Мы отправились в путь в полночь. Звезды сияли над нейтральной полосой, прохлада струилась с окропленных росой лугов, туман прикрывал лес. Мы шагали спокойно навстречу наступающему дню и новым приключениям. У нас появилась какая-то вновь разбуженная воля к жизни. Бледный утренний свет выявлял контуры деревенских построек, зеленоватые и красноватые огни сверкали на кромке облаков, и глубокая тишина стояла в марширующих солдатских рядах.
Солнце начало палить вовсю. Мы спали, расстелив плащ-палатки на сухом лугу. Обожженная страна приняла коричневый оттенок от нескошен-ной травы. Скудный кустарник и желтая трава соседствовали с расплывающимися на горизонте холмами и лесами. Я предвидел начало жестокого разрушительного времени. И моя уверенность перешла в реальность в ближайшее время. Никогда смерть еще не подходила к нам так близко.
Мы шли в темную ночь. Солнечное пекло полудня пропитало нас потом. Но теперь мы уже мерзли среди моросящего дождя, от которого еще сильнее болели наши ноги. Грозы гремели над шоссе. Факелы молний освещали темноту, а сигнальные ракеты очерчивали наши позиции. В Вышгороде мы остановились на отдых. Дождь кончился, и мы отправились дальше. С наступлением серого утра несколько часов мы укрывались в финских палатках, а затем по песчаным дорогам и булыжным улицам вновь, шатаясь от усталости, пошли по направлению к городу Ярцево. Ливни чередовались с жарким солнцем: пот так и лил с наших лиц. Никто не думал о походном строе. Каждый шел как ему вздумается и как попало нес свою винтовку. Рваные сапоги дополняли наши грязные мундиры. Колючки, которые оставались на руках, после того как мы ломали для костра изгороди, рвали нам рукава и шапки. Солнце сожгло мое заострившееся лицо, волосы выгорели.
В Ярцеве нас погрузили в вагоны. Грузовики и орудия кое-как укрепили на платформах, а мы по тринадцать солдат с шестью лошадьми заполнили товарные вагоны.
Июльское солнце нагревало крышу. Жара, лошадиный пот, моча и грязь создавали в вагоне невыносимую атмосферу. Мы открыли двери, но зной и тяжелый запах аммиака как свинцовая петля сдавливал наши легкие. Сердце у всех усиленно билось, голова болела, некоторых солдат тошнило.
Ночью мы замерзали из-за сквозняка, который дул над полом. Весь день я сидел у двери, выдыхая свистящий воздух. Душный от пыли, зноя и сухого летнего пекла, он был все же благодатью по сравнению с той чумой, что царила в вагоне. Деревни и холмы, бесконечные нивы и леса, брянские болота пролетали мимо меня. Колосья пшеницы созревали, в прямых рядах стояли снопы. Влажность, гниль и испарения брянских болот из лесов с ветром заносило в вагон. Облака пыли стояли над дорогами, ручьи пересохли.
Я чувствовал какую-то странную близость с землей. Как вырастали деревья и распускались цветы, как поднималась трава и зерно наливалось к урожаю, так расцветала и моя жизнь в опьянении этого лета. Гниль проникала в жилы, по которым устремлялись мои соки, мох гнилых стволов служил пищей для молодого роста, так же как трупы кормили посевы. Чувство защищенности охватывало меня. Жизнь была вне опасности, Великая жизнь. Она не зависела от отдельного кустика или стебелька. Терпеливо цвела и жухла трава на протяжении разных сезонов. Весна, возрождающая природу, следовала за сном и смертью. Я не должен ни о чем беспокоиться: смерть - легкое и общее явление. Я свободный солдат, турист и авантюрист, существующий на нейтральной полосе. Свободен, так как неподвластен смерти, так же как неподвластны ей ягоды рябины, расцветающий цветок, плоды и семена.
В Березовке мы выгружались.
Раскаленное солнце высушило землю. Жажда снова мучила нас на марше. Вода ручьев и прудов была тепловата и едва охлаждала наши тела. Мы пили необдуманно, но, по счастью, никто не заболел.
