Столкновение с национал-социализмом придает новое качество работам Вольфзангера. Он прочувствовал это и хочет непременно использовать этот шанс, удовлетворив наконец свои амбиции. Он постоянно ощущает лимит времени. Хочет еще больше читать и писать. Вольфзангер пока еще сомневается в своих способностях, но чаще всего его самомнение побеждает. Об одной своей новелле он написал: "Лишь немногие поэты смогли создать что-либо в этом роде на фронте. Может быть, смог бы какой-нибудь молодой поэт? Но кто?" Причем звучание его стихов близко к работам предвоенного времени, во всяком случае, не хуже. У Вольфзангера, находившегося в центре страшных военных событий, потребность в насмешке, сатире и, при случае, в цинизме растет. Даже если он допускает в своем творчестве жалостные нотки, то все равно в его "все отрицающей душе" остается чувство юмора. Некоторые его поэтические тексты каким-то таинственным способом воздействуют на читателя, вовсе не напоминая депрессивные письма несчастного молодого человека. Они гораздо более реалистичны, чем его ранние попытки, которые вращались главным образом вокруг его собственного "я". Нечто вроде какого-то блестящего кабаре.
"Задницы дьявола" - так именует Вольфзангер Гитлера и нацистов в одном из своих стихотворений. Он вообще часто выдвигает обвинения против нацистов, поскольку они уже закрепились в его сознании:
Мы с пушками, винтовками и саблями
Приносим человечеству большую беду.
Но нам это нравится,
Ведь мы - господа этого мира.
Сегодня государство стало нашим,
А завтра мы завоюем всю землю.
Нами правит клоун, а толпа -
Эта распропагандированная нами скотина
из конюшни
Примкнет к нашему стаду.
Это строки из цикла Вольфзангера "Карнавал", который он составил в 1942 году. Вилли свои ранее неопубликованные стихотворения подписывает псевдонимом Петер Райзер. Так он может отрицать свое авторство, в случае если циклом заинтересуется полиция или гестапо. Как никакое другое его произведение, этот цикл демонстрирует его политическое лицо и говорит о том, что рядовой солдат Вольфзангер о преступлениях режима уже давно знал больше, чем большинство немцев поняло только после конца войны:
Евреев убивает
Ревущая орда,
Пришедшая в Россию.
Нас связывает кровь
С клоуном,
Ведущим нас...
Мы несем знамена
Арийских предков.
Они идут с нами.
Мы пьем и распутничаем,
Варварские следы
Обозначают наш путь.
Мы бушуем и орем
Среди чужих городов.
И празднуем
С глупыми советниками.
Мы хвастаемся и лжем,
Мы проклинаем и побеждаем,
Мы господствуем надо всем.
Человек - это мускулы,
Его лицо - дутая гримаса.
Он все равно что собака.
Его душа ничтожна,
Но мы творим историю
На одиннадцать тысяч лет вперед.'
Мы сталкиваем государства,
Открыв пути неистовой толпе.
Мы жертвуем собой
И служим, словно скотина,
Богу нашего времени.
Идиоты, рожденные для убийства,
Освященные сатаной.
Гитлер, как "клоун", ведет за собой подстегнутую орду. И он сам часть этой орды. Это стихотворение отражает картину, которая навеяна ветром бушующего вермахта на востоке. Иногда Вольфзангер выражается ясно и однозначно, но затем зачеркивает уже написанное, не в силах выносить то, что сам сочинил. В течение нескольких месяцев ему удалось избежать смерти, но уже осенью 1943 года он пребывает в апатии, идя навстречу своей участи. Подобные тем чувства, которые он отражает в рукописи, содержатся также и в его письмах к дяде, который, как он полагает, может больше понять его, чем мать. "Бесконечная война вызывает у меня странные чувства, которые я сам не в состоянии оправдать. Я действительно чувствую себя исправным солдатом и как будто бы без труда вступил в гармонию с моей участью. Я прекратил защищаться от того, что все равно произойдет. Делаю все, чтобы как-то развлечься и найти покой в себе самом (...). Но я предвижу, что весь мой героизм при следующей атаке и ураганном огне лопнет как мыльный пузырь". Нужно быть солдатом "не только внутри себя, но и снаружи", чтобы жить посередине между смертью и опасностями.
