треском пламени можно было расслышать монотонный рефрен, который повторялся как гул далекого барабана: "Но па-са-ран! Но па-са-ран! Но па-са-ран!" Многие мадридцы перебирались в район Саламанки, где жили представители среднего класса. Но места для всех не хватало. 20 000 человек жили на улицах, предпочитая оставаться в Мадриде, а не выбираться к побережью. Все же за неделю 15 000 человек были переправлены в Левант. Но военный и психологический эффект воздушных налетов оказался несущественным, поскольку они вызывали куда больше ненависти, чем страха. Бомбы попали в Паласьо де Лир, городской дворец герцога Альбы, но милиционерам удалось спасти большинство бесчисленных произведений искусства, хранившихся в нем. Луи Делапре, парижский корреспондент, сделал в своем дневнике апокалиптическую запись: "О, старая Европа, постоянно занятая своими мелкими играми и зловещими интригами, да позаботится Господь, чтобы она не захлебнулась потоками этой крови". Через несколько дней он погиб при аварии самолета, когда летел домой жаловаться редактору, что тот не публикует его самые сенсационные сообщения.
В течение этих недель Мадрид был отрезан от всего остального мира. Когда по единственной линии связи Мьяха связался с Валенсией и потребовал от Ларго Кабальеро дополнительных боеприпасов, то в ответ получил требование сберечь столовое серебро министерства, оставшееся в столице.
Примечания
Появление этой части разъярило ирландского лейтенанта Фитцпатрика. Женщины в бою были для него последней степенью деградации республиканцев.
В него входил Джон Корнфорд.
Его называли полковник Кодак, потому что он любил фотографироваться. Двадцать лет назад Дюмон и Ганс противостояли друг другу в рядах немецкой и французской армий на Западном фронте.
Герцог был среди тех, кто громогласно жаловался на "красный вандализм". В 1937 году республиканскую Испанию посетили сэр Ф. Кеньон, бывший директор Британского Музея, и Джеймс (теперь сэр Джеймс) Манн, хранитель собрания Уоллеса, и сообщили, что сокровища искусства в музее Прадо и повсюду в республике находятся в прекрасном состоянии.
Эта авиакатастрофа – один из многих инцидентов испанской войны, суть которого так и осталась неясной. Был ли самолет в самом деле сбит истребителем республики, которая не хотела, чтобы представитель Лиги Наций, вернувшись в Женеву, рассказал о подлинном состоянии здравоохранения в Мадриде? Или же самолет Делапри был настигнут националистами, которые постарались, чтобы в Париж не попали собранные им известия? И та и другая версия кажутся мне весьма сомнительными.
23 ноября посольство США было переведено из Мадрида в Валенсию, хотя американский представитель Венделин явно не хотел уезжать. К тому времени город уже покинуло большинство посольств; хотя они оставили после себя несколько сотрудников, которые заботились о беженцах.
Глава 40
Вмешательство и невмешательство. – Блокада со стороны националистов. – Германия и Италия признают националистов. – Испано-итальянское соглашение от 28 ноября. – Обсуждение немецкой и итальянской помощи. – Фаупель. – Испания перед Лигой. – Британский план посредничества. – Британия и волонтеры. – Американские добровольцы. – Закон об эмбарго в США. – "Мар Кантабрико". – План контроля. – Муссолини и Геринг.
В Лондоне Комитет по невмешательству продолжил свои дискуссии. 12 ноября Майский с удовольствием констатировал, что "после недель бесплодных разговоров наш комитет… наконец выработал схему более или менее эффективного контроля за Соглашением о невмешательстве". Ибо в этот день был одобрен план лорда Плимута о введении на границах Испании и в ее портах института наблюдателей, которые будут выявлять нарушения пакта. Но Португалия, Германия и Италия потребовали, чтобы прежде, чем план будет представлен обеим воюющим сторонам, в него следует включить и систему воздушного контроля. Поскольку сделать это было практически невозможно, стало ясно, что эти страны заинтересованы лишь в продолжении дискуссий, а не в быстрейшей договоренности. Все это время немецкий консул в Одессе и корреспонденты из Стамбула сообщали о поступлениях оружия и других материалов из СССР. Не мог консул пропустить и прибытие неприметного судна водоизмещением в 4000 тонн с неразборчивым названием, которое, не поднимая флага, бросило якорь на рейде Одессы. Разгружали его по ночам. Оно доставило испанский золотой запас. "Если все ящики с золотом, которые мы разгрузили в Одессе, – позднее рассказывал Кривицкий со слов одного из офицеров НКВД, занимавшихся этой разгрузкой, – выложить бок о бок на Красной площади, то они покроют ее с начала до конца". Когда золото наконец оказалось в Москве, подсчет его, казалось, длился вечно – во всяком случае, сопровождавшим его испанским чиновникам пришлось надолго задержаться в России. Когда наконец подсчеты закончились, одного из них переправили в Вашингтон, другого в Буэнос-Айрес, а третьего в Мексику. Из советских официальных лиц, знавших об этой сделке, Гринько, народный комиссар финансов, позднее был расстрелян, а Маркуилц и Карган, директор и заместитель директора Госбанка, отправлены в Сибирь вместе с Ивановским, представителем Гохрана в Госбанке. Вскоре советское правительство объявило об открытии новых шахт на Урале и стало экспортером золота.
