Действительный тайный советник, сенатор, член Государственного совета юрист А. Ф. Кони в 1917 году писал: "Мне думается, что искать объяснения многого, приведшего в конце концов Россию к гибели и позору, надо не в умственных способностях Николая II, а в отсутствии у него сердца, бросающемся в глаза в целом ряде его поступков. Достаточно припомнить посещение им бала французского посольства в ужасный день Ходынки… Стоит вспомнить его злобную выходку о "бессмысленных мечтаниях" перед лицом земств… Достаточно, наконец, вспомнить равнодушное отношение его к поступку генерала Грибского, утопившего в 1900 году в Благовещенске-на-Амуре пять тысяч мирного китайского населения, трупы которых затрудняли пароходное сообщение целый день, по рассказу мне брата знаменитого Верещагина; или равнодушное попустительство еврейских погромов при Плеве; или жестокое отношение к ссылаемым в Сибирь духоборам, где они на севере обрекались, как вегетарианцы, на голодную смерть… Можно ли, затем, забыть Японскую войну, самонадеянно предпринятую в защиту корыстных захватов, и посылку эскадры Небогатова со "старыми калошами" на явную гибель, несмотря на мольбы адмирала… Можно ли забыть ничем не выраженную скорбь по случаю Цусимы и Мукдена и, наконец, трусливое бегство в Царское Село, сопровождаемое расстрелом безоружного рабочего населения 9 января 1905 года. Этою же бессердечностью можно объяснить нежелание ставить себя на место других людей и разделение всего мира на "я" или "мы" и "они". Этим объясняются жестокие испытания законному самолюбию и чувству собственного достоинства, наносимые им своим сотрудникам на почве самомнения или даже зависти…
…Нельзя не признать справедливой характеристику Николая II, сделанную в 1906 году одним из правых членов Государственного совета: "это трусость, и он трус". Трусость и предательство прошли красной нитью через все его царствование. Когда начинала шуметь буря общественного негодования и народных беспорядков, он начинал уступать поспешно и непоследовательно, с трусливой готовностью, то уполномочивая Комитет министров на реформы, то обещая совещательную Думу, то создавая Думу законодательную в течение одного года. Чуждаясь независимых людей, замыкаясь от них в узком семейном кругу, занятом спиритизмом и гаданьями, смотря на своих министров как на простых приказчиков, посвящая некоторые досужие часы стрелянию ворон у памятника Александры Николаевны в Царском Селе, скупо и редко жертвуя из своих личных средств во время народных бедствий, ничего не создавая для просвещения народа, поддерживая церковно-приходские школы и одарив Россию изобилием мощей, он жил, окруженный сетью охраны, под защитою конвоя со звероподобными и наглыми мордами, тратя на это огромные народные деньги. Отсутствие сердечности и взгляд на себя как на провиденциального помазанника божия вызывали в нем приливы горделивой самоуверенности, заставлявшей его ставить в ничто советы и предостережения немногих честных людей, его окружавших или с ним беседовавших, и допустившей его сказать на новогоднем приеме японскому послу за месяц до объявления Японией пагубной для России войны: "Япония кончит тем, что меня рассердит"…
А между тем судьба была к нему благосклонна. Ему, по евангельскому изречению, вина прощалась семьдесят семь раз. В его кровавое царствование народ не раз объединялся вокруг него с любовью и доверием. Он искренно приветствовал его брак с "Гессен-Даршматской" принцессой, как ее назвал на торжественной ектении протодиакон Исаакиевского собора. Народ простил ему Ходынку; он удивлялся, но не роптал против Японской войны и в начале войны с Германией отнесся к нему с трогательным доверием. Но все это было вменено в ничто, и интересы родины были принесены в жертву позорной вакханалии распутинства и избежанию семейных сцен со стороны властолюбивой истерички. Отсутствие сердца, которое подсказало бы ему, как жестоко и бесчестно привел он Россию на край гибели, сказывается и в том отсутствии чувства собственного достоинства, благодаря которому он среди унижений, надругательства и несчастия всех близких окружающих продолжает влачить свою жалкую жизнь, не умев погибнуть с честью в защите своих исторических прав или уступить законным требованиям страны. Этим же отсутствием сердца я объясняю и то отсутствие негодования или праведного гнева за судьбы людей и подданных, пострадавших от противозаконных и вредных действий его сатрапов…
…Обращаясь к непосредственным личным воспоминаниям, я должен сказать, что, хотя я и был удостаиваем, как принято было писать, "высокомилостивым приемом", но никогда не выносил я из кабинета русского царя сколько-нибудь удовлетворенного впечатления. Несмотря на любезность и ласковый взгляд газели, чувствовалось, что цена этой приветливости очень небольшая и, главное, неустойчивая. Мне особенно вспоминается представление ему в 1896 году, когда оказалось, что он не знает о завещанных ему Ровинским драгоценных собраниях офортов Рембрандта, несмотря на то что таковые уже целый год как были переданы душеприказчиками в министерство двора… Каждый раз, когда мне приходилось ему представляться и выслушивать его обычный вопрос: "Что вы теперь пишете и что теперь интересного в сенате и Совете?" – я присоединял к моему ответу, по возможности, яркое и сильное указание на ненормальные явления и безобразия нашей внутренней жизни и законодательства, стараясь вызвать его на дальнейшую беседу или двинуть в этом направлении его мысли. Но глаза газели смотрели на меня ласково, рука, от почерка которой зависело счастье и горе миллионов, автоматично поглаживала и пощипывала бородку, и наступало неловкое молчание, кончаемое каким-нибудь вопросом "из другой оперы"".