Мысль дезертировать не приходит ему в голову. Такое желание даже не возникает у него в течение более чем двух лет пребывания на фронте. Чередуются лишь отчаяние и эйфория. Облегчение приносит Вольфзангеру лишь очевидная неудача вермахта. С 1943 года быстрое поражение немецкоязычных стран, захваченных Гитлером, представляется ему единственным шансом продолжения жизни как во внешнем, так и в своем внутреннем мире. В январе 1944 года Вольфзангер пишет: "Это не страх. Никакой воли он подавить не может. Это и не глухое, смирившееся отчаяние, а предчувствие, что все наши страдания были напрасными. Однако чем с политической точки зрения эта война будет признана бессмысленней (также и для наших противников), тем легче станет мне играть свою роль, так как в этом случае я смогу найти примирение со своей совестью в происходящем конфликте". В конце 1943-го и в начале 1944 года, когда чрезмерное потребление спиртных напитков уже оставит следы в его письмах, Вольфзангер изобретает новые конструкции, чтобы показать себя солдатом хорошей Германии. Национальная гордость ни в коем случае не чужда ему. Также и от чувства превосходства по отношению к славянам он освобождается очень медленно. Вольфзангер пишет: "Я должен еще научиться преодолевать некоторые свои предубеждения и делать в дальнейшем более справедливые выводы". Он чувствует себя представителем культурной нации, наследником молодежных гениев времен бури и натиска. Когда театр его родного города разбомбили, он пишет: "В конце концов не играет особой роли то, что англичане его разрушили, так как тем самым они прекратили распространение искусства, созданного в нездоровый период для нашего времени". Вольфзангер тщательно разделяет нацизм и германскую нацию. "Поэтому я хочу еще жить для Германии и бороться за нее, - пишет он. - За ту цивилизованную Германию, которая сможет существовать только после ее поражения, после конца гитлеровского периода и поставит страну на то месте в мире, которое ей подобает. Если я борюсь за свою жизнь, то только потому, что хочу жертвовать собой не для Третьего рейха, а для будущей, свободной Германии. Принимая такое решение, я, как солдат, прячу пока свое лицо под маской, зная, что через какое-то время смогу себя назвать солдатом цивилизованного государства". Когда он пишет это, то чувствуется, что пока еще не может толком разобраться в своем мировоззрении. И жалуется: "Мне нужно было бы быть по крайней мере правоверным христианином и иметь на небесах свою родину".
Друг Вольфзангера Георг подтверждает в одном из своих писем, что Вилли, будь его воля, никогда не пошел бы воевать с людьми славянской национальности. Мысли Вольфзангера постоянно вращаются вокруг проблемы собственной вины. Это хорошо видно из его стихотворений. Он рассматривает себя как человека, которого лишили свободы своих поступков. Косвенно он сравнивает себя с лошадьми, которые дохнут в этой войне миллионам и которым он искренне сочувствует:
Я терпел побои за охапку соломы, Безмолвно и терпеливо выполняя свою работу. Это было на войне, где я с тоской служил. И разве я виноват в ней?
Он прямо-таки умоляет своих противников - в которых не видит врагов, но стреляет в них, - чтобы его лично не относили к участникам этого безумия. Многие его стихотворения далеко не безупречны в силу его возможностей по своим языковым данным и стихосложению. Это относится скорее всего к самым интимными текстами, которые он писал. "Каждый ищет возможности для выражения своего отчаяния", - комментирует Вольфзангер свое стремление к рифмоплетству. Многие из его стихов преследуют определенную цель, которая возникает в момент их написания. Для него не так важен результат, как форма изложения. Однако даже если само стихотворение далеко не совершенно, его содержание многое говорит о душевном состоянии поэта:
Смотри - появился человек, которого ты родила.
Ты любила его, ухаживала за ним из года в год,
Плакала, надеялась, страдала.
А человек, который шагал рядом
И всегда был с тобой, теперь покидает тебя.
Ты станешь ненавидеть его?
Того, кто уже не просто человек, а солдат,
Колесо, катящееся по чужой колее.
Он тоскует по родине и ищет забвения,
Танцует от страха, мучений и смерти.
От бесконечных маршей калечит себе ноги.
Можешь ли ты допустить, чтоб застрелили его?
Появился человек, дитя Божье,
Живет и в нищете и горе,
Одинокий и беспомощный в чужой стране.
Пока он еще цел, как и я, и как ты -
Наблюдай за его походкой, за ним самим.
Останови своей рукой смерть, грозящую ему.
Несбыточная надежда сохранить себя как личность среди убийств и сознание того, что он, вступивший в Россию, уже больше не тот человек, что был раньше, постоянно проскальзывает в стихах Вольфзангера. В 1943 году, после второй военной зимы, он пишет:
Я возвращаюсь домой, бедный путник, Которого никто не любит и никто не знает. Я - чужой и для тех, кто когда-то Мое имя помнил.
