М. Б. Там уже всё: к началу девяностых государство и шоу-бизнес нашли общий язык, а маргиналов разогнали по сквотам или запрягли работать. Остались "индепендент лейблз" и островки контркультуры в андеграунде, которые, кстати, пытались неоднократно выходить на контакт, но, видимо, не туда попадали. Я б тоже не въехал, как здесь чего искать.
Д. Я. Возможно. А здесь, несмотря на обилие информации, люди делали музыку от себя. Внутренний посыл восьмидесятых заставлял это делать от себя. И мы в 87-м году решили пойти сдаваться… потому что захотели давать концерты. И сразу стали звездами. На прослушивании Опрятная чуть ли не бюстгальтер рвала на себе.
Ольга Опрятная останется в истории довольно спорной фигурой, поскольку ей явно нравилось то, что делают музыканты, но функционерская роль Опрятной так и останется не выясненной до конца. Как пел Высоцкий: "И не друг и не враг, а так". Но, по крайней мере, на сегодняшний момент мы достаточными фактами не располагаем, чтобы ее определить по какую-то сторону баррикад. Очень многих музыкантов вся эта братва сразу же стала сажать на мысли о том, что они смогут зарабатывать деньги. Был уже введен хозрасчет, и на рок-группы введена тарификация с какими-то смешнейшими цифрами. Поэтому шли разговоры о том, что надо не просто положить трудовые книжки от тунеядства, а надо зарабатывать. Это были ключевые моменты, которые сыграли свою роль в будущем. Скляр там был с самого начала; все с ним здоровались, а что он делал – никто не знал. Играл какой-то рокабилли, что ли. Нормальные люди таких "агентов влияния", которые ратовали за позитивный экстремизм, всерьез не воспринимали.
Да, приезжало же много людей из Европы, ходили на концерты, слушали группы. Когда приехал Sielun Veljet, они выбирали тех, кого хотели пригласить за границу для записей. Помню, что выбрали "Матросскую Тишину", они играли на реальном европейском уровне, а поехал "Ва-Банкъ". Я точно помню, мы на одной базе сидели. С этого все эти шуры-муры и начинались. Помню, еще приезжали немцы "Деминус", мы их тогда отвезли в Тушино на базу и как дали с "матросами" "подвальник"! Они откровенно офигели и сказали – а у нас такую музыку не играет никто, понимаешь.
Это были чистой воды нойзовые эксперименты, но тогда нас всех так на части рвало, что у зрителей дыбом волосы на заднице вставали. Чистый драйв на адреналиновой истерике с заигрыванием в инструменты.
Потом на нашу базу мы взяли студента Макса Покровского, с которым играл мой брат, и я им какое-то время подыгрывал на гитаре. Тогда он был нормальным активным парнем, совсем не тусовщиком. Так, собственно, появилось "Ногу Свело". Потом приезжали немцы, пошуршали-пошуршали, а поехал "Ва-Банкъ" и почему-то "Кино".
В период реального экстремизма, когда уже начались все эти "Учитесь плавать", возникало непреодолимое желание просто пойти и прибить всю эту шоблу. Паук и Скляр, прямо как два младших брата Агеева с Опрятной. Детишек было жалко, многие же повелись на эту "романтику" и сгинули в итоге.
