Устройство этой милиции было поручено гетману Рожинскому. Он учредил, около 1514 года, двадцать местных полков, по 2000 казаков в каждом. Полки эти делились на сотни. Как те, так и другие получали свое наименование по городам и местечкам: "Киевского полка Киевская сотня" и т. д. Во главе полков и сотен стояли Полковники и Сотники, которые, будучи раз выбраны, как и прочая "старшина" полковая и "генеральная" (общевойсковая), "товариством" (т. е. старшинами же) и "громадою" (обще-казачьей массой), оставались в своих должностях впредь до смерти или до избрания в высший чин и на прокормление себе получали "ранговые маетности", т. е. деревни крестьян, мельницы и др. имения, принадлежавшие не личности, а "рангу" – должности, чину.
Всем малороссианам, зачисленным в казаки этих милиционных полков, был составлен именной список – "реестр", почему они и получили название "реестровых" (списочных) казаков. Половина казаков должна была быть конная – для действий в поле, а половина пешая – для обороны городов, местечек и замков. Одежда и вооружение их было однообразное, но заготовлялось на собственный счет; конница вооружена была ружьями, пистолетами, саблями и копьями, пехота – ружьями, копьями и кинжалами. В походах реестровые казаки получали от казны жалованье, а в случае продолжительной войны и некоторую одежду. В мирное время казаки питались от своих трудов: занимались хозяйством, ремеслами, торговлей. Отбывая службу государству лично в составе вооруженных сил, казаки освобождались от всех прочих повинностей и налогов, а также и от барщины, которую отбывало "поспольство" – простой народ.
Однако уже при первой организации народных масс в вооруженные силы оказалось в наличности немалое число охотников – "гультяев", не вошедших в реестр, но чувствовавших влечение к военной службе. Чтоб использовать и их на дело государственной обороны, были образованы полки охочекомонных (конных охотников) казаков. Эти полки поступили под начальство особым, назначаемым Гетманом, полковникам, по именам которых и назывались. Число охочекомонных полков менялось в зависимости от войны и мира, опускаясь до пяти и поднимаясь до двадцати, а иногда и более полков.
Такова была первоначальная организация малорусского казачества, с течением времени претерпевшая длинный ряд изменений.
Прибегнув в минуту нужды к такой чрезвычайной мере, как учреждение постоянной народной милиции, польско-литовское правительство, по мере того, как опасность турецкого и татарского нашествия становилась все менее грозной и вероятной, начинает подозрительно относиться к казачеству, страшась той силы, которой само же создало стройную организацию. В 1569 году Литва и Польша окончательно соединяются в одно государство, и при учреждении новых порядков казачьи полки поступают под начальство особого "казачьего старшого", непосредственно подчиненного коронному Гетману. Спустя нисколько лет (1576), польский король Стефан Баторий принимает уже более решительные меры по отношению к казачеству: он уменьшает реестр до 6000 человек. Эта мера приводила к тому, что более 30 000 реестровых казаков лишились казачьих прав и привелегий, обращаясь в "поспольство" и рискуя попасть затем в холопы к польским помещикам.
Впрочем, меры эти приводят совсем не к тем последствиям, которых ожидал Баторий. Недовольство в Украине достигает высшей степени напряжения. Лишенные прав реестровые толпами бегут на "Низ", в Запорожье и тем только способствуют ускорению начавшегося уже создания запорожской независимости. Баторий принимает (1579 г. и след.) бесплодные попытки обуздать своеволие запорожцев, но это приводит только к тому, что в 1589 году в Запорожском "Коше" насчитывается уже около 20 000 казаков. Они сами избирают себе кошевого атамана, вопреки всем запретам короля польского. Успехи казацких набегов к тому времени создают уже такую славу запорожскому оружию, что в 1594 году император австрийский Рудольф II завязывает с ними непосредственные дипломатические сношения: императорский посол Эрик Лассота является в Сичь с предложением союза для действий против Турции.
Таким образом, к концу XVI века Запорожье совершенно освободилось от подчинения польскому правительству. Но зато, если когти и зубы Днепровского казачества вышли из-под власти Польши, все же тело его и хвост оставались по-прежнему в польских руках. И вот, в отместку за освобожденье Запорожья, на реестровых казаков начинает сыпаться целый ряд ограничительных мер и притеснений. Сейм 1590 года прямо ставит вопрос об обуздании казаков и в этих видах лишает их избирательных прав. Старшина казачья, не исключая и сотников, уже назначается коронным гетманом из польской шляхты (дворянства). Эти меры еще более усиливают общее недовольство казачества. Украина начинает волноваться, и в 1592 году вспыхивает первое восстание Малороссии против Польши. Восстание это оказывается неудачным, и зачинщик его гетман (из польской же шляхты) Косинский предается казни.