Мы шагали по отливающей золотом земле. В деревнях нам попадались девушки и женщины в пестрой одежде, косынках и юбках ярко-красного цвета, красивая вышивка украшала белые фартуки, облегающие тяжелые груди и широкие бедра. У них были угловатые скулы, которые выделялись на лицах с раскосыми глазами. Черные волосы падали на низкие лбы. Мужчин было немного, в большинстве случаев старики, одетые в живописные лохмотья. Седые волосы и бороды обрамляли обветренные лица.
Мы обменивали соль и хлеб на молоко, жадно пили его, как больные лихорадкой, считали дни короткого отдыха и смывали пот в колодезной воде.
В следующих деревнях, где мы останавливались, были все те же разрушенные снарядами дома и разоренные улицы. Вдали, от горизонта поднимались облака дыма и был слышен гром бушевавшей битвы. Там шли бои за Орел.
Испуганные старухи и дети кричали из окон, завидев наши орудия. Они боялись, что мы снова принесем войну к их избам. Мы покупали их дружбу и доверие горстью соли. Они предупреждали нас о внезапном вторжении Красной Армии, рассказывали о немецких контратаках и провожали со слезами на глазах. А мы продолжали свой марш.
Опустошенные сады, растоптанные поля лежали на нашем пути. Лес принимал нас, и мы с благодарностью пользовались его скудной тенью, влажным воздухом под дубами и буками и солнечными лучами, пробивавшимися сквозь ветви. На отдыхе я собирал ягоды малины в кустарнике, находил лишайники, который видел когда-то в море, рвал цветы, складывал их в мою пилотку и вешал стебли на приклад винтовки.
Перед нами, в синеве пасмурного леса лежали оставленные русскими окопы.
Лугами и болотистыми полянами мы выходили к шоссе и шли вдоль него, бросаясь на землю при разрывах снарядов. В деревушке между живыми изгородями, поваленными деревьями и сожженными избами сооружали бункеры. В одной из деревень мне встретилась прекрасная девушка. На ломаном немецком языке она рассказывала о смерти ее братьев и сестры во время вчерашнего боя.
Я поцеловал ее и поспешил за своими товарищами.
Солнце опускалось, когда мы в полумраке подошли к большой деревне, которая раскинулась вокруг разрушенной церкви из красных кирпичей. Длинные ряды домов тянулись от холма к болотистой долине. Ручьи протекали около пастбищ. Эта деревня называлась Милеево, цель нашего марша. Здесь только что была отражена атака русских. Мы должны были взять следующие деревни, объединить части, занимавшие позиции на юге и севере, и удерживать захваченные рубежи.
Уставшие после марша, мы завалились спать, выставив только небольшое охранение. Мы не знали, что русские только этой ночью ушли с другого края деревни.
С утра начались боевые действия.
Наши подразделения продвигались вперед к маленькой деревне Панов, расположенной на востоке от Милеево. Рано утром начался бой без предварительной подготовки с огня тяжелой артиллерии40. Мы защищали наши фланги, продвигаясь вместе со своими противотанковыми орудиями.
Редкий огонь русской артиллерии накрывал деревню и предполье. Мы спрятались за домами. Шел редкий дождь, я играл с котенком, слушал дальние залпы орудий и стрекот пулеметов до тех пор, пока не поступил приказ к наступлению.
Чтобы не подвергать лошадей опасности, мы тащили орудие и четыре ящика снарядов на руках. Незаметно подошли к поляне и пересекли ручей. Вода налилась в наши сапоги. Дальше пришлось поднимать орудие в гору на руках.
Мы не успели преодолеть еще и половины холма, как на нас обрушился минометный огонь, который заставил нас остановиться и залечь в яму среди посевов. Мы слушали, как рвались снаряды и гранаты. Я рассматривал тонкие усики в колосках пшеницы, колеблющихся на солнце.
