Он же сидел у двери. Горела коптилка. В дверь постучались. Открыли дверь. Перед открытой дверью стоял немецкий офицер и трое солдат. Офицер по-русски спросил: "Кто Ковалев?". Ответил: "Я". "Алекс?" - спросил офицер. Ответил: "Александр". "Пойдем", - сказал офицер. Сразу надели наручники. Александр сказал офицеру, что разве он не видит его хромоты. Он и так убежать от них не может. Офицер не обращал внимание, и повел его под вагонами и вывел к машине. Машина грузовая, кузов покрыт брезентом. Ехали примерно полчаса. Привезли в тюрьму г. Барановичи. Держали трое суток. Не допрашивали. Затем опять ночь, опять наручники и вокзал. Сопровождали три офицера. Подошел пассажирский поезд. Ехали только военные. Посадили и его.
Привезли в Ржев без пересадки.
Прибыли ночью. Повели по Зубцовской улице в тюрьму. У офицера был фонарик и он освещал дорогу. В тюрьме поднялись на второй этаж. Пихнули в камеру. Оказавшись в камере, сразу спросил: "Ребята! Попить нет?" Его голос услышал Соловьев Эдик, который спросил: "Саша, ты? Как попал!?" Ответил: "Вот, привезли".
Камера большая, примерно 24 кв.м. Сидело человек восемнадцать: Соловьев, Лошаков, Шитиков. Бывший бухгалтер Сафронов и еще кто-то из горуправы. Трое из Оленинского района: отец с сыном. Сын говорил, что сидят за воровство. Дядя Коля лет шестидесяти. Они из разных деревень, на расстоянии двух-трех километров друг от друга. Днем кинули военнопленного. Форма на нем еще не истрепана. Это был молодой человек лет двадцати пяти, среднего роста, плотного телосложения, круглолицый. В руках у него был кулек с сухарями. Соловьев и Лошаков стали спрашивать, кто он. Тот ответил: партизан. Нас заинтересовало, кто ему дал сухари. Военнопленный вел разговор с Эдиком и с Николаем, но о чем говорили они, не слышал, так как лежал в другом месте. Сафронов сказал, что к ним в камеру специально сделана подсадка. Эдик спросил меня еще раз, как я сюда попал, где Лешка. Ответил: как попал не знаю, а Лешка поехал.
Соловьев говорил, что его подвела Зойка. Они собирались перейти линию фронта. Он предупредил Зойку, чтобы она ничего не говорила о их намерении. Коля Лошак до ареста сапожничал с Кузей. Кузя имел ларек, где они сапожничали. "Если нас освободят, мы, Саш, будем с тобой сапожничать", - говорил Лошаков. Сафронову и его напарнику каждый день приносили передачи: сухари и свежее белье.
В камере было много вшей и они каждый день меняли белье. Сафронов по этому поводу говорил: "На чистое белье вши - это к нехорошему". Через два дня Ковалева повели на допрос. По дороге, возле улицы Калинина, встретилась Ахапкина Мария, с которой учился в школе. Ахапкина спросила: "Саш! За что тебя?". Ответил: "Сам не знаю". Допрашивали в жандармерии рядом с "Чертовым домом" (на самом деле в ГФП). Допрашивал переводчик, тот самый, что приходил к нам в дом. Ковалев сразу узнал его и подумал, что и тот его тоже. Переводчик спросил фамилию и имя. Ответил.
- "А брат у тебя есть?"
- "Есть брат Алексей".
Переводчик опять спросил:
- "А где он?"
"Отправлен в Германию", - сказал Александр и в свою очередь спросил: "За что забрали его?". Переводчик промолчал, а сам спросил: "У Вас кто был?"
- "Никто не был", - произнес Александр.
- "Врешь", - сказал переводчик.
Действительно, к ним наведывался один военнопленный, который брал пищу у немцев, стоявших в их доме. Было ему лет тридцать пять. При последнем посещении он сказал, что скоро придут наши. Пришлось сознаться: "Да, был наш солдат". На этом допрос и окончился.
Переводчик был молодой, среднего роста, одет в немецкую форму-пилотка, френч, брюки, сапоги. Погон не было. После допроса доставлен снова в тюрьму. В камере Эдик спросил, о чем допрашивали. Потом пришел немец. Стал что-то читать по-немецки. Что-то понимал, что-то нет. Затем велел расписаться. Эдик отругал, зачем расписался. Вскоре пришли за Шитиковым, Лошаковым и Соловьевым.