"Кругом измена, трусость и обман", – записал Николай в дневнике после отречения. Он так ничего и не понял.
Глава 9. Жизнь после смерти
Белый террор и царелюбивая пропаганда
Мы не будем в тысячу первый раз рассказывать об аресте и гибели последнего русского царя, его семьи и слуг. Мы перечислим лучше некоторые неизвестные и никого из либералов не интересующие события июня-июля 1918 года.
"11 июня 1918 года в город Карабаш (Южный Урал) вошли белые войска под командованием поручика Глинского. Вскоре был издан приказ об аресте всех активных сторонников советской власти. В 20-х числах июня в Карабаш прибыл карательный отряд, арестовавший 96 человек: заместителя председателя Карабашского Совета В. М. Тетерина, членов городского совета, советских активистов, красногвардейцев и ряд рабочих, хранивших оружие. После допросов и применения пыток арестованным было объявлено, что их через Миасс отправят в Челябинск. Арестантов, построенных в колонны, в окружении казаков повели на станцию. Кто не мог идти, тех волочили по земле, привязав к седлам, остальных подгоняли плетками.
Арестованных провели 35 километров до законсервированного рудника вблизи от озера Тургояк. В расположенных здесь бараках заключенные провели двое суток, после чего их стали уводить группами к заброшенным шахтам. Казаки подводили арестованных к краю шахты по два-три человека и рубили их саблями, сбрасывая затем тела в рудник. Некоторые обреченные на смерть сами бросались живыми в шахты. После уничтожения всей партии заключенных шахты были заброшены камнями. Согласно свидетельству сторожа бараков, стоны из шахт были слышны еще несколько дней.
12 июня 1918 года в результате антибольшевистского восстания, возникшего на почве слухов о приближающихся войсках чехословацкого корпуса, на несколько дней захвачен город Невьянск (Пермская губерния). В самом начале восстания был убит председатель следственной комиссии П. П. Шайдуков и ранены товарищ председателя исполкома и двое его служащих (всех членов совета и служащих арестовали). Ночью был расстрелян, арестованный среди прочих членов совета, председатель местного Совета С. Ф. Коскович. Аресты были продолжены по всему уезду. Всего, по воспоминаниям невьянского комиссара финансов Н. М. Матвеева, повстанцами было арестовано в самом городе около 40 большевиков и до 60 большевиков в окрестных волостях. Согласно сообщению Уральского обкома, 17 июня, когда к городу стали приближаться красные войска, охрана стала бросать бомбы в камеры арестованных и стрелять. В одной из камер из 14 человек уцелело двое, в другой – из 17 – трое (остальные были убиты или тяжело ранены).
14 июня 1918 года войсками чехословацкого корпуса захвачен город Барнаул. На следующий день жертвами расстрелов стали все выжившие члены интернационалистического отряда (венгры). Были также казнены захваченные члены Барнаульского Совета.
Впоследствии режим в городе и его окрестностях также характеризовался массовыми расстрелами. Так, были расстреляны 50 человек в селе Карабинка Бийского уезда, 24 крестьянина села Шадрино, 13 фронтовиков в селе Корнилово. Первоначально начальник барнаульской городской, а затем уездной милиции поручик Леонид Ракин – младший брат коменданта Барнаула Авенира Ракина – прославился тем, что мог за несколько ударов превращать тело жертвы в кусок разбитого мяса. Поручик Гольдович и атаман Бессмертный, действовавшие в Каменском уезде, заставляли своих жертв перед расстрелом, стоя на коленях, петь себе отходную, а девушек и женщин насиловали. В селе Крутиха ими были расстреляны крестьяне, за то, что не смогли спеть "Боже, царя храни". Строптивых и непокорных живыми закапывали в землю. Поручик Носковский был известен тем, что умел одним выстрелом убивать нескольких человек.
