– Трудно со всеми. Ну, может, с сотрудниками несколько проще – я же их сама нанимаю. Если что не сложилось, можно ведь и уволить. Правда, я стараюсь до этого не доводить. А с родственниками? Тут, конечно, немного сложней. Я всю жизнь прожила в городе, в семье врачей. А родители мужа из деревни не выезжали. Некоторые из его братьев и сестер тоже люди сельские. Им непонятны, а иногда и чужды привычки горожан. А мне кажутся странными кое-какие черты их быта.
– И часто возникают конфликты?
– Никогда. Я не позволяю себе хоть как-то проявить несогласие или недовольство. Я же сказала: отношения для меня – главная ценность. Чтобы их сохранить, я готова на любые уступки. Хотя иногда не так-то легко сдержать свои реакции. Для этого нужна большая выдержка.
– А как вам удается сохранять гармонию отношений дома?
– Смотря с кем. Между мной и мужем проблем нет. У нас схожие взгляды на жизнь, одинаковые интересы, наконец, общая профессия. Так что спорим мы редко. А вот дети… Пока были маленькими, отношения не вызывали беспокойства. Но теперь они подросли, и появились сложности.
– Курево? Наркотики? Дурные друзья?
– Нет-нет, этого, к счастью, нет. Но мне бы хотелось, чтобы они были с нами более откровенны. Раньше и сын и дочь бегали ко мне со всеми своими проблемами, делились впечатлениями. Сейчас стали скрытными. Особенно дочь. Все, что с ней происходит, для меня тайна. Я не знаю, куда она вечером идет, с кем встречается, как проводит время. Иногда я вижу, что она огорчена, пытаюсь выяснить, отчего – она молча встает и уходит. Кто-то мне сказал, что видел, как она гуляла с мальчиком. Что за мальчик? Что у них за отношения? Не нужна ли ей моя помощь? Может, и нужна, но она не хочет меня беспокоить. А может, все мои тревоги напрасны?
– И что вы намерены делать?
– Да, наверное, набраться терпения. Не отталкивать ее чрезмерным вниманием, дать ей понять, что я всегда на ее стороне, всегда ей готова помочь. Не суетиться. И – ждать, ждать.
– Главное – восстановить открытость и хорошие отношения? – спрашиваю я.
– Нет, главное – ее настроение. Важно, чтобы она чувствовала родительское тепло. И чтобы это тепло давало ей силы на всю жизнь, как дает мне.
Политика
Ламбос, школьный учитель физики, долгое время жил в Москве и может взглянуть на жизнь родного острова со стороны.
– Как по-вашему, что наиболее типично для киприотов? – спрашиваю я.
– Политизированность, – отвечает он. – В высокой степени.
– Даже по сравнению с Россией?
– Да, здесь вовлеченность в политику значительно больше.
Незадолго до своего отъезда из Москвы я встретилась с послом Кипра в России, господином Леонидасом Пантелидисом. Я спросила, что, на его взгляд, может быть интересно российскому читателю узнать о Кипре? Он охотно начал рассказывать о разных сторонах жизни острова – о его культуре, истории, нравах. Потом подошел к современной политической ситуации. Но тут я его перебила:
– Знаете, господин посол, это ведь будет книга о жизни обыкновенных киприотов. Политики я касаться не стану.
Господин Пантелидис сделал длинную паузу. Потом сказал:
– А вот это у вас не получится. Политики вам все равно не избежать. Разделение острова – слишком свежая рана.
Я убедилась в этом с первых же своих встреч на Кипре. О чем бы ни заходил разговор, он обязательно так или иначе касался трагедии, которая произошла в 1974 году…
Разделенный остров
В течение 82 лет, с 1878 года, Кипр находился под владычеством Англии. Свободолюбивых киприотов, однако, такое положение дел не устраивало: они стремились к независимости. Книга "Горькие лимоны" Лоуренса Даррелла, собственно, и посвящена этой теме. Писатель приехал на Кипр в конце пятидесятых, когда борьба за свободу достигла наивысшего накала.