"У меня нет теперь ни дома, ни сада, ни пения дроздов, - пишет Вольфзангер в моменты депрессии, - душа моя умерла после войны".
Более трех лет прослужил Вольфзангер в вермахте. Он погиб тогда, когда перед ним забрезжила надежда на скорое окончание войны. За несколько недель до его смерти западные союзники высадились в Нормандии. Он понял тогда, что война вступает в завершающую фазу. С поразительной дальновидностью Вольфзангер пишет 9 июня 1944 года, через три дня после высадки: "В этих сражениях на побережье Франции участь Европы решается на десятилетия. Однако их последствия станут ясными только в течение последних военных дней, а через полвека они уже покажутся незначительными в новом построении общества". Для него самого, как он надеется, вторжение могло бы ускорить возвращение с войны. Он тоскует по этому последнему возвращению, однако характер его теперь совершенно чужд тому, который был у него прежде. В его письмах прокрадывается офицерская логика, от которой он отказывался так долго: "Уже два дня как распустилась сирень. Наш дивизион не получает никаких заданий. И такая жизнь мне нравится".
Вольфзангер уже не предается той эйфории, которая характерна для последних страниц его неоконченной книги о войне. Утрачена в его частных записках последних недель жизни и способность сохранять маску иностранца, которой он придерживался все годы на фронте. Солдат и поэт получают одно лицо. Саморазмолвка кажется законченной. Близость к смерти и опасности стали ему уже настолько привычными, что он воспринимает их буднично и почти неосознанно. Однако появляются другие, более лиричные мотивы для оценки действительно критических ситуаций.
В своем последнем письме от 21-22 июня 1944 года Вольфзангер сообщает, что он получил команду на дальнейшее отступление. Он считает, что его подразделение выйдет на шоссе Минск-Смоленск и станет двигаться к Витебску. Вольфзангер хочет избегнуть этого любой ценой, так как считает такое продвижение крайне рискованным. Он прикидывает даже возможности получить направление на офицерские курсы, чтобы таким образом выбраться из опасной зоны. Однако это могло произойти лишь в том случае, "если после Витебска мы попадем на другой, менее опасный участок фронта". Последнее из сотни писем, которые он написал родителям, заканчивается с осторожным оптимизмом: "То, что вторжение в Россию на его начальном этапе не представляло никакой молниеносной войны, было всегда ясно мне, и если в конце концов однажды наступает конец и появляется надежда на остановку этого быстро несущегося поезда, то вполне возможно мое возвращение домой. Дай Бог, чтобы мне как можно скорее увидеть вас! До встречи! Вас приветствует и целует от всего сердца ваш Вилли".
Наследство Вольфзангера говорит о том, как он страдал и надеялся, как война изменила его и отвергла себя самого. Военная книга - это исповедь и обвинение одновременно. Симпатии и сочувствие, которые, без сомнения, вызовет этот текст, далеко не достаточны для подлинной его оценки. Особую ценность представляет критическая оценка Вольфзангера тех исторических связей, которые характерны для времени возникновения романа. Среди других достоинств - это прежде всего рассказ об истреблении европейских евреев, вызванном продвижением вермахта на восток. Кроме того, его оценка войны на востоке в целом, которую Вольфзангер расценивает как преступное намерение, оставшееся надолго в сознании как старого, так и нового поколения.
