Таким образом, хотя первая игра из встречи "Спартак" - "Жальгирис" закончилась победой спартаковца Никольскиса, в решающей партии со счетом 21:18 выигравшего у чемпиона страны среди юношей, на зеленом демонстрационном щите появился счет не 1:0 в пользу спартаковцев, а 1:1. Это мастер спорта, капитан команды "Спартака" Варякоис, сидя на скамейке с перевязанной ногой, "проиграл" свою первую встречу.
Однако у команды "Спартака" в этот же момент появились реальные шансы на победу: ведь недостающее ключевое очко, благодаря трудной волевой победе Никольскиса, было, очевидно, найдено!
Чемпион страны спартаковец Арутюн Акопян выигрывает у игрока всесоюзной десятки Онуфриенко. Но на демонстрационном щите появляется счет не 2:0 в пользу "Спартака", а 2:2. Это капитан команды "Спартака", не подходя к столу, "проиграл" свою вторую встречу!
После шести одиночных встреч общий счет становится 3:3.
К столу выходят первая ракетка страны Акопян и победитель всесоюзных юношеских соревнований Пашкявичус.
Несколько месяцев назад в товарищеской встрече на всесоюзных юношеских соревнованиях Акопян добился победы над молодым спортсменом лишь в третьей партии, в напряженнейшей борьбе. Та встреча запомнилась обоим противникам. И сейчас юноша играет смело и свободно, стремясь вернуть упущенную несколько месяцев назад победу, а перед Акопяном, очевидно, встает угроза поражения. Он играет осторожно, слишком осторожно. В решающей партии он впереди - 15:9, 18:14. Однако он боится проявить еще большую инициативу, считает это риском. Он почти не бьет. Разрыв в счете медленно сокращается 18:15, 18:17, 18:18. Кажется, что маленький белый целлулоидовый мячик, попадая на сторону Акопяна, становится свинцово тяжелым, что на этот мячик как бы давит неиссякаемое упорство противника. При счете 21:21 Акопян вдруг решается на внезапный удар. Противник не был готов отразить этот удар. Но Акопян не был готов пробить его - бил, не будучи в позиции. Тактическая ошибка влечет за собой фактическую ошибку - промах! Еще ошибка. И зрители приветствуют победу Пашкявичуса.
Команда "Спартака" потеряла верное, высчитанное ею очко!
И тут же следует еще одна неожиданность: женская одиночная встреча мастеров спорта Жилевичуте и Балайшиене заканчивается победой Жилевичуте!
Счет командного состязания становится 7:4 в пользу "Жальгириса". Спартаковцам для того, чтобы выйти победителями, уже нельзя больше проиграть ни одной встречи. "Жальгирису" же для победы нужно всего одно очко...
Бывает так в жизни: человеку, а иногда и коллективу кажется, что уже все сделано, что победа уже пришла. А на самом деле до победы остался еще шаг, еще одно волевое усилие. Ведь победа сама не приходит, к ней нужно дойти, ее нужно завоевать, реализовать все имеющиеся к ней предпосылки. Иногда этот последний шаг, последнее волевое усилие оказывается самым трудным.
Возможно, что капитану "Жальгириса" Владасу Дзиндзиляускасу на какую-то минуту показалось, что победа уже пришла, сама пришла. Но это было не так!
Никольскис, как и следовало ожидать, выигрывает у Онуфриенко. Акопян в решающей партии выигрывает у Дзиндзиляускаса. Мужскую первую встречу с результатом 2:0 также выигрывают спартаковцы. Общий счет становится равным - 7:7.
Вот тут-то, очевидно, команде "Жальгириса" стало ясно, что ту победу, которую они считали уже завоеванной, еще нужно завоевать, ту встречу, которую они считали уже выигранной, еще нужно выиграть.
Легко ли выигрывать встречу, психологически уже выигранную? Выигрывать как бы во второй раз? Очень трудно!
Сейчас мастерам спорта спартаковцам Балайшиене и Акопяну предстоит играть против чемпионов страны в смешанном парном разряде - против мастеров спорта Жилевичуте и Дзиндзиляускаса.
В парной игре, в отличие от тенниса, партнеры отбивают мяч строго по очереди, а не когда кому удобно. Тут особенно важна сыгранность пары, точность передвижений...
В зале - только дыхание сотен зрителей да сдержанный голос судьи. Очень мало вероятности, что спартаковцы выиграют. Так и есть: "Жальгирис" ведет, счет уже 19:17 в их пользу. Разыгрываются последние мячи партии. Спартаковская пара играет самоотверженно, свободно и, наперекор обстоятельствам, - уверенно. Плавно и спокойно возвращаются остро пласированные мячи. Каждый удар встречается прочной защитой.