Хотя первоначальное устройство Днепровского казачества создавалось, очевидно, по примеру Московской украйны, однако уже с первых шагов обнаруживается большая разница в ходе развития западной ветви казачества, вызывающаяся особенностями польско-литовского государственного строя.
Две резких черты отличают Днепровских казаков от их восточных собратий.
В то время, как вольные казачьи общины Востока, уже с самого возникновения своего, были совершенно независимы от казачества городового, Днепровские казаки, хотя и делятся на свободных запорожцев и на городовых – реестровых, все же представляют собой одну массу, одно тело, подобно тому, как в наши дни первоочередные полки составляют одно целое с казаками, живущими на льготе в станицах того же полкового округа. Казаки то живут у себя дома по городам, селам, хуторам и местечкам, то идут "погулять" на Великий Луг, "славы залучати"… А совершив ряд целый удалых походов, возвращаются они снова в родные хаты к своему семейству, где верные жены, окруженные ребятишками, ведут их незатейливое хозяйство. Женщины не допускаются в Запорожскую Сичь. Она не столица нового народа или государства, а только военный стан, укрепленный лагерь.
Совсем не то на Дону, Волге, Яике, Тереке… Идя на "запольные" реки, вольный казак бросал все на своей прежней родине раз навсегда и не возвращался уж больше к покинутому роду-племени. Совершенно новую жизнь начинал он в далеких вольных городках, где обзаводился новой женой, новой домашностью.
Другой отличительной чертой является сословность, духом которой проникнуто западное казачество от начала до конца. Здесь каждый казак разнится от окружающих его представителей других сословий, неся совершенно другие обязанности и пользуясь совершенно особыми правами. Казачество в Польско-Литовском государстве является только средним, полудворянским полукрестьянским сословием, совершенно в роде великорусских однодворцев, – и ничем другим. Поспольство всякими путями стремится попасть в казаки, а казаки, в свою очередь, всеми правдами и неправдами стараются проникнуть в ряды шляхетства.
И опять-таки совсем не то на Востоке. Правда, Московское городовое казачество тоже представляет собой что-то вроде сословия, хотя и не вполне: поместные уездные казаки мало чем разнятся от детей боярских, а безместные полковые почти не отличаются от конных и пеших стрельцов, с которыми впоследствии и сливаются окончательно. Что же касается до вольных казачьих общин, то в них мы на первых порах наталкиваемся, как это было указано в предыдущей главе, на ясно выраженную и последовательно проведенную в жизненный обиход полную бессословность. Все казаки равны между собой, и особыми правами пользуются только должности, а не лица. Нет у них ни панов, ни простолюдинов, ни князей, ни холопов. Вчерашний казак становится станичным, походным или даже войсковым атаманом, а завтра опять возвращается в первобытное состояние и делается снова рядовым казаком, как и был прежде.
И только лишь впоследствии (в XVIII и, особенно, в XIX в.) искусственно, со стороны вносится в казачество сословная рознь, создается пожизненная старшина, начавшая борьбу с остальной казачьей массой и в этой борьбе погубившая былые казачьи вольности и права.
К концу же XIX века казачество целиком превращено в своего рода сословие, хотя все-таки живы и в наши дни в сознании народном остатки прежней бессословности: и генерал, и чиновник, и урядник, и рядовой все дома в станице и теперь еще равные братья казаки; и если даже по законам в настоящее время казаки могут принадлежать или не принадлежать к другим сословиям, – дворянскому, духовному, купеческому и т. д., и даже иметь титулы князей, графов и т. п., значит еще и доныне казачество представляет собой не сословие, не "воинскую касту", как это думают и говорят многие по незнакомству со строем казачьей жизни, а своеобразный, только на русской почве создавшийся всесословный общественно-экономический союз, в качестве которого каждое казачье войско владеет землями, водами, капиталами, пользуется особыми правами и несет пред государством особые обязанности.
V. Казачьи походы
Казаки и басурмане. Походы Гетмана Богдана 1576–1578 годов. Азовское сидение 1641 года. Морские набеги Донцов и Запорожцев. Казаки на Каспии
Вторая половина XVI века и весь XVII – время наибольшего развития казачьих сил. В эти полтораста лет казачество растет, крепнет, вырабатывает свой строй, завоевывает себе положение крупной государственной силы и совершает длинный ряд изумительных подвигов, создавших казачеству ту громкую боевую славу, которой оно пользуется и доныне.