Наконец обстрел прекратился, и мы потащили орудия дальше. Как только снова начиналась стрельба, мы искали укрытие среди лугов, потом снова вставали и продолжали свой путь. Так мы достигли предварительной цели. Белые сигнальные ракеты поднимались из леса. Это были наши подразделения, готовые к наступлению.
Через несколько минут они устремились из леса. Приказ был выполнен. Русские открыли беспорядочный огонь из винтовок и побежали, а мы начали стрелять по отступающему противнику.
Теперь надо было изменить дислокацию, и мы стали тянуть пушки вниз через болото, а потом снова поднимать их на крутой склон. Колеса опускались в жижу до осей, а мы, стоя по колено в воде, тянули орудия дальше.
Мы разрешали себе сделать только короткую передышку, а затем лезли с орудиями дальше в гору. В конце концов заняли позицию в 400 метрах от залегших русских.
Под нашим огнем они начали беспорядочное отступление. Мы с нашим тяжелым грузом не могли поспеть за ними и отстали, но продолжали стрельбу осколочными снарядами по убегающему противнику. Оставив боеприпасы на холме, потащили орудия дальше к Милеево.
Руки ослабли, колени подкашивались, но мы не имели возможности отдохнуть даже на минуту. Пулеметный огонь преследовал нас, пули свистели вокруг, разрывая землю у наших ног. Первого номера из нашего расчета ранило в голову. Он ползал по земле, с лицом, искаженным от ужаса и боли. Второго номера ранило передо мной. Мы поднимались среди трупов и бежали не оглядываясь. Поблизости упал еще один солдат. Он кричал, схватившись за бедро, и ползал по земле, пока не замер на месте. Четвертого солдата пуля ударила прямо в грудь. Он захрапел, упал и больше не двигался. Все это происходило рядом со мной и лишь машинально отражалось в моем сознании. Пули пробили полы моей шинели и голенище сапога. Русские повернули и стали приближаться к нам. Из последних сил мы продолжали тащить орудие, цепляясь за спицы колес, в то время как кровь стучала в висках и неистово билось сердце. Мы даже не успели испугаться, продолжая тянуть свои пушки.
Тут привели наших лошадей с передками41. Мы закрепили лафеты оставшихся орудий на передки и в диком галопе помчались в деревню.
Там мы поставили две своих пушки на боевые позиции и, смертельно уставшие, опустились на траву. С трудом хватали воздух, пот высыхал на наших искаженных лицах, образуя соленые корки, руки и ноги окончательно обессилели. Теперь в наших глазах уже застыл ужас. Вспыхивали и танцевали какие-то картины последних часов выхода из боя. Мы стали вспоминать имена погибших. Я пребывал где-то между сном и бодрствованием и все же ясно представлял себе все, от чего мне только чудом удалось остаться в живых.
Я не чувствовал от этого никакой радости, всякая воля к жизни потеряла свою силу, душа воспринимала происходящее чисто механически, и лишь где-то внутри оставался бледный снимок, словно воспроизведенный фотокамерой. Силы оставили меня.
Ночью начался ливень. Мы сидели на корточках под брезентом, однако вода капала с него. Шинели промокли, а пот на белье еще не высох. Мы дрожали от холода, застывшими пальцами сворачивали самокрутки и дымили, не в силах преодолеть усталости, охватившей нас этой июльской ночью. Пытались организовать охрану, но уже к полуночи все заснули, сидя на лафете, пока рассвет не разбудил нас. Мы даже забыли об опасности. Это было необдуманно, вероятно, даже авантюристично предоставить свою судьбу звездам. Вера в милость Бога или фатализм, преданность или упрямство, при нашей усталости и апатии уже не имели границ.
Ветреная, серая утренняя прохлада встретила нас сильным огнем артиллерии, минометов и противотанковых орудий противника по нашим стрелковым окопам и едва обустроенным позициям. Русская атака началась.
Широкими волнами и отдельными группами русские вышли из своих окопов на опушке леса в километре перед нами и атаковали наши войска на дальних склонах холмов мимо осыпающейся на полях пшеницы, а затем повели наступление по обеим сторонам улицы.