"Мы поехали по дороге, которая, петляя между виноградниками, круто шла вверх, то и дело минуя крохотные белые деревушки, украшенные одним и тем же лозунгом: "Эносис!" Это был лозунг Народной организации борцов за свободу Кипра, которая возглавила движение независимости".
Писателя уже тогда поразила эта всеобщая политизированность. Знакомый полицейский показал ему документ под названием "Клятва". Первые слова клятвы были: "Именем Святой Троицы я клянусь, что отдам все силы, а если потребуется, то и саму жизнь за дело освобождения Кипра от английского ига". Полицейский сказал, что под этим документом поставили свои подписи чуть ли не все школьники старших классов.
Революционная борьба закончилась победой: Кипр был провозглашен независимой республикой и членом ООН в 1960 году.
Благополучие продлилось четырнадцать лет, а на пятнадцатый военная хунта Греции ("черные полковники") организовала переворот, намереваясь свергнуть демократически избранное правительство Кипра. Тогда Турция, северный сосед, вызвалась помочь восстановлению конституционного порядка: ввела на остров свои войска. "Черные полковники" были разгромлены. Ожидалось, что дружественные турки выведут свои войска. Но не тут-то было. Турция не только оставила войска, но и оккупировала треть территории Кипра. Греки, составлявшие большинство населения северной части острова, были изгнаны с занятых турками земель. Больше ста пятидесяти тысяч человек, вынужденные бежать, двинулись на юг, оставив дома, землю, фермы, бизнес. Еще около полутора тысяч пропали без вести. Так эта история выглядит с точки зрения греков-киприотов. С турками мне разговаривать не приходилось.
Как бы там ни было, но факт остается фактом: Кипр был разделен на Северную, турецкую, и Южную, греческую, территории. Вот об этой трагедии разделения я и слышала почти в каждом доме.
Маро Папагеоргиу с ужасом вспоминает, как отец спешно запихивал всех девятерых детей в автобус – единственное, что у них осталось. Чтобы взять хоть какую-то вещь, времени не было, да если бы и было, места в автобусе не нашлось – людям бы поместиться.
– Сначала мы жили в том автобусе. Потом раздобыли палатки и разбили их в лесу. Позже дядя, брат отца, разрешил нам поселиться в его домике в Ларнаке. Нищета была такая, что иногда на обед мы получали только кусок хлеба и апельсин. (Последнее может показаться странным, если не знать, что фруктовые деревья, а особенно апельсины, растут тут повсюду).
Вот почему так грустно сложилась судьба Маро с ранним браком и нелюбимым мужем: нищета была уже невмоготу.
У бизнесмена Костаса Захариу жизнь пошла немного по-другому. Он тоже потерял все свое имущество, но сохранил бизнес. Правительство дало ему небольшой домик в деревне. Он сумел его надстроить – теперь это большой, просторный дом. Он обставил его современной мебелью, купил дорогие картины.
– Прошлого богатства, конечно, уже не вернешь. Но мы обжились, обзавелись друзьями. Неужели опять придется все оставлять? – говорит он.
Откуда такая тревога? На этот вопрос я отвечу чуть позже.
Доволен своим новым положением и фермер Адамос Адаму. Он с тремя взрослыми сыновьями выстроил дом. Правда, на обстановку денег не хватило: столы, стулья, диваны – все здесь просто и по минимуму. Но зато у него есть большое стадо: четыреста пятьдесят овец.
– Бизнес и сейчас дает неплохой доход, а обещает быть еще прибыльнее, если… если все это не придется оставить…
О чем это он? Еще немного терпения.