Когда подошел к окну камеры, то увидел, что Шитиков, Лошаков и Соловьев стоят на улице, связанные между собой толстой веревкой, и два немца шли с лопатами.
Мальчик, стоявший у ворот, какой-то родственник Лошаковых, всплакнул. Их повели от тюрьмы. Впереди шел солдат с карабином, а сзади два немца с карабинами и лопатами. После расстрела Шитикова, Лошакова и Соловьева остальных перевели вниз, на первый этаж, в камеру № 4, которую называли "смертной", где сидел еще три месяца. В тюрьме заболел тифом, заболели и оленинские отец с сыном. Пришел военнопленный врач с красной повязкой. Их погрузили на телегу и отправили в инфекционную больницу. Там уже лежали тетя Шура Соловьева с дочерью Ритой.
Больных обслуживала одна знакомая ему няня, раздатчица и повариха, родственница Соловьевых.
Так ГФП выполнила указание комиссара Грамша о розыске, аресте и доставке Ковалева Алексея, арестовав и доставив в Ржев его брата Ковалева Александра. Шитикова Наталья Кузьмовна, 1890 года рождения, уроженка Ржева, улица Декабристов, дом № 48, показала: сын Шитиков Василий Данилович, 1918 года рождения. В 1938 году призван в Красную Армию и служил на Дальнем Востоке. В 1940 году демобилизован и прибыл в Ржев. Работал завскладом на базе № 40. 30 июня 1941 года Ржевским РВК мобилизован и отправлен на фронт. О его расстреле знает Теледеева Зоя Петровна с улицы Декабристов.
Со слов сестры Шитикова Василия - Цветковой Ксении Даниловны, 1924 года рождения, - их семья многодетная. Василий был третьим ребенком и более грамотным в семье, окончил семь классов. До кадровой службы работал в депо станции Ржев-1 слесарем вместе со старшим братом Петром. В 1941 году поступил на склад № 40. Брат Константин, 1913 года рождения, проживал в Ржеве в период оккупации, умер вскоре после освобождения Ржева. Сама она была эвакуирована. По ее описанию Василий был высокого роста, среднего телосложения, брюнет, лицо продолговатое, глаза карие. На одной из кистей рук имел татуировку "Вася". Имя свое не любил и при знакомстве называл себя Витей.
Жена Шитикова Константина - Анна Тимофеевна, 1904 года рождения, показала: придя осенью 1941 года в Ржев, Шитиков Василий недолго жил в доме отца по улице Декабристов. Она к нему ходила и делала уборку, стирала белье, примерно раз в две недели. Напротив проживали Виноградовы и Мария с льночесальной фабрики, хорошо знакомая Василию. Однажды, когда она принесла белье, Василия в доме не было, а в доме находилась Мария. Мария рассказала, что Василий лазил на чердак и смотрел в сторону фронта. Сказал Марии, что Красная Армия совсем близко.
Затем Шитиков Василий перешел на жительство к ней. Перед самым его арестом немцы, проживавшие в этом доме, послали Василия привести воды в бочке, когда он стал подъезжать к дому, то появилась легковая машина и немецкие офицеры увезли его.
Шарапов Иван Васильевич, 1898 года рождения, показал: Шитиков Василий Данилович говорил, что он попал в плен, был в лагере в Вязьме. Оттуда бежал и пришел в Ржев. Примерно в марте-апреле 1942 года Шитиков был арестован полицейским 3 участка Поярковым Дмитрием Яковлевичем и еще двумя.
Соседка Шитикова Василия - Шапкина Анна Яковлевна показала: в их доме проживал портной Виноградов Алексей Александрович. В нижнем этаже дома проживала Михайлова Мария. К Марии часто ходил партизан Шитиков Василий.
Однажды Михайлову вызвали в немецкую комендатуру, где допрашивали о Шитикове. Об этом сама Мария говорила ей, Шапкиной. Вскоре Шитиков был вызван в комендатуру. Допрошен, но освобожден. После того, как полицейский выгнал Марию из дома Виноградовых, она перешла в дом к Шитикову. Шитиков Василий еще два раза вызывался в немецкую комендатуру, а затем в числе других комсомольцев - партизан расстрелян.