Контратаки Акопяна с броском издалека к укороченному мячу удаются ему безошибочно. Вот Дзиндзиляускас успевает взять удар. Балайшиене резким мужским ударом бьет слева по линии. Жилевичуте все-таки зацепила мяч, но он не долетает до сетки. Счет 19:18. Дзиндзиляускас явно начинает нервничать. Хочется скорее выиграть. Добить мяч, пока розыгрыш очка не привел к каким-то неожиданностям.
Доля секунды уходит на волнение, доля секунды - на колебание: бить или не бить? Ритм движения нарушен, удар запаздывает - мяч уходит за стол.
Такой великолепный техник, как Дзиндзиляускас, сделал ошибку в выполнении правого удара!
Снова побеждает воля коллектива, сила коллектива, настойчивый целеустремленный характер. Спартаковцы выигрывают партию с минимальным преимуществом 21:19 и с минимальным преимуществом выигрывают командную встречу - со счетом 8:7.
Первая команда "Спартака" заслуженно стала чемпионом Советского Союза, обладательницей переходящего приза Всесоюзного комитета по делам физкультуры и спорта.
Победа досталась спартаковцам ценой огромного напряжения, трудно досталась. И труднее всего - так дружно решили все пять участников - труднее всего было капитану команды Варякоису, который вынужден был проиграть все свои встречи, не подходя к столу. Ему было труднее всего, ибо пассивность - самое трудное для советского спортсмена, для советского человека!..
В каждом большом спортивном соревновании есть такие главные встречи, которые надолго сохраняются в памяти зрителей и участников. Забудется, какие призы были вручены победителям и какие речи произнесены. Забудется, кто был главным судьей и как он провел соревнование - хорошо или не очень хорошо. Многое забудется. Но смелый удар в настороженной тишине зала - это помнится, живет.
И, наверное, любой будущий главный судья может сказать будущим чемпионам примерно так:
- Бывает неудачная жеребьевка. Бывает она и в повседневной жизни - не только в спортивных соревнованиях. Но если ты настоящий борец, настоящий человек, то и при неудачной жеребьевке ты добьешься победы!
ВАРЯ
Повесть
ПАМЯТИ ЕКАТЕРИНЫ ПЕТРОВНЫ РОДИОНОВОЙ
1
Не белошвейкой Варя в монастыре была - золотошвейкой. Не полотенца да наволочки - облачение митрополита вышивала, красоту такую. Ее теперь разве только в Москве, в Торгсине на Кузнецком, увидишь, люди говорят.
И второе послушание у Вари было - петь на клиросе. Пела дискантом. Сама игуменья, мать Феона, хвалила: голос чистый.
А теперь за всей квартирой тетя Варя грязь возит - разве к этому она стремилась?! На кухне из-за поганой, прости господи, конфорки грешит: то чайник сунет, изловчась, не в очередь, то сковородку.
- Знаю, знаю, что ваша конфорка. А потому поставила, что Оле на завод к восьми и Анне Гавриловне в поликлинику к девяти, а вам на службу только к десяти! Успеете!
Соседка, Людмила Григорьевна, у которой, по правде сказать, еще есть время, во весь голос начинает вспоминать, что тетя Варя никогда не поможет своей квартире достать в аптечном киоске соседней поликлиники лекарство, которого нет на прилавке. А могла бы. Санитаркой работает там. Через день.
На кухню из ванной комнаты выбегает Анна Гавриловна:
- Кстати, я в своей поликлинике всю квартиру записываю без очереди к врачам!
И бухгалтер Семен Исаакович уже стоит в коридоре с полотенцем через плечо, пытаясь уяснить - освободилась ванная комната или нет?
Ольга вопит почти что от парадной двери (в квартире есть еще и "черный ход"), что она опаздывает, - неужели тетя Варя не может этого понять! Не надо ни чаю, ни картошки!.. Да, в школу ФЗО можно было опоздать. На завод нельзя! Вся молодежь готовится к десятому съезду комсомола, ребята обязательства берут работать по-стахановски, а она, член бюро цехового комитета ВЛКСМ, будет опаздывать?!
Тетя Варя, с раскаленной сковородкой в одной руке, с чайником - в другой, шаркает по коридору, торопливо всхлипывая: ведь сколько раз зарекалась она срамиться из-за конфорки! Господи, прости наши прегрешения! Ибо, как сказано в Псалтыре,
"отверзлись на меня уста нечестивые и уста коварные".
А вечером:
- Пожалуйста, Анна Гавриловна, ставьте чайник, мы ужинать будем попозже. Сначала хотим послушать последние известия - как там в Абиссинии? Неужели Муссолини захватит всю страну?..
- Пожалуйста, Семен Исаакович! Я уже пообедала в поликлинике.