А хозяин моей гостиницы Хостас Стиниану всю жизнь живет к югу от северной границы, ему бежать ниоткуда не пришлось. И тем не менее он тоже, едва начав разговор со мной, с дрожью в голосе вспоминает кошмар 1974 года:
– На севере Кипра у меня было несколько родных. Я, правда, с ними был не очень близок, редко виделся. Но это все до оккупации. А когда я услышал про эту беду, когда увидел толпы беженцев в нашем городе, я понял, что должен их найти. Это оказалось непросто. Кто-то жил в лесу, кого-то приютили чужие люди. Я собрал семнадцать родственников, привез их всех в свой дом. До сих пор не понимаю, как мы там разместились: вместе с моей семьей двадцать два человека в трех комнатах. Жена варила суп не в кастрюле, а в огромном чане. Из всех беженцев работали только двое. Я, естественно, помогал всем. Очень было тяжело.
Такие воспоминания я слышу чуть ли не в каждом доме: у кого-то пострадали от трагедии родные, у кого-то друзья, кто-то пережил катастрофу сам. И, конечно, разговоров о решении этой проблемы не избежать. Только вот как ее решать?
Правительство Кипра, а вместе с ним и большая часть общества, стремится к воссоединению с Северным Кипром. Это понятно всем. Но вот что потом? На этот счет существуют две точки зрения.
– А потом греки-киприоты вернутся в свои дома на севере, а турки – на их земли сюда, – говорят одни.
– Позвольте, но там все пропало, а здесь уже много нажито. Нет, мы этого не хотим, – возражают другие.
Вот откуда это опасение бизнесмена Захариу:
– Я столько сил вложил в этот дом, в этот сад. Мой бизнес связан с этим местом. Но ведь в один день сюда может прийти бывший владелец и попросить меня освободить его землю. Неужели мне опять придется менять свою жизнь и все начинать сначала?
Та же тревога и у фермера Адаму:
– Я с таким трудом выращивал это стадо. Каждую овцу знаю в отдельности. И если сюда вернется хозяин земли, мне придется все это бросить.
Теперь я понимаю, откуда этот повышенный интерес к политике и почему таким успехом пользуются новостные телепрограммы. Мало кого оставляет равнодушным будущая судьба разделенного острова.
Партийная жизнь
На Кипре три ведущих партии. Вообще-то их восемь, но эти собирают наибольшее количество голосов. АКЕЛ – крупнейшая левая партия трудового народа, социалистической направленности; Демократическая – партия буржуазная, с опорой на частное предпринимательство; Демократический сбор – консервативная правая партия. Разобраться в их программах для меня сложно, да я и не особенно стараюсь. Поэтому когда Димитрий спрашивает меня: "Ты за какую партию?", я честно отвечаю: "Ни за какую".
– А тогда скажи мне, за какую футбольную команду ты болеешь?
– Тоже ни за какую. Я и в России-то футболом не интересуюсь. А уж на Кипре и подавно. И при чем здесь футбол?
– Ну как же? У нас каждая команда имеет своих болельщиков. Если бы, к примеру, ты болела за "Омонию", значит, ты бы сочувствовала партии АКЕЛ. А если бы за "Апоел", то, скорее всего, за одну из демократических партий.
Вскоре я обнаруживаю, что больше сочувствую партии АКЕЛ. Во-первых, она крупнейшая и самая популярная в стране. Она поддерживает правительство президента Димитриса Христофиаса, а мне нравится его демократическая политика. Во-вторых, так получилось, что знакомиться с жизнью острова мне больше всего помогали именно активисты АКЕЛ.
…На собрании партии в деревне Френерос я с интересом рассматриваю его участников. Мне бросается в глаза разнообразие этих многочисленных гостей. Тут и работяги с обветренными лицами, грубыми руками, рубашками навыпуск. И явные интеллигенты – бледные лица со следами умственного труда. И модные девочки в мини-юбках. И солидного вида бизнесмены. Попалась даже пара англичан. Мистер Уильям Брук живет неподалеку от Френероса и принимает активное участие в партийной жизни.