Со слов Струниной Валентины Ивановны, 1924 года рождения, уроженки г. Ржева, проживавшей по улице Елисеева, дом № 8, кв. 18. Она с матерью Шапкиной Анной Яковлевной в период оккупации проживала по улице Декабристов, дом 54/34 вместе с Виноградовыми. На первом этаже вместе с Виноградовыми, в отдельной комнате, жила женщина по имени Мария, но до войны она в этом доме не жила. Откуда она появилась и куда исчезла, не знает. По внешнему виду она выглядела несколько старше Шитикова Василия, небольшого роста и не столь симпатична как Шитиков.
Но вернемся к показанию Лошаковой Марии Николаевны. 2 июня 1942 года, в день расстрела, примерно в 9 утра она пошла в тюрьму на свидание с сыном. Соловьев из окна тюрьмы крикнул, что сейчас ее сына выведут. Через пять минут из ворот тюрьмы вывели их троих. Руки назад связаны одной веревкой. Сын, поравнявшись с ней, сказал: "Прощай, мама, меня ведут на расстрел". Она сразу потеряла сознание, но, очнувшись, пошла с Ямщиковым Кузьмой к месту расстрела. Вместе с Соловьевым, Лошаковым и Шитиковым в камере Ржевской тюрьмы находился Соловьев Николай Федорович, 1924 года рождения, который за хранение немецкого автомата и винтовки, по доносу односельчанина Комарова Виктора Владимировича, 6 мая 1942 года был арестован фельдфебелем жандармерии и переводчиком Арнольдом. Доставлен в д. Жуково и в тот же день направлен в штаб полевой жандармерии в д. Соколово. Из жандармерии доставлен в Ржевскую тюрьму, где сидел в 16 камере до 30 июня 1942 года.
Соловьев Николай показал: вместе со мною в 16 камере Ржевской тюрьмы сидел Соловьев Эдуард Федорович. Соловьев Эдуард сидел за то, что он вместе с другими лицами по заданию партизан собирал сведения о расположении немецких военных складов и штабов. О том, что Соловьев немцами был расстрелян, ему стало известно со слов Кубарева Ивана, 1925 года рождения, жителя г. Ржева, вместе с которым он служил в Советской Армии в 1946 году.
Кубарев на самом деле не Иван, а Павел Иванович, 1926 года рождения, уроженец города Ржева, до войны и в период оккупации до декабря 1942 года проживал в г. Ржеве, улица Челюскинцев, дом № 31. В этой же камере вместе с Сафроновым Петром Александровичем сидел Поспелов Михаил Яковлевич, 1889 года рождения, уроженец г. Ржева, работающий в горуправе на регистрации паспортов. Арестован 9 мая 1942 года за хищение из комендатуры восьмидесяти тысяч рублей. О тюремной жизни того периода дает описание житель Ржева с улицы Бехтерева, дом № 47 Артенюк Борис Иванович. В апреле 1942 года он попал в Ржевскую тюрьму в общую камеру. Камера была заполнена заключенными до отказа. Размещались все на полу. Утром и вечером давали цикорную заварку. В обед затируху из муки. Хлеба не давали ни грамма. В таких условиях, если человек находился свыше месяца, то передвигался по камере с трудом. Больше лежал на полу. Некоторые во время прогулки на тюремном дворе ели траву.
Вшивость среди заключенных была страшной. Пищу раздавали русские, одетые в немецкую форму без погон. Нет посуды - ничего не давали. Поэтому, у кого не было посуды, искали на тюремном дворе какую-нибудь банку из-под консервов.
Вечером сигнал ручной сирены. Нужно выходить строиться. Раздевали наголо и избивали. В тюрьме сидел Поспелов. Он кричал: "Шапки долой! Это вам не Советская власть". Часто можно было слышать: "Поспелоф, на коридор".
По ночам вызывали молодых людей, бывших командиров Красной Армии. В камеру они не возвращались. Тюрьма наполнялась ежедневно разными людьми. Были среди арестованных и женщины. Надзирателям в их камере был один из наших предателей. Ходил он в немецкой форме.
Был в тюрьме немец, лет тридцати, симпатичный, среднего роста, форма на нем сидела хорошо. В общении его чувствовалось ехидство и юмор. Скорее всего он принадлежал к ГФП. Был и венгр, картавый, все понимал по-русски. Учет в тюрьме был плохим.