Могут люди мирно жить? Могут! Лишь тете Варе никто не угодит: не нравится ей, как в кухне пол помыт, - уж лучше возьмет да сама его перемоет! Называется, коридор подметен? Да разве так подметают?! С бельем Ольга прошлый раз возилась, а теперь его не отстираешь никак!
У тети Вари в руках таз, из которого пышущее паром белье поднимается, как вскипающее молоко. Тяжелыми узловатыми пальцами вынимает тетя Варя из таза горячие простыни, наволочки, полотенца, полоскает их в жестяном корыте, расправляет и развешивает над плитой.
Могут люди жить мирно. Но Людмиле Григорьевне почему-то всегда кажется, что с полотенца, самого белоснежного, капает вода на оладьи.
И соседка, Людмила Григорьевна, хоть, видно, не хочется ей браниться, устала к вечеру, вежливо-ехидно удивляется:
- Не могу себе представить, Варвара Петровна, как это вы вышивали золотом? Руки у вас такие неловкие, что даже не можете белье отжать!
Не стала срамиться тетя Варя: сказано ведь в Евангелии: "претерпевший же до конца спасется". Молча смотрит на свои руки. Потом в окно. Золотошвейкой была она, золотошвейкой!..
Из окна кухни виден монастырь. Не монастырь уже теперь - общежитие работников милиции. И видна-то пустая стена. Такая серая, сырая, она, будто губка, впитала в себя ноябрьский мокрый снег.
Кельи выходили окнами на другую сторону, где был сад. В белом цвету стояли груши, в розовом - яблони. Стыдливым румянцем пылали розы. Прилипал к черной рясе монашенки сладкий запах жасмина. Со всей улицы приводили няни и мамаши детвору гулять в монастырский сад. Приходила Анна Гавриловна Пахомова с годовалой Оленькой. Но Варя не на гулянье смотрела, а на цветы. Выйдет до всенощной, сядет на скамейку и в храм идти не хочет - так Лукавый ее искушал. О божьем деле мыслей нет - все о своем, о человеческом: деревня вспоминается. Не мать, что померла, - царство ей небесное! Не отец с мачехой, не братья да сестры, а цветы, поля, леса. Ока с белыми жеребячьими загривками на волнах - будто молоденький табун сплошь белой масти скачет к тебе. Может, черти самые черные скакали, а белыми оборачивались?!
Входишь летом в лес - аромат тебя охватывает и на небо поднимает! И земля такой свежести и чистоты, что, кажется, можно ее кушать. Голубой мох - пышный, мягкий, высокий, как перина. Поляны горят от земляники. Осенью сухой лист на дороге под ветром шуршит и шлепает - будто кто-то догоняет тебя легкими шагами. А рябина-то, рябина - как солнца багряный восход! Зимой, бывает, дорогу передует - невозможно до деревни Криуши доехать ни поездом, ни лошадьми. На равнине, похожей на застывшее парное молоко, - ветер. В лесу - тишина. Дремотная, как в знойный полдень. Над головой, в просветах между соснами, небо цвета незабудки, без единого облачка...
Многое вспоминается Варе: летний ветер тенью проходил по ржи; лютики мерцали лампадными огоньками; калина у изгороди весной одевалась вся в белый цвет, будто невеста; соловьи щелкали так, словно звонко отпирались и запирались великолепные ларцы, шкатулки и сундуки, которыми издавна славились кустари деревни Криуши, села Бабисихи, поселка Варяж и всего Павловского уезда.
И сейчас стоит в квартире, возле парадной двери, - спасибо еще, что к черному ходу не задвинут - не очень даже ободранный и облупленный красавец сундучок. Смастерили его еще перед войной, в тысяча девятьсот тринадцатом году, Варины братья - Иван Петрович и Сергей Петрович Родионовы. По малиновому фону пустили золотые полосы вперекрест - будто невод брошен на озеро в час заката. Замок поставили с двойным соловьиным пением.
Привезли Иван и Сергей великовозрастную Варвару - вот уже третий десяток пошел, а все девчонкой казалась! - в губернский город привезли, вместе с чудом родионовского мастерства - сундучком, легким, будто он из ажурного кружева, и не потому, что лежала в нем только оставшаяся от матери беленькая косыночка да бисерный поясок - Варино рукоделье, а потому что высокого класса была работа сундучных дел мастеров!
Поначалу решили братья рукодельницу Варю на шелковую фабрику устроить. У братьев дружок там был в конторе, уже обо всем с ним договорились и пошли сундучок Варин в городскую избу поставить, где отныне сестра их должна будет жить.