16 июня 1918 года казаками взят под контроль Новоузенск, уездный город Саратовской губернии. Заняв город, казаки провели массовые аресты и расстрелы местных советских работников и захваченных в плен красноармейцев. Согласно исследованию профессора Л. И. Футорянского, в Новоузенске было расстреляно 160 сторонников советской власти.
17 июня 1918 года войсками чехословацкого корпуса захвачен Ачинск. В городе войскам корпуса сдался отряд командующего советским Мариинским фронтом Павла Зверева в 80 штыков. Несмотря на добровольную сдачу, Зверев был расстрелян. В ачинскую тюрьму были посажены десятки человек. Часть из них будет расстреляна позднее.
18 июня 1918 года чехословацкими войсками совместно с оренбургскими казаками был взят под контроль Троицк. В городе, по данным советской периодики, в первые недели после его захвата было расстреляно 700 человек. Следует отметить, что особенно пострадали железнодорожники города. Незадолго до захвата Троицка они пустили пустой паровоз навстречу чехословацкому бронепоезду, в результате чего было много убитых и раненых. Мотивы мести определили расстрел 80 железнодорожников. Существенно большие цифры жертв в городе зафиксировал впоследствии в статье "Восстание чехословаков в Сибири" меньшевик С. Моравский, который так описывал эти события: "Около пяти часов утра 18 июня 1918 года город Троицк был в руках чехословаков. Тот час же начались массовые убийства оставшихся коммунистов, красноармейцев и сочувствующих советской власти. Толпа торговцев, интеллигентов и попов ходила с чехословаками по улицам и указывала на коммунистов и совработников, которых чехи тут же убивали. Около 7 часов утра в день занятия города я был в городе и от мельницы к гостинице Башкирова, не далее чем в одной версте, насчитал около 50 трупов замученных, изуродованных и ограбленных. Убийства продолжались два дня, и, по данным штабс-капитана Москвичева, офицера гарнизона, число замученных насчитывало не менее тысячи человек".
20 июня 1918 года в станицу Бердскую в Оренбуржье, после боя на р. Сакмаре оставленную красными войсками, вступил казачий карательный отряд. На ночном заседании стариков станицы с представителями отряда был составлен список 36 местных жителей, поддерживавших большевиков. На следующий день была сформирована Чрезвычайная следственная комиссия, которая в течение одного дня, рассмотрев дела арестованных, приговорила 13 из них к расстрелу.
23 июня 1918 года у станции Тундуш убит белыми партизанами комиссар златоустовского фронта И. М. Малышев. Он возвращался на санитарном поезде из Кусинского завода. Все задержанные (11 человек) были также расстреляны. Согласно более позднему советскому судебному процессу, который проходил 15 мая 1920 года, после убийства одежда Малышева (сапоги, кожаная тужурка и т. д.) были поделены между восставшими. Вместе с Малышевым было расстреляно 54 пленных красноармейца, еще 15 красноармейцев было расстреляно у Айского моста. Еще двое красноармейцев были убиты вилами в селе Куваши.
26 июня 1918 года в Канской тюрьме расстреляно 13 большевиков – организаторов советской власти в Канском и Татарском уездах Томской губернии (ныне Новосибирская область).
27 июня 1918 года войсками чехословацкого корпуса захвачен Златоуст. В городе начались массовые аресты сторонников советской власти. К 29 июня количество арестованных в городе превысило 360 человек. Согласно данным советских газет в городе при белых арестовано около 2 тысяч человек, расстреляно около 500.
28 июня 1918 года частями чехословацкого корпуса совместно с оренбургскими казаками захвачен Сорочинск. Было арестовано более 20 человек. Затем через несколько дней по приговору полевого суда в штабе карательного отряда в селе Лабазы Новосергиевского района их казнили. Каждого из них заставили рыть себе могилу, кололи штыком в спину и рубили шашками.
В селе Пьяновке (12 верст от Сорочинска) карательный отряд прапорщика Левина казнил восемь бывших красногвардейцев, затоптав их, еще живых, лошадьми в яме и зарыв полуживых в земле. В селе Исаево-Дедово было расстреляно 18 активных советских работников.
29 июня 1918 года войсками чехословацкого корпуса произведен переворот во Владивостоке. В городе были расстреляны многие рабочие и советские работники. Газета "Красное знамя" 4 июля 1918 года писала: "После кровавой расправы над рабочими многие рабочие организации недосчитывают многих своих товарищей. Так, из союза грузчиков пропало без вести около 70 членов. По рассказам очевидцев, при занятии штаба телами убитых рабочих были нагружены и отвезены неизвестно куда два автомобиля. ЦБ профессиональных союзов получило всего 8 трупов, которые были похоронены. <…> После боя было выведено несколько пленных, которые были на месте расстреляны. ‹Победители› принялись добивать раненых. Присутствовавшая тут молодая женщина в костюме сестры милосердия, не могшая удержаться от протеста при виде этих зверств, была на месте заколота штыками".