Затем Артенюк в числе других заключенных был переведен в подвал, где люди, сбившись в одну кучу, спали на цементном полу. Через несколько дней их вывели на тюремный двор, погрузили на машину и отвезли в лагерь военнопленных. Там после бани и санобработки, через станцию Мелехово поездом доставили в Сычевку и поместили в штрафной Юшинский лагерь.
В тюрьму ходила к Лошакову бабушка Самуйлова Таисия Федоровна, через которую Лошаков Николай передал три записки. Вот их содержание:
Тюрьма 23 мая
Кузьма! Я сижу в тюрьме, не знаю за что. Если можешь, то приди, принеси покурить хоть чинариков. Передай привет моим родным, может больше не увидимся, а если увидимся, то на площади, на перекладине.
Ну, пока, не поминай лихом, хоть и очень жаль расставаться с молодой жизнью, но ничего не поделаешь, значит моя судьба такая.
Кузьма, не знаю, за что взяли мою мать. Она тоже в тюрьме. Если она выйдет и ты ее увидишь, то успокой ее, помоги, чем можешь, а про меня скажи, чтобы мне все простила, ведь она из-за меня так переживает. Ну пока, до свидания, жму тебе крепко руку, может в последний раз. Сохрани эту записку до матери. Мама, еще раз прошу: прости меня, родная, если повесят, то не убивайся, а береги свое здоровье. Может еще увидишь отца. А я не знаю, как пройдет дело. Ну, ладно, целую тебя, твой сын Николай. Еще раз прошу: прости меня, мама, ты знаешь, как это больно писать. Ну, прощайте. Написал бы больше, но не могу. Лошаков Николай.
До свидания, мама, и все.
Мама, меня спрашивали про отца. Я сказал, что не знаю, был он партийный или нет, потому что я жил все время с бабушкой, а с ним мало виделся. Ну, пока, целую тебя еще раз крепко, твой сын Николай Лошаков. Передай привет всем родным и Кузьме. Ну, пока, всего хорошего в вашей жизни. Если живы будем, то, конечно, придем домой. Мама, береги свое здоровье. Ну, всего, мама, будь здорова, не волнуйся и не плачь, значит, такая у меня судьба, как-нибудь переживем".
27 мая
Добрый день, мама! Мама, сегодня меня гоняли на допрос, с меня сняли все показания, под которым я подписался. Теперь будем ждать результата. Мама, на меня наговорила Зоя. Настя тети Манина ее знает. Мама, я сегодня видел бабушку. Меня допрашивали, а она стояла под окном и разговаривала с Гергой. Мама, ты не беспокойся, а жди тоже, что будет со мной. Ну, пока, до свидания. Целую тебя крепко-крепко, может в последний раз. Коля. Мама, если они хорошо разберутся, то меня не должны повесить, а если нет, то тогда, наверное, мне осталось жить не долго, а может сошлют в лагерь.
Упоминаемая в записке Зоя - Веселова Зоя Ивановна, 1921 года рождения, уроженка д. Ельцово Ржевского района. Первое время в оккупации она работала уборщицей в немецкой части в Ржеве, а потом, зная немецкий язык, стала работать переводчицей при полиции безопасности "СД". Бежала с отступающими немецкими войсками и после войны осела на жительство в Бельгии. Настей тети Мани была Попова Анастасия, которая умерла в августе 1942 года от ранения. Тетя Маня - Виноградова Мария Егоровна, проживала в д. Муравьево Ржевского района. Родственница Лошаковых. В д. Муравьево проживала Виноградова Елена, которая знала Веселову Зою Ивановну. С ее слов Веселова проживала в одном доме с Лошаковым, предала ее родственника Лошакова, которого расстреляли. Гергой - это Григорович Аркадий Григорьевич, 1929 года рождения, двоюродный брат Лошакова Николая, умер.