Огонь наших полевых орудий пробивал бреши в рядах наступающих, но тяжелая артиллерия не помогала нам, так как осталась без боеприпасов. Мы стреляли. Наши снаряды поражали врага. Пулеметы вели непрерывный огонь, но русские, не обращая на них внимания, рвались вперед.
Появились первые раненые, а перед нами лежали уже трупы убитых. У орудия остался только я еще с одним артиллеристом. Атакующие, наряду с немецкими солдатами, умирали буквально у наших ног, но неуклонно рвались дальше, в Милеево.
К полудню последние из противников пробежали мимо нас. Мы развернули орудие и послали им вслед несколько снарядов. Нас поддерживали оставшиеся в живых солдаты. Провода телефона были оборваны, и мы вынуждены были сражаться, не рассчитывая на помощь.
Вытирая пот с покрытых порохом черных лиц, все в пыли и глине, мы внимательно прислушивались к шуму боя, который медленно уходил на восток. Наконец прибыл связной. Наши резервные войска отбросили русских и восстановили позиции.
Мы оглядели друг друга. Мундиры кое-где были прострелены, но в целом сохранились.
Я время от времени беспомощно всхлипывал. Слезы еще долго бежали по моим щекам, покрытым слоем пыли и грязи. Я пытался найти забвение в сигарете, но успокоился только на один час.
Ни близость смерти, ни угрожающая мне постоянная опасность, ни страшное напряжение борьбы не позволили мне впасть в панику, душевная стойкость дала возможность выдержать это ужасное испытание42.
Огневой налет противотанковых орудий большого калибра облегчил наше положение. Я лежал в моем быстро выкопанном окопе и проснулся только от взрыва снаряда, разорвавшегося невдалеке от меня. Я увидел русских, которые суетились возле орудия. На дороге близ моего окопа вздыбилась земля. Одна секунда промелькнула между жизнью и смертью.
Мы лежали за орудием и не решались стрелять, так как вражеский орудийный огонь усилился, беспрерывно строчили пулеметы. Мы необдуманно продолжали лежать без движения, предоставив судьбе свою жизнь.
Русские быстро приближались. Теперь нам было уже все равно, оставаться ли на месте или бежать. От отчаяния мы открыли огонь.
Резко прозвучал треск нашего выстрела среди рева вражеских орудий. Осколок оцарапал мою руку. Текла кровь, и я зажал пальцами вену. Около меня лежали раненые и убитые. Последний пулемет замолчал, и за двадцать шагов передо мной атакующий красноармеец упал в густую пшеницу. Перед ним осталось стоять наше орудие. Возможно, оно и подарило мне жизнь.
Я взял свою винтовку. Мой напарник без оглядки открыл затвор орудия. Я подал ему последний снаряд, мы выстрелили и убежали.
Удар в спину бросил меня на землю. Я рванулся вверх, почувствовав, как кровь течет у меня из бедра. Отбросил винтовку и портупею в сторону и пополз.
Я оказался около солдат, оставшихся еще в живых. Они были последними, кто находился здесь вместе со мной. Сорвал с себя брюки, вытянул осколок из раны и заклеил ее пластырем. Взял винтовку у убитого и положил в карман патроны.
Вместе с тридцатью солдатами мы приготовились к контратаке, хотя и не знали, сколько противников нам противостояло. Бронетранспортеры двигались к нам, но свернули в сторону, туда, где русские наносили главный удар.
Мы прошли садами, мимо трупов и раненых, как немцев, так и русских. На колосьях пшеницы застывала кровь.
Солнце заходило за горизонт. Большинство артиллеристов из нашей батареи было убито или ранено. Мы подошли к оставленному орудию, приготовились к стрельбе и открыли огонь. Последние атакующие пробегали мимо нас.
Бой подошел к концу.