"С нами Бог" - это изречение значится на эмблеме мундиров немецких солдат. Их призывали идти в "крестовый поход против еврейского большевизма". В ранние утренние часы 22 июня 1941 года немецкий вермахт вместе с войсками союзных государств напал на Советский Союз. Больше чем три миллиона солдат перешли границу. С самого начала в войсках следуют оперативные группы охранной полиции и службы безопасности. Они сразу же начинают систематические убийства евреев в захваченных областях. В начавшихся боях на окружение на территории СССР немецкая армия захватила в плен больше русских солдат и офицеров, чем впоследствии русские пленили под Сталинградом. Только к востоку от Киева было взято в плен 665 ООО советских солдат, а в октябре в сражении под Брянском и Вязьмой еще 673 ООО. Несмотря на то что было взято в плен около 3,5 миллиона красноармейцев, русские, мобилизовав все свои силы, получили численное превосходство. Как Гитлер, так и Сталин не считались ни с какими человеческими потерями в этой войне. "Это была война беспрецедентная по убийствам и жестокости, - пишет британский историк Ян Керсхав, - титанический поединок двух бессовестных диктаторов". Немецкие войска не дошли около двенадцати километров до Москвы, и Сталин уже планировал отправиться в эвакуацию. Но мечта нацистов войти в русскую столицу и одержать быструю победу, как это удавалось на западе, быстро лопнула. В 1941 году соединению, в котором служил Вольфзангер, впервые под сильным огнем противника, начавшим контрнаступление, пришлось отойти на ряде участков фронта. Тем не менее летом 1942 года они снова восстановили свои позиции. Теперь Вольфзангер, который служил в 95-й пехотной дивизии, переходит в группу армий В, которая форсирует верхнее течение Дона и в июле занимает Воронеж. В октябре того же года Вольфзангер в составе группы армии "Центр" участвует в сражениях под Ржевом. Немного позже 6-я армия была разгромлена под Сталинградом. Ее гибель в январе 1943 года считается поворотным пунктом в войне. Министр пропаганды Йозеф Геббелье в своей речи в Берлинском дворце спорта призывает к "тотальной войне". Однако большинство солдат уже не верит нацистской пропаганде. Вольфзангер отмечает, что после капитуляции генерал-фельдмаршала Паулюса под Сталинградом "речи Геринга и Геббельса вызвали здесь глубокую обиду и возмущение; бессмысленные жертвы солдат под Сталинградом и тотальная война тяжело отозвались на настроениях вояк. В армии наблюдается почти революционное настроение". Долгий путь гибели немецких вооруженных сил сопровождается все более абсурдными приказами политических и военных руководителей. Даже если и удавалось снова стабилизировать фронт, продвижение Красной Армии уже не удается остановить. Летнее наступление русских в 1944 году - именно в тот год, когда был убит Вольфзангер - в течение немногих дней практически уничтожило группу армий "Центр". 38-я дивизия группы "Север" - впоследствии 95-я, - в которой служил Вольфзангер, была отрезана ударами Красной Армии в Рижском заливе. Советские войска продвигаются в Галиции и достигают верхнего течения Вислы, а затем старой восточно-прусской границы, где немного задерживаются. Потом начинается наступление на Берлин, последнюю опору вермахта. Одновременно высадившиеся в Нормандии западные союзники продвигаются к германским границам. В конце апреля 1945 года в штурмуемом советскими войсками Берлине Гитлер кончает жизнь самоубийством. Вторая мировая война заканчивается в Европе крушением национал-социалистского режима в Германии.
Больше половины немецкой армии на востоке, почти два миллиона солдат своевременно попадают в сферу влияния западных союзников. Разбитых агрессоров - чаще всего с полным основанием - постигла месть русских победителей. Миллионы немцев убегают из восточных областей Германии или же их депортируют победоносные советские войска. Теперь ненависть русских и требование репараций обращаются также и против немецких гражданских лиц.
Однако не следует забывать, что проявление силы и жестокости было основным критерием немецкого ведения войны на востоке. Презирающая человека стратегия никогда не может стать избирательной, как это утверждают некоторые политические и военные руководители Германии. Выступая перед командующими армий, Гитлер в конце марта 1941 года выдвигает "план Барбаросса", план нападения на Советский Союз. Он открыто говорит о предстоящей "борьбе на уничтожение". Солдаты на фронте, правда, не имели понятия об этих военных планах, но цели и способы ведения войны были им хорошо известны. В "приказах для воинских частей" от 1941 года открыто говорилось: "Речь идет о полном уничтожении нелюдей, воплощенных в московских властителях. Немецкий народ стоит перед самой большой задачей в его истории. Мир надеется, что он ее решит окончательно и бесповоротно". Командующий в это время 6-й армией Вальтер фон Рейхенау, зачитав одобренный им приказ Гитлера от октября 1941 года, добавляет: "Солдат на Восточном фронте не только воюет по правилам военного искусства, но и носит в себе непреклонную идею мщения всему большевистскому и родственному ему народу. Поэтому солдат должен понимать жестокую необходимость справедливого уничтожения еврейского недочеловечества". Были солдаты, которые не выполняли преступные приказы. Были и другие, которые выполняли их послушно. Но позиция германского национал-социалистического государства и вермахта оставалась совершенно ясной: образ действий на войне утвержден, и армия должна его беспрекословно исполнять.
"Теперь русские дали команду начать партизанскую войну в нашем тылу, - заявляет ближайший сподвижник Гитлера Мартин Борман. - Эта война дает им существенное преимущество в борьбе с нами". Начальник штаба вооруженных сил Вильгельм Кейтель требует от вермахта "безотлагательно" самым жестоким образом подавлять партизанское движение, имея в виду то обстоятельство, "что человеческая жизнь в оккупированных областях не имеет никакого значения".