Со слов двоюродной сестры Лошакова Николая - Григорович Валентины Григорьевны, проживающей в г. Ржеве по улице Володарского, дом № 49, все родственники проживали в одном доме на Кооперативной улице. Перед войной Лошаковы жили в Ашхабаде, куда отца Лошакова Николая, как железнодорожного мастера паровозного депо, направили на работу. Во время оккупации Лошаков с матерью жил в Ржеве, но на работу не ходил. Когда его забирали, то с немцами был староста. Забирали ночью. При обыске нашли планшетку. Николай и его товарищи подожгли цистерны с бензином на немецком складе, где сейчас химчистка. В тюрьму ходила мать Николая и ее брат Аркадий. Когда вывели Николая, он был в галифе и галошах. Их повели по улице Калинина. Как вспоминает другая двоюродная сестра, Грачева Вера Васильевна, 1933 года рождения, они, Вера и Валентина, шли вслед за ними. Один немец был рыжий, здоровый. По дороге конвоируемые пели какую-то песню, в которой были слова: "За Родину, за Сталина". Немец тоже что-то мурлыкал. Подвели их к воронке, в которой была вода. Немец что-то зачитал на бумажке. Три раза выстрелили. Они упали и еще шевелились. После освобождения Ржева Лошаков и его товарищи были перезахоронены на Смоленском кладбище.
Со слов, вроде, Лошаковой Марии Николаевны у них была какая-то явочная квартира в районе аптеки. Григорович показала две записки от Лошакова Николая. Их содержание:
Мама, я ни у кого хлеба не занимал, так что это один сапожник приходил. Он спрашивал у меня адрес, когда я выйду, то он придет ко мне, а он, значит, приходил за хлебом. Ну, вот, я никого не присылал, принесите галифе, в камере не холодно, а то эти брюки я затаскаю.
Ну, пока, целую тебя крепко. Николай.
30 мая.
Добрый день, мама! Шлю вам свой привет и желаю успеха в вашей жизни. Мама, мне бабушка сказала, что у вас нет хлеба, Вы особо обо мне не беспокойтесь, носите какой-нибудь дряни; конины, жмыха или свари студень. Мама, особо писать нечего. Пока, до свидания. Целую тебя крепко. Николай. Передай привет Кузьме Никифоровичу. Ну, пока все, остаюсь в надежде скоро увидеться. Мама, приди сама как-нибудь пораньше, часов в 9. Я буду работать около колодца и поговорим. Мама, сходи к Кузьме, может, он чем поможет. Живу здесь в скуке и печали. Так долго тянется время в камере, а на воле такая хорошая погода. Я из-за этого хоть на работу. Мама, приди как-нибудь пораньше. Ну, пока, до свидания. Мама, скажи Кузьме, может, он придет, то тоже пораньше. Ну, все. Коля.
Это была последняя записка в жизни Лошакова Николая. Попов Владимир Павлович, 1928 года рождения, проживающий по улице Робеспьера, дом № 9, кв. 12 рассказал, что Шитиков Василий Данилович до войны проживал в соседнем доме на улице Декабристов. Сам видел, как летом 1942 года вели под охраной немцев спереди и сзади Шитикова, Эдика Соловьева и Лошакова Николая. Справа, по ходу движения, по обочине шел брат Шитикова - Шитиков Константин с русской винтовкой и белой повязкой полицейского и еще кто-то из полицейских. Видел это у перекрестка улиц Кривощапова и Калинина. С ним были Колька Румянцев и Борис Шарапов, но они оба умерли. Двигались они по улице Калинина в сторону Казанского кладбища. У Шитикова Василия было прозвище "Шамай", а некоторые называли его Шамаевым.
Со слов Федоровой Евгении Ивановны, 1923 года рождения, уроженки г. Ржева, проживающей по улице Декабристов, дом № 45. Шитикова Василия она знала с довоенного времени. Где-то в конце 1941 или в начале 1942 года он пришел в Ржев. Одет был в фуфайку и какое-то холщовое белье, рубашка с вышивкой. По дороге к дому неоднократно менял одежду. В Ржеве достал где-то черную железнодорожную шинель, которая, кстати, ему хорошо шла, а возможно, ему дал брат Константин.
Немцами он воспринимался, как командир Красной Армии. Жил он на Красноармейской набережной у брата Кости. Там пилил дрова немцам. Она недоумевает, как познакомился Шитиков с Эдиком и Лошаком. С Соловьевым Эдиком она училась в одной школе № 6, но в параллельных классах. Был Соловьев среднего роста, блондин, плотный парень, симпатичный, по характеру спокойный. Отец его расстрелян в 1941 году. Коля Лошаков щупленький и хулиганистый парень. Кто-то крикнул: "Повели на расстрел немцы с автоматами". Вели их по улице Калинина, руки связаны. Шли цепью. На обочине дороги находился Шитиков Костя.