Мы стояли на карауле между трупами. Час проходил за часом. Моя рана болела, однако я мужественно переносил боль. Русские не знали, что нас, тех, которые решили продолжать бой, было совсем немного. Убитые лежали вокруг, уставившись во мрак ночи застывшими глазами. Вокруг нас не было никаких войск. Мы оставались одни до прибытия подкрепления. Теперь можно было вывести свое орудие из засады. Мы проходили мимо мертвецов, которых освещали фантастическое пламя горящих домов и блеск сигнальных ракет.
Красно-бурые кровавые пятна засыхали на мундирах. Черные сгустки крови запеклись на разорванных лицах, спускались со спутанных волос, из разбитых касок. Судорожно сжавшиеся кулаки бессмысленно тянулись вверх, отбрасывая мрачные тени. Оторванные конечности валялись отдельно от бескровных тел. На лицах, едва видневшихся во тьме, застыли ужасные ухмылки. В всполохах огня мертвые глаза сохраняли какую-то таинственную, дикую жизнь. Среди света и тени неожиданно показывались безмолвные рты с застывшими на них криками ужаса или выражением какого-то странного упрямства. У большинства трупов головы представляли собой лишь массу костей, крови и мозгов. Из разорванных животов выпали кишки.
Солдаты молча окружили эту неподвижную массу трупов. Мы молитвенно сложили руки.
На следующий день их похоронили, и, когда поставили березовые кресты над могилами, никто так и не узнал, кому принадлежало тело того или иной убитого, которые теперь послужили пищей для возрождающейся на будущий год природы. Русская земля принимала все трупы, как своих сыновей, так и чужих солдат.
Но я жил, не боясь смерти. Если я погибну завтра, то жизнь будет продолжаться и без меня, без моего счастья или горя. Я не должен беспокоиться. Тысячи людей после меня будут готовы созидать, продолжать течение жизни, споря со своей участью.
Или же погибнут, так же как и я. От меня не зависело, уйду ли я в могилу или нет. Я больше не чувствовал страха смерти.
В полночь мы ушли подальше от передовой линии обороны, в долину, по которой протекал ручей. Замаскировали орудие и проспали несколько часов.
Проснулись среди трупов русских. Они лежали повсюду: в траве, в ручье и на дороге. Молодые сильные мужчины лежали вместе со своим оружием. Это были жертвы времени. Они теперь уже не были нашими врагами, мы больше не проклинали их за то, что они портили питьевую воду. Прошедшая гроза благоприятствовала разложению трупов. Но мы не обращали на это внимания, умывались и уничтожали свои запасы еды. Но уже через два дня стали испытывать голод. Я посмотрел на себя в зеркало и испугался. Три глубоких, крутых складки образовались на моем лбу, острые линии прорезались от ноздрей, мой рот побелел, стал бескровным. Я чувствовал дыхание смерти. Но, вероятно, мне было суждено на этот раз избежать ее.
Запах тления висел над долиной. В наступившей темноте я отправился на разведку, чтобы выяснить, где проходит линия фронта и кто занимает территорию перед нами. Я шагал по пустынной деревенской улице. Собака следовала за мной, кошки орали в домах. Все вымерло, жители разбежались. Кое-где в конюшнях еще остался умирающий с голоду скот. Сорняки заполонили сады, овощи и фрукты гнили.
Я проходил мимо изгородей и сожженных домов, ступая по ржаным колосьям и картофельной ботве, держа винтовку на изготовку. Ночная роса мочила сапоги и охлаждала руки. На мне не было каски, на моей шапке сверху маскировочной сетки застряли колосья и васильки.
Я все дальше уходил в глубокую тьму, в небе надо мной мерцали звезды. Ни одна сигнальная ракета не давала мне возможности сориентироваться. Где-то на нейтральной полосе раздался всполох взрыва. Я испугался, ледяной озноб пронизал меня. Трое русских лежали передо мной в нескольких шагах. Я рванул винтовку с плеча. Но они даже не пошевелились. Внезапно поднялся ветер и донес до меня трупный запах.
Словно увидев привидения, я возвращался назад, но нигде не находил наших солдат, и облегченно вздохнул, когда вышел на окраину деревни. Закурил сигарету и двинулся дальше. Мои попутчики ждали меня.