Да какая там изба! Красный кирпичный корпус, громадный. Сколько этажей - не сосчитать сразу. На этаже, куда вошли, - окна, вроде как бы решетчатые, с частым серым переплетом. Лампочки с жестяными абажурами свешиваются с потолка чуть ли не на голову. Только света от них никакого - мутные. Комната - длинная, серая, а посредине - длинный цинковый стол. В столе в два ряда - углубления, так что в каждом может поместиться человек.
- Не останусь я тут! - сдавленно сказала Варя, сама удивляясь своей смелости. Посмотрела на братьев, объяснила: - Сундука даже негде поставить!
Была бы Варвара парнем - взяли бы ее братья к себе в подручные. А девка, хоть и рукодельница, к родовому родионовскому ремеслу не подходит. Но и на фабрике не захотелось им сестру оставлять.
Конторский дружок посоветовал:
- Раз она такая субтильная, везите в монастырь!
В самом деле, в монастыре и гладью вышивают, и золотом, и одеяла стегают. Варвара - тихая, богомольная. Приживется!
Но в золотошвейной мастерской смирения у новой послушницы не было. Может, от родичей-мастеров пошло, а может, нечистый нашептывал: хотелось Варе инако митрополитову ризу расшить. Не заслонять золотым сиянием нежных бутонов. Фестонами пустить завитки белой повилики, хмель разбросать, молодые, будто лакированные листочки берез рассыпать, а над ними багряную ветку рябины склонить. Будто солнца восход. И вывести шелками крупные чашечки лиловых, оранжевых, голубых и алых болотных цветов. Рассказала Варя однокелейнице своей, послушнице Насте, та ужаснулась: болотные цветы в омут завлекут, разве место им на патриаршем облачении?! А уж хмель-то - известное дело!
Правду сказала тогда Настя, что накажет бог Варю за вольнодумство! И наказал: брата Ивана в пятнадцатом году на фронте убили. Не внял святой мученик Иоанн-воин обращенной к нему денно и нощно Вариной молитве за брата Ивана:
"О, великий Христов мучениче Иоанне, правоверных поборниче, врагов прогонителю и обидимых заступниче! Услыши нас, в бедах и скорбях молящихся тебе, яко дана тебе бысть благодать от бога печальных утешати, немощным помогати, неповинных от напрасныя смерти избавляти и за всех зло страждущих молитеся..."
Непростая молитва - для образованных. Выучила ее Варя назубок, хотя и не все поняла. А вот не внял Иоанн!
В тот самый день, когда Анна Гавриловна принесла в монастырский сад журнал с картинками, как государь-император с наследником цесаревичем пребывает среди своего доблестного войска на линии фронта, получила Варя из деревни от снохи Лени письмо о том, что Иван убит.
Анна Гавриловна не знала ни Ивана, ни Лени и, разумеется, не имела ни малейшего представления о том, что когда-нибудь Родионовы из деревни Криуши станут почти ее собственной родней. В монастырском саду, глядя на крупноносое с длинными пушистыми бровями заплаканное лицо молоденькой монашенки, Анна Гавриловна лишь удивлялась, как мгновенно горе смывает с человека какой бы то ни было лоск. Варя не богобоязненно и покорно, а с диким исступлением, по-волжски окая, причитала:
- Наш-то, браток-то!.. Лёнин-то, Иван-то!.. Да где же правда господня?!.
Родионов Сергей в революцию стал красным армейцем. Горячий, как из бани, приходил в монастырь, богохульствовал: ошибка, что сестру в монашки отдали, надо было на шелковой фабрике оставить, была бы Варвара квалифицированной работницей и стояла бы в рядах пролетариата!
Говорил Сергей, что революция его научила понимать Евангелие, в котором написано:
"Удобнее верблюду пройти сквозь игольныя уши, нежели богатому войти в царство божие".
Монастыри - богатые, они народное добро утаивают!
А какое добро Варя утаила?! В сундуке ее соловьином кроме материнской косынки и бисерного пояска - ряса кашемировая, четки да апостольник черный - главу покрыть!
Но у брата Сергея еще с малолетства было так: если в голову втемяшится - не выбьешь. Весь монастырь переполошил, на белые врата монастырские картинку дьявольскую пришпилил, на которой вся земля в огне; тишину богобоязненную нарушил - песню самую что ни на есть неблаголепную пел: "Никогда, никогда коммунары не будут рабами!" Запрета не признал, протопал - солдат, мужчина! - в женскую келью, сундучок на плечо к себе подкинул и Варе: "Иди за мной, делать тебе тут нечего с прислужниками эксплуататоров. Все монастыри разгоним и выпотрошим!"
Подсадил к хорошим людям в теплушку товарного поезда, сундучок, конечно, рядом поставил, и двинулась Варвара с пайком брата - красного армейца - за пазухой к знакомым его по ремеслу, на дальний юг.