Героическая отвага, бесшабашная удаль и безумная храбрость казачьих набегов XVI–XVII веков превосходит всякое вероятие.
На своих утлых челнах казаки совершали лихиe набеги на отдаленнейшие берега Черного и Каспийского морей. Не страшили казаков ни морские "хуртины", ни многопушечные турецкие корабли. Вооруженные только ружьями и саблями, они смело налетали на турецкие "бусы-галеры" , брали их врукопашную, истребляли всех сопротивлявшихся, а томившихся на каторгах пленников-христиан отпускали на свободу.
Уже с самого начала казачества мы замечаем в нем большую связь по фронту, чем в глубину. Для общего дела борьбы с мусульманским Востоком собираются казаки с разных вольных рек вместе и заодно предпринимают свои сокрушительные набеги: по Черному морю шныряют Донцы и Запорожцы, вместе грабят они турецкие суда, вместе "шарпают берега" Анатолии, вместе воюют Крым. Как Черкасы (запорожцы) на Дону, так и Донцы в Запорогах – свои люди. Здесь объединяются все казацкие силы Запада и Востока. Постоянные гости на Дону и казаки Волжские, Яицкие, Гребенские. Вместе ходят они в Крым, на Каспийское море, в Персию, Закавказье.
Воюет каждое казачье войско и ближайших своих соседей-врагов: Запорожцы – Буджак и Крым; Донцы – Крым, Азов, Кубанских Черкес и Ногаев; Гребенцы – Черкес, Кабарду, Ногаев, Калмыков и Кумыков; Яицкие казаки – Хиву, Бухару, Киргиз и др. степных кочевников; Сибирцы – "чукчей и олюторов", якут, бурят и т. д.
Всем бусурманам достается отведать на себе бесшабашной казачьей удали. Все чаще и настойчивее слышатся жалобы турок, крымцев, ногайцев на казачьи набеги. Без этих жалоб не обходятся ни встреча, ни проводы русских послов в Крыму, Кафе, Азове, Царь-Городе.
Около 1550 года Турецкий Султан пишет ногайским князьям: "В наших бусурманских книгах пишется, что русского Царя Ивана лета пришли; рука его над бусурманами высока; уже мне от него обиды великие; поле все и реки от меня поотнимал. Дон у меня отнял, в Азове поотнимал всю волю: казаки его с Азова оброк берут, воды из Дону пить не дадут. А Крымскому царю также обиду делают великую: Перекоп воевали. Русские же казаки Астрахань взяли, оба берега Волги отняли и ваши улусы воюют. Как вы за это стоять не умеете. Казань теперь как воюют!.. А в Казани же наша вера бусурманская. И все мы, бусурмане, сговорились: станем от Русского Царя борониться заодно".
Однако, все эти "бусурманские сговоры" ни к чему не приводили. Не помогали и вечные жалобы Царю Московскому, сопровождавшиеся просьбой свести казаков с Дона и с Терека. Не надеялись бусурманы ни на быстроходные корабли свои, ни на лучшее вооружение, ни на сильные крепости. Князья и мурзы крымские говорят хану: "Если придет много людей на судах, то города их не остановят. Ведь казак – собака: когда и на кораблях приходят на них турецкие стрельцы, то они и тут их побивают и корабли берут".
Оно и понятно. В бою не жалели казаки своих голов, но зато потоками лилась бусурманская кровь. И только благодаря невероятной храбрости казаков, их бесшабашной удали, создалась та слава казачья, которая заставляла врага дрожать уже при одном только имени казака. Казаки пришли – значит все погибло! Спасайся, кто может, а о сопротивлении нечего и думать… Нечего и на милость рассчитывать. Кафа, Козлов, Очаков, Синоп, Трапезонд, даже сам Царь-град, вечно трепетали под угрозой казачьих набегов.
Совершали казаки и сухим путем блестящие походы в глубину бусурманского края. Особенно успешен был поход гетмана Богдана и есаула Нечая в 1576–1578 годах, когда казачья армия победоносно прошла сухим путем вокруг всего Черного моря. Послав есаула Нечая на лодках с 5000 запорожцев, гетман Богдан с остальным войском двинулся прямо на Крым. Разгоняя встречные передовые татарские отряды, он уже приближался к Перекопу, когда навстречу казакам выступил хан Давлет-Гирей со всеми крымскими силами. Произошло жестокое кровопролитное сражение. Более часа шла орудийная пальба. Татары пустили в дело свой резерв – панцирных всадников, но истощив все усилия, ничего не достигли. Казаки, ободренные неудачей противника, с новой решимостью ударили на врага, потеснили его и обратили в бегство. Разгромив крымцев, перебив и перетопив в морском заливе целые тысячи врагов, казаки подступили к стенам Перекопа. Конница обошла Перекопские валы и рвы по воде с фланга, ударила в тыл защитникам. Перекоп был взят: гарнизон, упорно сопротивлявшийся, вырезан, укрепления разрушены, а город предан пламени.
