Содержание:
НА РОДИНЕ 1
НА ЗАПАДЕ 19
НА ВОСТОКЕ 32
Принцессы, русалки, дороги...
Книга охватывает по времени более сорока лет, а по географическим расстояниям - чуть ли не все параллели и меридианы нашей планеты. Писательница рассказывает о видных ученых, артистах, художниках, политических и общественных деятелях, об индийских йогах, с которыми она познакомилась в знаменитом ашраме Ауробиндо на юге Индии, о простых тружениках разных стран.
НА РОДИНЕ
ПОЕЗДКА В РОССОНЫ
Подойдя к белой "Волге" в пять утра, я увидела, что водитель вежливо курил не в кабине, а рядом с машиной. Одновременно он умудрялся резко смахивать с ее лакированной белизны пухлые сырые хлопья непогоды. Водитель был молод, подтянут и очень хмур. Может быть, не успел позавтракать? Или не выспался? Или неохота ему отправляться в дальнюю тяжелую дорогу? Уже здесь, в Минске, окружающие здания еле-еле выбирались из лилового тумана, насыщенного снегом и дождем.
- Вы позавтракали? - спросила я в машине.
Водитель на миг повернулся ко мне, и я успела заметить на его лице выражение той расслабленной обособленности, когда кажется, что глаза, брови, губы человека существуют вне всякой связи друг с другом.
- Поел. Да. Поел.
Ответ прозвучал с откровенной досадой - так, как если бы парень хотел сказать: "Ужасно нелепо я устроен - хочу есть по утрам".
- Как вас зовут?
- Иван.
И этот ответ прозвучал с досадой, - мол, совершенно обыкновенное имя, но ничего не поделаешь!
Непонятная интонация самокритичности в репликах водителя отбивала охоту отвлекать его внимание от дороги. Тем более что на Витебском шоссе мы попали из межсезонья в глубокую зиму. Навстречу нам и позади нас сквозь метель тяжело и быстро шли МАЗы. Один, как туча, двигался прямо перед нами, тараща на нас задние фонари. Когда небо прорывалось из ералаша метели, оно казалось бурым, - наверно, от фар дорожных автомашин. Они накатали шоссе так, что наша "Волга" неприятно елозила по гололеду.
Мельком взглянув на водителя, я успокоенно отметила, что сейчас его лицо стало сосредоточенным, будто невидимая нитка стянула воедино брови, глаза, губы...
Вдруг я молча вскрикнула: машину закрутило волчком. Резкими точными поворотами "баранки" водитель выхватил нас из аварийной ситуации. Я подумала вслух:
- Правильно делал, что поворачивал в сторону "закрута" и не жал на тормоза.
И услышала ответ, прозвучавший без прежней самокритичности, с достоинством:
- Да я уже шесть лет за рулем.
Мы снова попали в межсезонье.
- Черница! - водитель оглянулся налево, где уже осталась темно-серая горстка домишек, похожих на скирды соломы, промокшие от дождя. - Виротки, Замошье, Лепель. Тракторы.
Последнее слово было произнесено тоже как обозначение на географической карте. Под огромным навесом стояли длинные мощные ряды машин. Тракторы! В самом деле обозначение, веха на великом маршруте преобразования республики. Так же, как автопоезда грузоподъемностью 20-35 тонн Минского автозавода. Или, допустим, полновесные урожаи прославленного колхоза "Светлый путь" Молодечненского района, в котором я уже побывала. Или изящная точная продукция Минского часового завода...
Теперь лес был пониже ростом. Над деревьями, на фоне серого неба, лежали черные полоски телеграфных столбов.
- В них - спрессованные расстояния, - сказала я, - телеграммы с директивами партии и правительства, сообщения о важных решениях...
- Насчет расстояний верно! - перебил меня водитель. - Один - в партии и правительстве, а другой внизу, и никакими телеграммами расстояние не сократишь!
- Приведу пример сокращения расстояний! - горячо воскликнула я. И рассказала, как в прошлый мой приезд в Россоны я подошла к могиле убитой гитлеровцами матери партийного руководителя республики, сорвала веточку растущего возле могилы молодого дуба, чтобы привезти ее в Москву, а потом прошла одна по тропинке, когда-то ставшей последней дорогой той женщины.