– Мы в первый раз пришли сюда ради любопытства, посмотреть на сельских жителей. А увидели людей из всех социальных слоев, – говорит мистер Брук.
– Такой демократии вы никогда не увидите в Англии: чтобы вот так, тракторист сидел за одним столом с университетским профессором… – продолжает миссис Брук.
– Откуда здесь взялся университетский профессор?
– Живет недалеко и тоже участвует в работе партии.
Продолжение этой темы совершенно неожиданно нахожу в моей гостинице. К своему удивлению, я узнаю, что ее хозяин, Хостас – тоже член партии АКЕЛ.
– Хоста, ведь это партия трудового народа с ярко выраженной левой направленностью. В нее, по идее, должны входить рабочие, крестьяне. А вы-то…
– Да, сейчас я капиталист. Но так было не всегда. Происхожу я из самой бедняцкой семьи. Нас было шестеро детей. Содержать всех родители не могли и некоторых отдавали в другие, более состоятельные семьи. Меня усыновила моя крестная. Она тоже была женщиной небогатой: прокормить еще могла, а уж на учебу после начальной школы денег у нее не было. И в двенадцать лет я пошел работать.
У меня оказались способности к плотницкому делу. Я довольно быстро обучился этому ремеслу. Сначала сколачивал табуретки, потом стал делать двери и оконные рамы, а под конец оброс заказами на более сложную мебель. Делал я все это очень прилично, так что заказчики, когда я им приносил что-то из своих изделий, спрашивали, кто мне помогает, или, скорее, кто это делает. Очень удивлялись, когда узнавали, что все это я делаю своими руками.
В девятнадцать лет я встретил свою будущую жену и влюбился. Ни о каком варианте жизни вдвоем, кроме брака, тогда и не помышляли. Меня отговаривали от женитьбы все, кто только мог: сам я был беден, а моя невеста еще беднее, приданого за ней не давали. Но что мне приданое? Главное – любовь, а деньги ведь можно заработать, правда?
Я решил стать коробейником: закупил всякую галантерею – нитки, иголки, молнии, расчески. Положил все это на тележку и принялся развозить по городу. Через полтора года я скопил немного денег и уже смог арендовать маленькую лавку. Ассортимент товаров у меня расширился, и одновременно обогатился опыт. Я понял, что привлечь покупателя можно тремя способами. Первый – разнообразие товаров. Второй – честность. Третий – продажа в кредит. И я, не жалея сил, принялся использовать все три способа. Я находил все новых поставщиков. Я был предельно точен в расчетах. Ни один человек не мог даже заподозрить, что я его обсчитываю или каким-то образом обманываю. А продажа в кредит, конечно, была рискованной: случалось, что долг за товар так и не возвращался. Но зато мой маленький бизнес стал пользоваться большим уважением. Это повысило прибыль, так что я смог купить большой магазин, рядом с ним открыл швейную фабрику. Потом построил дом. Через несколько лет на его месте выстроил небольшой отель, а теперь – вот эта гостиница. Так я стал из пролетария капиталистом. Но не забыл, что в моей бедной молодости я входил в партию АКЕЛ. И именно она помогала мне в самые тяжелые периоды моей жизни. Поэтому я и сейчас продолжаю состоять в ее рядах.
Активисты АКЕЛ
Я уже говорила, что знакомиться с островом мне помогали, в основном, активисты партии АКЕЛ. Расскажу о некоторых из них.
Кристакис Кумбарос, советник региональной ячейки АКЕЛ
– Объясни, почему твоя партия пользуется такой популярностью?
– Потому что она действительно близка людям, хорошо знает их нужды и всячески старается им помочь. Она никогда не увлекалась лозунгами, декларациями, никогда не занималась популизмом. Результаты ее работы можно, так сказать, "пощупать", они хорошо видны. Вот смотри: в середине прошлого века крестьяне широко стали брать землю взаймы. Они думали, что сумеют рассчитаться в ближайшие годы. Но обстоятельства переменились: денег у заемщиков стало меньше, они начали продавать свои земли. И тут партия выступила с требованием к государству: помочь сельчанам, взять на себя часть расходов с тем, чтобы они смогли оставить свои участки.