Конечно, поставки советской военной помощи отмечались, кроме немецкого, и другими консулами. 15 ноября Иден откровенно сказал в палате общин, что есть и другие страны, "более достойные осуждения за нарушение политики невмешательства, чем Германия и Италия".
Тем не менее 17 ноября Иден столкнулся с новой испанской проблемой. Националисты заявили, что собираются помешать поставкам военных материалов в республику и с этой целью будут атаковать иностранные суда в республиканских портах. Теперь, если британским судам, доставляющим оружие в Испанию из иностранных портов, будет угрожать опасность, они в соответствии с международными законами могут просить помощи у военно-морского флота. Но вмешательство националистов может обрести законный характер, если Франко получит права воюющей стороны в Гражданской войне. Хотя британское правительство и предпочло бы пойти на такой акт признания (считалось, что таким образом Британии будет проще держаться в стороне от конфликта), Франция категорически возражала.
Прежде чем объявить о согласии с такой блокадой, Германия и Италия сообщили, что признают националистов единственным и подлинным правительством Испании. Франко получил это известие вместе с заверениями властей Германии и Италии, что Португалия и националистская Испания являются бастионами культуры, цивилизации и христианства в Европе. "Это известие, – сказал Франко, – явилось высшей точкой моего земного бытия".
Правительство Ларго Кабальеро ответило немецкому и итальянскому "акту вероломства" тем же высокопарным языком, что и Франко: "Историческая роль Испании как оплота демократии приобрела еще большее значение". И все же Иден в палате общин сказал 20 ноября, что "вполне возможно проводить политику невмешательства, признав правительство той или другой стороны". Французские дипломаты все больше и больше мрачнели. Американские журналисты уже считали, что европейская война на пороге.
Об отношении Англии к блокаде со стороны националистов Иден объявил 23 ноября. Должен быть подготовлен законопроект, запрещающий доставку оружия в Испанию на английских судах из всех портов. Это было сделано 27 ноября, и 3 декабря билль стал законом. Французское правительство приказало своим военным кораблям не оказывать помощь торговым судам, если те столкнутся с блокадой, но и не приняло по этому поводу никаких законодательных мер. Кризис продолжался.
27 ноября итальянский посол в Париже сказал своему американскому коллеге Буллиту, что Италия не перестанет поддерживать Франко, если даже Россия отвернется от республики. "Усилий одного Франко будет недостаточно, чтобы он мог завоевать всю Испанию". В этой игре Муссолини все поставил на победу Франко. Поэтому Чиано послал к нему своего помощника Анфузо с предложением поставить в Испанию дивизию чернорубашечников и оказывать ей помощь в дальнейшем вплоть до победы. В ответ Франко согласился поддерживать Италию в ее политике в Средиземноморье. Ни одна из сторон не признала предложенные Лигой Наций коллективные меры против другой стороны, и торговые поставки продолжали оставаться такими же выгодными, как и прежде. Франко в принципе согласился на предложение Италии, и дивизия чернорубашечников стала прибывать в Испанию. Тем временем в Бургос явился первый немецкий посол при правительстве националистов. Им стал генерал Фаупель, командир корпуса в Первой мировой войне и некогда генеральный инспектор армии Перу. Гитлер сказал ему, чтобы он лично не занимался военными проблемами. Но Фаупель взял с собой одного чиновника для пропаганды и еще одного для "организации фаланги". Представляя свои верительные грамоты, Фаупель предпочел надеть профессорскую мантию и шапочку, а не мундир. С самого начала испанские лидеры невзлюбили Фаупеля и его жену – "грузную, интеллигентную, полную материнских чувств". Фаупель, в свою очередь, счел Франко человеком "приятным", но "неспособным оценивать ситуацию". Генерал Фаупель был настроен антирелигиозно и не любил высший класс – он считал, что только выходец из низов может совершить фашистскую революцию. Соответственно он наставлял своих пропагандистов поддерживать отношения с самыми радикальными членами фаланги, особенно с ее новым лидером, представителем среднего класса Эдильей.