- Я только потом узнала, - сказала я, - что то же самое сделал он, бывший партизанский командир, когда недавно приезжал в Россоны; он тоже отломил на память веточку дуба и тоже прошел по последней дороге своей матери... Какое же расстояние, когда мы, люди, такие разные по своему положению, чувствуем и думаем одинаково!.. Вы комсомолец?
- Комсомолец... В партию вступать собирался.
Ответ опять прозвучал так, как если бы молодой водитель досадливо признал: "Но, очень возможно, что не примут".
"Склонен к пессимизму", - решила я. И, поскольку в машине можно заниматься не только разгадыванием характера спутника, достала из сумки блокнот с нарисованным на обложке лиловым лосем, вышедшим к лиловой реке, и с нужными мне выписками. Я читала и, порой отрываясь от страницы, ловила косящий на меня взгляд соседа. Что-то напоминал мне этот взгляд. Ах, да! Однажды в школе верховой езды на московском ипподроме любопытный посетитель случайно ударил рыженького жеребенка дверью донника. Жеребенок потом тревожно косился на всех подходивших к нему, И в его влажном коричневом глазу, казалось, плавал вопрос: "В хороший ли мир я попал? Или в такой, где тебя ударят ни за что ни про что?"
Я рассмеялась, а водитель покосился на меня уже с явным недоумением.
- Мир будет таким, каким сделаешь его ты сам и твои товарищи, - сказала я, невольно перейдя на "ты".
- А вы приехали в Белоруссию к родным, посмотреть, как живут, или доклады читать?
Впервые я не расспрашивала водителя, а он - правда, чуть-чуть иронически - проявил ко мне нечто большее, чем профессиональное внимание. Интерес проявил. Я оценила это и постаралась ответить максимально честно:
- Приехала в командировку от газеты, но главное, чтобы встретиться с моим давним другом, Петром Мироновичем Машеровым, и побывать в его родных местах.
- Значит, вы давно его знаете? Сколько лет? Пять? Десять?
- Почти сорок, - сказала я, немного удивленная дотошностью расспросов. В них, показалось мне, скрывалась некая практическая заинтересованность. Так оно и было: молодой водитель, как выяснилось, хотел, чтобы я походатайствовала за него перед Петром Мироновичем.
Мой спутник рассказал историю, объясняющую и его хмурость в начале пути и его досадливые реплики. Рассказ был долгий, с паузами и повторами, но, по существу, укладывался в несколько слов: Иван самовольно накатал десятки километров, навещая родных и знакомых; за это он получил выговор, лишился премии и должен был пересесть на "газик".
- За один проступок столько наказаний. Может быть, раз вы сорок лет знаете товарища Машерова, вы попросите товарища Машерова, чтобы все-таки по справедливости было... Надо его наказать, но не столько раз!
- Кого "его"?
- Меня. Человека. Если провинился. Но по справедливости наказать.
Теперь уже я стала хмурой и раздосадованной. Молчала, думая о том, как легко обращается нынче молодежь с высокими понятиями "правда", "справедливость" и какие они практичные, современные молодые люди! Едва-едва сложились хорошие, впрочем, типично путевые взаимоотношения, как Иван придумал способ их выгодного использования!
Он, однако, не лишен был интуиции и чуткости. Догадался, что наше дорожное товарищество могло надломиться. Догадался, какой просьбой предотвратить надлом:
- А вы можете рассказать сейчас, какой товарищ Машеров?
Вокруг нас был утренний зимний лес, в котором вьюга скульптурно вылепила, как мне чудилось, фигуры партизан: один бросает гранату, другой стреляет с колена, третий скачет на коне...
- Могу. Стихами, - сказала я. И прочитала ему свои стихи о Белоруссии и главы из поэмы, которую тогда начала писать.
Поездка в Россоны входила в план моей командировки, но я никого не предупреждала о своем приезде всего на несколько часов. Вдвоем с молодым водителем мы до позднего вечера ходили по городу юности Петра Мироновича Машерова, разговаривая с местными жителями.