– Так это когда было? Полвека назад?
– Что ж, у партии есть и более поздние заслуги. Например, когда в 1974 году греки-киприоты, бежавшие с севера, прибыли на юг, они нуждались, прежде всего, в жилье. Именно наша партия выступила тогда за то, чтобы дать им землю для строительства домов. Была и другая программа: переоборудовать ветхие строения – там раньше жили турки, перебравшиеся на север, – в современные, комфортные дома. И это тоже наша инициатива.
Кристакис везет меня на окраину города, с гордостью показывает новенькие строения. Собственно, если судить по времени, не такие уж они "новенькие": стояли здесь и до 1974 года. Но выглядят они так, потому что обновлены и отреставрированы недавно. Он очень гордится тем, что именно АКЕЛ инициировала этот процесс.
Потом Кристакис останавливает машину у двух храмов, стоящих близко друг к другу.
– Видишь, это православная церковь, – говорит он. – А рядом – мусульманская мечеть. Понимаешь, что это значит?
Я не понимаю.
– Это говорит о том, что люди двух религий веками уживались рядом. Между ними не было раздоров. Велика была взаимная толерантность. Вот почему сейчас мы выступаем за воссоединение обеих общин – греческой и турецкой. Если сотни лет они могли жить вместе, значит, смогут и в будущем. Это – главная задача АКЕЛ сегодня.
Кристакис очень занятой человек. У него нет ни солидного кабинета, ни высокой зарплаты. Но есть большой энтузиазм: искреннее желание узнать о потребностях обычных людей и помочь им.
Я могу наблюдать это лично, когда еду с ним по его делам. Один день мы заезжаем к старикам в деревне Меноя. Они живут вдвоем, дети далеко: не надо ли им чего-нибудь привезти или помочь с машиной? На другой день мы в гостях у фермера Адаму. Сын его собирается жениться, не может ли Кристакис помочь с жильем? На третий день мы на свадьбе. А через какое-то время он уже на похоронах, приехал выразить сочувствие вдове.
– Собирайся, я через десять минут буду около гостиницы, – то и дело слышу я его голос по телефону. – Сегодня едем.
Он неутомим. Но у меня сил уже не хватает.
– Кристакис, уже поздно, а деревня далеко в горах. Я с тобой сегодня не поеду. Устала.
– Ничего-ничего, в дороге отдохнешь, зато увидишь, как живут простые киприоты. Тебе будет интересно.
Ему-то встречаться с людьми интересно всегда. Как-то я спрашиваю:
– Послушай, объясни, почему ты так много возишься со мной? У тебя же столько дел.
– Во-первых, потому что ты из России. А я ее люблю. Дело в том, что в России он учился. Выучил язык и не забыл его. Говорим мы с ним по-русски.
– А во-вторых, просто я к этому привык. Если вижу, что кому-то нужна помощь, не раздумываю, есть у меня время или нет. Просто помогаю.
Скеви Кукума, член парламента
Скеви – самый близкий мне человек на Кипре. Редко когда мне удается за границей, в чужой среде, с другой ментальностью и чужими нравами встретить человека, столь родственного по духу. Редко я чувствую себя с иностранцем так легко и естественно, как со Скеви. Мне не нужно напрягаться, чтобы донести до нее какую-то свою мысль. И мне не составляет труда понять все, что она хочет мне сказать. Так обычно возникает дружба: при удивительном совпадении мироощущений.
Впрочем, довольно скоро я догадываюсь, что дело не только в нашем с ней взаимопонимании – дело именно в ней, в Скеви. Я наблюдаю за ее общением с людьми и вижу, что она готова понять любого и сама старается быть понятной каждому.