Среди первых сообщений генерала Фаупеля в Берлин было предупреждение (с ним согласился генерал Шперрле, командир легиона "Кондор"), что Германия или должна предоставить Франко самому себе, или же прислать ему дополнительные силы. В последнем случае, по мнению Фаупеля, понадобятся одна немецкая и одна итальянская дивизия полного состава. Сконцентрированный кулак в 15–30 тысяч человек, сказал он, мощным ударом прорвет в оборону республиканцев и выиграет войну. Дикхоф из министерства иностранных дел возразил против этого предложения, доказывая, что в таком случае, во-первых, потребуется больше, чем одна дивизия, и, во-вторых, Германия и Италия могут вызвать к себе такую же ненависть испанцев, как Франция в 1808 году. Вопрос оставался нерешенным в течение нескольких недель.
Ситуация осложнилась несколькими новыми международными решениями. Дельбос опасался, что Италия сможет атаковать Барселону. Он предложил Идену попросить Германию, Италию и Россию заключить "джентльменское соглашение" о прекращении поставок оружия, а затем выступить посредниками в Испании. Он попросил также поддержки у Рузвельта. Буллит, получив обращение, воспользовался случаем предупредить Дельбоса, чтобы он "не основывал свою иностранную политику… на ожидании, что когда-либо Соединенные Штаты снова пошлют свои войска, военные суда, вооружение и деньги в Европу". В это же время республика обратилась к Совету Лиги Наций с заявлением о агрессии Германии и Италии против Испании. 2 декабря Комитет по невмешательству согласился (Португалия воздержалась) предоставить обоим испанским сторонам план лорда Плимута. 4 декабря Франция, к которой теперь присоединилась и Британия, официально обратилась к Германии, Италии, Португалии и России с предложением о посредничестве. Иден объяснил, в чем заключалась его идея, – пусть шесть государств, наиболее активно вовлеченных в конфликт, призовут к перемирию, пошлют в Испанию комиссию и после народного плебисцита помогут организовать правительство из лиц, которые не участвовали в Гражданской войне, таких, как Сальвадор де Мадарьяга. Форин Офис, что бы раньше ему ни говорили, наконец внимательно выслушал своего севильского консула, сообщившего, что через город прошли 5000 немцев (ядро легиона "Кондор") и 20 ноября в Кадисе выгрузили на берег 20 немецких зенитных установок, а также 700 солдат. К тому же лорд Плимут впервые поднял вопрос об участии неиспанцев в испанской войне, который, по его мнению, надо срочно решить. Гранди, справедливо указав, что Германия и Италия еще в августе предлагали запретить доступ добровольцев, возразил против отдельного рассмотрения этого вопроса.
Теперь существовали три франко-английских плана, призванные хотя бы смягчить условия испанской войны: организация контроля, предложение о посредничестве и возможность вынести на передний план запрет добровольцам прибывать в Испанию. В воскресенье 6 декабря, предположив, что надо хотя бы обсудить эти идеи, Муссолини, Чиано и начальник итальянского генерального штаба встретились для разговора об интенсификации итальянской помощи Испании. Тут же присутствовал и вездесущий Канарис, который сообщил итальянцам, что Германия решила сократить свое присутствие в Испании, доведя его до уровня участия итальянцев. Немецкий военный министр особенно рьяно протестовал против предложения Фаупеля послать в Испанию целую воинскую часть. Тем не менее эти сетования не оказали воздействия на итальянцев. Муссолини был полон желания еще активнее участвовать в "крестовом походе". В начале декабря из Италии отправились 3000 чернорубашечников с отличным военным снаряжением. Но через несколько дней Бломберг, немецкий военный министр, сказал американскому послу Додду, что испанский кризис завершен. Германия, испытав некоторые образцы нового вооружения, не хочет больше в нем участвовать. К сожалению, он опередил события на два года.