1 июля 1918 года произошел налет партизанского отряда подполковника И. С. Смолина на станцию Тугулым. Согласно сообщениям советских газет, на станции чехословацким отрядом было расстреляно 17 человек из железнодорожной охраны и еще три человека. Начальник охраны перед расстрелом был подвергнут пыткам (выкололи глаза). Также были расстреляны члены красного летучего отряда: 10 красноармейцев и 4 сестры милосердия. О расправе на станции Тугулым писал в своих воспоминаниях и Ф. И. Голиков: "Самое ужасное – известия о зверствах белогвардейцев. Кулачье лютует, не жалея женщин, детишек, стариков. Под станцией Тугулым было расстреляно много красноармейцев, а начальнику станции Артюхову белые сначала выкололи глаза, потом зарубили его шашками".
6 июля 1918 года в ответ на мученическую смерть захваченного красноармейским отрядом командира дроздовского полка М. А. Жебрака под Белой Глиной (согласно белым свидетельствам, был сожжен заживо), а также на смерть захваченных в плен других дроздовцев, командир 3‑й дивизии Добровольческой армии М. Г. Дроздовский отдал после боя приказ расстрелять не менее 1000 взятых в плен красноармейцев. Прежде чем успел вмешаться штаб командующего армии, были расстреляны несколько крупных партий большевиков. "На мельницу (куда сводили пленных) пришел Дроздовский. Он был спокоен, но мрачен. На земле внутри мельницы валялись массы потерянных винтовочных патронов. Там были всякие: и обыкновенные, и разрывные, и бронебойные. Дроздовский ходил между пленными, рассматривая их лица. Время от времени, когда чье-либо лицо ему особенно не нравилось, он поднимал с земли патрон и обращался к кому-нибудь из офицеров. ‹Вот этого – этим›, – говорил он, подавая патрон и указывая на красного. Красный выводился вон, и его расстреливали. Когда это надоело, то оставшиеся были расстреляны все оптом".
Расстрелы происходили в разных местах. Больные красноармейцы вытаскивались на улицу и немедленно расстреливались. Во дворе мельницы Пшивановых, по воспоминаниям очевидцев, расстреляли 125 человек, а на Ярмарочной площади красноармейцев массово уничтожали из пулемета.
…Всего за три дня только по приговору военно-полевого суда (роль прокурора исполнял поручик Зеленин) было расстреляно от 1500 до 2000 красноармейцев, захваченных в плен дроздовцами. Впрочем, данная цифра, исходящая из белых источников, также не является окончательной. Расстреливали и рубили шашками не только пленных красноармейцев, но и местных жителей, включая 14-летних подростков. Поэтому вполне реальной является и большая цифра. Помимо расстрелов, белое командование наложило на жителей села 2,5‑миллионную контрибуцию.
(Интересно, в ответ на что красные так поступили с полковником Жебраком и его товарищами – если они так с ними поступили? Судя по поведению белых, было за что.)
12 июля 1918 года белыми войсками "кубанского" генерал‑майора В. Л. Покровского захвачен Ейск. С приходом Покровского в городе незамедлительно появились виселицы. "О, знаете, виселица имеет свое значение – все притихнут", – отвечал на вопросы генерал Покровский. Первая виселица была сооружена незамедлительно в центре города в городском саду. Уступая возмущению местных жительниц, начальник гарнизона Белоусов вскоре ее убрал (на ней было повешено трое человек). Вместо нее виселицы были установлены в других местах, в том числе во дворе тюрьмы.
15 июля 1918 года войска под командованием генерала И. Г. Эрдели во время Второго Кубанского похода взяли под контроль станицы Переяславскую и Новокорсунскую. В станице Новокорсунской белоказаки повесили четырех членов местного Революционного комитета, в том числе и двух казаков, а затем еще шесть активистов. Около 20 заложников, взятых в станице, расстреляли позднее в станице Елизаветинской. При этом генерал Эрдели находил время заносить записи в свой дневник и пересылать записи из него своей возлюбленной. Очевидно, что он был уверен в правильности своих действий, когда писал ей: "Как бы я хотел, чтобы… ты мною гордилась, хвалила меня. Ты мой самый строгий судья".
18 июля 1918 года белыми войсками занят город Мелекесс Самарской губернии (с 1972 года Димитровград)… Так, в Мелекессе были расстреляны 20 рабочих-грузчиков. При этом расстрелы членов этого союза продолжались и в дальнейшем. По данным П. Г. Попова, до переворота в союзе насчитывалось 75 грузчиков, "…из них только 21 остался в живых, остальные погибли от рук белогвардейцев".