Особенная атмосфера в Россонах.
В партизанские отряды здесь в годы войны ушло более пяти тысяч человек, а те, что остались, поддерживали партизан, нередко становились заложниками карателей, трагически погибали. Кроме того, здесь дислоцировалось несколько партизанских бригад Калининской области, некоторые другие партизанские бригады, много специальных диверсионных групп.
Но есть и другие, менее заметные факты, черты, детали, позволяющие почувствовать атмосферу тех лет: рассказ бывшего партизана, недавно посаженный и уже крепкий молодой дубняк, тропинка, по которой когда-то провели заложников к месту расстрела...
Мы возвращались в Минск на рассвете. Небо впереди было бурым, как и 24 часа назад. Может быть, ночные огни города так отражались в облаках? Но мне чудилось, что бурое зарево - отражение давнего боя. За справедливость.
- Я вот что решил, - неожиданно сказал Иван. - Поработаю на "газике". Покажу себя!
...Жизнь Петра Мироновича Машерова вскоре трагически оборвалась. Может быть, в стихах и главах из поэмы "Коммунист", которые я привожу здесь, мне хотя бы в малой степени удалось показать, какой это был человек.
СЕСТРА-РЕСПУБЛИКА
На прекрасном живом челе -
Дума, словно полет орла.
...Я была на твоей земле,
Я была на ней, я была!Сквозь дыханье сухой жары
И дождей ледяную жуть
Поднималась на край зари -
В даль мечты твоей
заглянуть.Не забыть мне разлив полей
И Хатыни колокола...
Я была на земле твоей,
Я была на ней, я была!Не на миг, не на краткий
час
Благодарна тебе навек
За сияние теплых глаз,
За величие тихих рек;За синеющий твой простор,
Что с годами мне все
милей, -
В окруженье твоих сестер,
От морей до других морей.Расцветай же и хорошей,
Беспокойную жизнь люби.
Пусть хранится в твоей душе
Хоть частица моей судьбы.Пусть всегда - в свете дня,
во мгле -
Не стихает, как шум крыла:
Я была на этой земле,
Я была на ней, я была!В "АКСАКОВЩИНЕ", ПОД МИНСКОМ
Чеканка снеговых лесов.
Лебяжья прелесть их;
Причуды благотворных снов
На ветках ледяных.А рядом - тени амбразур,
Суровое литье.
А выше - нежная лазурь,
Как будто лен цветет.Великолепье хохломы,
Свист ветра-дикаря.
И это все - в душе зимы,
В зените декабря.Храня живительный огонь,
Бессмертия звено,
Прикрыла добрая ладонь
Озимое зерно.БЕССМЕРТНЫЙ ЗВОН ХАТЫНИ
Народный подвиг воплотился в нем
И единичной, хрупкой жизни малость.
Все то, что стало современным днем.
Все то, что было и не состоялось.Обвал рассветов, лезвия лучей,
Луна, взошедшая тревожным диском.
Смолистый грозный аромат свечей
На соснах в Подмосковье и под Минском;И синеглазый белорусский лен,
И лучезарность утреннего цеха,
Ничем фальшивым он не замутнен,
Хатыни перезвон - Вселенной эхо.Мне чудится: я выжжена дотла,
До алой угасающей полоски.
Но свой целебный звон колокола,
Как светлый дождь, роняют на березки.Прости меня за то, что я брала
Поблажки от судьбы как чаевые,
Что лишь в закате дня колокола
Хатыни я услышала впервые....Твои мечты, тревоги и дела,
Твое презренье к показной рутине
Почувствовала я и поняла,
Когда вошла в прозрачный звон Хатыни.БУДИЛЬНИК
Обугленный будильник в Бресте есть, -
Как будто из давнишней жизни весть.
Его завод оборван был в тот миг,
Когда небесный исказился лик.
Застыли те свинцовые ветра
На давних четырех часах утра.Мне говорят:
- Давно прошла война.
Фронтовикам, естественно, почет.
Героев не забыты имена.
Но жизнь в иных параметрах течет.Наверно, так.
Но мы из разных мест,
Как за живой водой, стремимся в Брест.