От Перекопа гетман поспешил против Кафы, которую уже обложил с моря Нечай. Недолго продержалась Кафа, – решительным приступом казаки овладели городом, не ожидавшим опасности с суши. Из Кафы казаки пошли на Бахчисарай и Козлов, куда двинулся морем и Нечай. Видя неминуемую гибель, хан попросил мира. Гетман не стал бить лежачих: освободив всех христиан, томившихся в крымской неволе, он с богатой добычей вернулся в Малороссию, чтобы на следующий год с новыми силами нанести удар уже самому оплоту мусульманства – Турции.
Отправив Нечая опять морем с 3000 запорожцев, гетман Богдан с сухопутным конным и пешим войском прошел Крымские и Донские степи, переправился через Кубань в земли черкесов, признававших над собою главенство Турции, и предал огню и мечу все черноморское побережье. Нечай деятельно содействовал с моря успеху сухопутной армии. Все сокрушая и опустошая на своем пути, казаки прошли Кавказ, разграбили цветущие поселения в окрестностях Трапезузда и Синопа и по всему побережью Анатолии до самого Константинополя. Казаки все-таки не решились штурмовать столицу мусульманского мира и, ограничившись опустошением ее окрестностей, прошли далее через Европейскую Турцию, радушно встречаемые единоверными и единоплеменными болгарами. Уничтожая на всем пути турок, захватывая их крепости и города, казачье войско со славой и несметной добычей возвратилось к родным очагам.
И такой блестящий поход совершили казаки в то время, когда вся Европа трепетала пред грозой непобедимого турецкого оружия. Уж одного этого подвига было бы достаточно, чтобы обессмертить казачью славу в памяти потомства, даже если бы казаки не совершали всех остальных своих бесчисленных и беспрерывных набегов.
Ежегодно, не сухим путем, так морем, ходили казаки, то побуждаемые "нуждою великою, голодом и холодом" зипунов добыть, то достать "языка" (пленного) "для подлинного ведомства и прямых вестей", а то и просто ратному делу поучиться, "пороху понюхать". И теперь еще среди казаков держится пословица: "Какая ж кума, коль у кума не была, – какой же казак, коль пороху не нюхал".
Казачество само заботилось о развитии казачьей удали, силы и храбрости. Кроме войны, рыболовства да охоты, казак знать не хотел других занятий. Вспомним приведенное выше (гл. IV) постановление Донского войскового круга о предании смертной казни казаков-землепашцев, "дабы воинским промыслам помешки не было". Казачьи городки держались не крепостью стен своих, а только мужеством защитников. Хоть небогаты и незатейливы были городки казачьи, так как не строили себе казаки хором высоких да украшенных, "дабы не играл на них глаз вражеский", все же до последней капли крови стояли казаки и за свои "щепки".
Впрочем, охотнее бились они в широком морском или степном просторе. "Мы не городоемцы, не горододержцы", говорили Донцы Московскому Царю, прося принять от них в дар взятую у турок сильную крепость Азов. "А взяли мы его", говорили они, "для опыту: посмотрим де, что за турские люди в городех сидят; и в осаду в нем сели для опыту ж, посмотрим мы турецких умов и промыслов". А между тем и Азовское взятие 1637 года и, особенно, Азовское осадное сидение 1641 года, о котором так шутя отзываются сами герои-казаки, – все дела небывалые и не имеющие себе равных в летописях военных подвигов.
Когда казачьи набеги к началу XVII века достигли своего наибольшего развития, турецкое правительство озаботилось обращением стоявшего в низовьях Дона города Азова в сильную крепость, дабы запереть выход из Дона в море. Как бельмо на глазу стал казакам Азов, лежавший всего в 30 верстах от нижнего казачьего городка. И вот начинается борьба за обладание Азовом, борьба, поглотившая тысячи жертв с обеих сторон и закончившаяся уже только вторым Азовским походом Петра Великого.
Еще в 1634 году Донцы и Запорожцы подступили к Азову, бомбардировали его, разрушили во многих местах стену и едва его не взяли, так как только совершенный недостаток в огнестрельных припасах принудил их отказаться от мысли о штурме и отступить.