Уверены, что молнии зигзаг
Не только вероломство осветил,
Но заново окрепшую - в слезах,
В жестокой муке - правду добрых сил;
Порядочность, отвагу, совесть, честь.
Планеты одухотворенный лик.Обугленный будильник в Бресте есть.
Запечатлен извечной схватки миг.ОСНЕЖИЦКИЕ ХЛЕБА
Утро деловитой свежести,
День с кипучими делами,
Строгий ритм полей оснежицких
Властно овладели нами.
Здесь земля крута характером, -
Все бугры да косогоры,
Но давно сдружились с трактором
Белорусские просторы.
Но проверена пословица
Трудной урожайной нивой, -
Что земля тому поклонится,
Кто хозяин справедливый.
Хороши хлеба оснежицкие,
Зерна в их зенитной силе.
Сколько терпеливой нежности
Хлеборобы в них вложили!ПРИРОДЫ ПАМЯТНИК
Порой в чужом экспрессе грезишь,
Чужой качает время маятник,
И вспомнишь вновь дорогу в Несвиж,
Сосну и дуб - "Природы памятник".Сосна так смело дуб обвила,
К нему приникла кроной иглистой,
Что дуб, лесного царства символ,
Века с ее поддержкой выстоял.Менялись нивы, реки, ветры,
Но не придумали ваятели
Полнее счастья для планеты,
Чем вдохновенное объятие.Завидую сплетенным веткам.
И, где бы ни была на свете я,
Мне видится в объятье крепком
Секрет великий долголетия.
Главы из поэмы "КОММУНИСТ", посвященной памяти Петра Мироновича Машерова
В АВТОБУСЕ "ИКАРУС"
Зимнее солнце в зените.
Бронзовы ветки берез.
Зимние тонкие нити -
В сумерках русых волос.Крепко очерченный профиль
К дальним снегам обращен.
Будущий хлеб и картофель -
В будущих буднях еще.Где-то за белым простором
В пепле, седом дочерна,
Вечное время, в котором
Вся уместилась война.Вихрем встает за плечами
Нынешний прожитый день;
Смелые люди - минчане,
Вещие сны деревень...Любит он быстрые вихри,
Спорта крутые броски.
Любит рискованно, лихо
Мчаться по гребням морским.Пусть же пока без помехи
В быструю даль он глядит.
Трудности, планы, успехи,
Жизнь -
всё еще впереди!ТРУДНАЯ ЖАТВА
Попали мы в район авральный.
От ливней горизонт ослеп.
Невыносимый ветер шквальный
Скрутил, свалил, измучил хлеб.Сверкнуло. Оглушило громом.
Но на уборке все село.
Казалось поле танкодромом,
Где испытанье воли шло;Где - на пределе - измеренье
Шло сил возвышенных людских,
Когда душевное горенье
Внезапно серебрит виски.Сосредоточенные лица.
Упорство в сдвинутых бровях.
А непогода веселится
На искореженных полях.С комбайнером Машеров рядом -
Находит правильный маневр...
Струится ль пот свинцовый градом
Иль град свинца бьет по броне?!Прорвись маневренно. Пробейся.
За урожай веди бои.
Следы невероятных рейсов -
Крутые эти колеи.Прерывистые ритмы стали,
Комбайнов строгие огни
Как будто бы в меня врастали,
Высвечивали годы, дни.Я видела, что шла проверка
Сплоченности в одну семью
И каждого, как человека.
Чеканил каждый жизнь свою.НАД НИВОЙ
...А может быть, ему полезней,
Чем медиков азы,
Преодоленье молний-"лезвий",
Кромешности грозы.Полезней верить вертолету
Над вымахом полей,
Не отступая ни на йоту
От практики своей:Увидеть самому воочию
Задачи, рубежи;
Услышать острый запах почвы,
Проверить спелость ржи...Живая многозначность взгляда
Чуть грустен, чуть лукав.
И неба синяя громада
Почти в его руках!Плывет уборки ветер жаркий
В его краю родном.
Стоят посадочные знаки
Над белым полотном.Любых лекарств ему полезней
Крутых хлебов моря.
Забудут люди все болезни,
С ним в поле говоря!