Я всегда был тихим и старших не перебивал. Поэтому слушал многое. И многое мне не нравилось или было непонятно. Тем более, что был "членом профсоюза". Ну, приходили все эти тусовочные люди, ну, здоровались все с ними из вежливости. А теперь все эти товарищи учат нас жить с экранов телевизоров и с радиоэфиров. Меня это бесило в девяностые, а сейчас уже просто забавно. Я нормально отношусь к тому же Гарику Сукачеву или Косте Кинчеву, но когда они начинают с умными лицами делать вид, что они знают что-то такое о жизни… Я-то знаю, что все артисты по настоящему больные люди, вне зависимости от доли таланта. Если ты музыкант, то не называй себя музыкантом, как-то это проще чем "мы, Музыканты!". Будь попроще…
Когда нас с Пауком забрали в отделение милиции после какого-то концерта группы "Ария" в ДК МАИ в 87 м году… Тогда Дима Саббат достойно себя вел. Бился головой об монитор на сцене. Конечно, о пидорелых металлистах в лосинах и с мытыми волосами говорить ничего не хочется, но были и нормальные. Есть такие как Килмистер или Дима Саббат, а есть лосины…
А сам концерт был как ловушка. Всех пригласили, с уверениями о том, что будет всё нормально, а когда собрались, подъехали черные машины, и Дом Культуры был окружен. Камеру устроили прямо из ДК МАИ. По два милиционера возле гримерки, и люди в пиджаках по залу. Я, конечно, заходил в зал. Там было смешно. Матерые тусовщики показывали молодым пример, как правильно безумствовать. При этом тусовщики, как ни странно, были круче, чем те, кто был на сцене. И по внешнему виду, и по внутреннему содержанию. И когда всех стали забирать, Дима устроил настоящий дебош. Не шуточный. Нас раскидали по камерам, мне посчастливилось с Троицким вместе оказаться. Состоялось раздевание. Изъятие всех наших клепаных железячек. У меня тогда были признанны холодным оружием и изъяты три пояса. Составили протокол. А эта рок, с позволения, звезда, сорвала с себя напульсничек, и заныкала в сумочку. И когда его все равно его нашли, он упал на колени и заверещал: "Дяденька, это же фирменный напульсник, не отбирайте его у меня, я больше так не буду, я его буду носить только в сумке!" Я, когда увидел это, сразу понял, что на принцип такие люди никогда не пойдут. Это все, выражаясь словами Гарика Ассы, "миленький еврейский балаганчик". Причем шоу и балаганчиками обрастали многие группы, и балагнчики эти вытесняли в итоге творчество как таковое. Хотя панкотня, сама по себе, из всего балаган устраивала, Но то – панкотня, сдувая пафос…
В девяностые я уже не вылезал никуда, все ко мне в подвал гитарный ездили. Тогда приехал Kreator, и меня выковыряли из подвала на концерт. Как концерт, так все ко мне залетают, царствие им небесное. Ну, поиграли как обычно в армрестлинг, и покатились. И подошел ко мне басист, уж не помню чей. Говорит – хочу прыгнуть со сцены. Хочу и всё, проведи на сцену. А иностранцы нормально относятся к такого рода отрывам, чего не понимали наши утонченные рок-деятели, которым надо было, чтоб все сидя внимали флюидам и текстам. Хотя, возможно, понимали, но не могли себе этого позволить. Ну, и провел три раза. А тут вижу, стоит Паук и пальцует перед подростками. Во мне кровь взыграла, конечно, но Сереже крупно повезло, убежал он. Хотя, наверное, ему тяжело живется, под личиной такой ходить-то. Ну его…
Возвращаясь к началу деятельности Рок-лаборатории, могу сказать одно. Я серьезно все эти собрания художественного совета не воспринимал. Как только мы появились, Скляр пригласил нас в "Курчатник", где в большом зале проводились концерты для "золотой молодежи", а в малом – для позолоченной. Как бы для членов профсоюзов. "Ва-банкъ", "Чудо-Юдо" и "Тупые". Тусовка как тусовка. Все комично было, на таком ранжире. Воздушно-утонченные от приобщения к искусству. А у нас тогда было костюмированное шоу, где отплясывали разные фрики. Ну, и музычка веселая; потому что все играли, что хотели, отплясывали, что могли. Хочешь участвовать – участвуй. Каждое выступление – новое шоу. Тогда не было разделения между исполнителями и тусовкой, вне зависимости от стилей. Наоборот, все смешалось в общем порыве. А вокруг нескольких таких групп выстраивался ряд лабухов. Возможно, хороших людей, но в массе студентня скучающая. Или карьеристы, стремящиеся как-то влезть в тусовку и получить аплодисменты. Многие так и не нашли в себе силы отказаться от этого, от аплодисментов. Не смогли. Именно тогда музыкантам начали говорить о деньгах, они их стали получать. И вчерашние самодеятельные талантливые музыканты превратились в лабухов. Группы стали исчезать, рассыпаться. Те же "Тупые" развалились из-за того, что стали подсчитывать деньги.
Меня это как-то не трогало; у меня и так были деньги, но все это было неприятно. Собственно, как только люди стали себя продавать, всё и стало продаваться, причем уже совсем беспринципно.
Я же сам устраивал концерты. В Тушино. "Ди Шварцен катцен", "Ногу свело", "Рукастый перец". Это уже был 89-й год. Я тогда хотел помочь ребятам, взял аппарат, привез в дом культуры. Директора попросил убрать первые ряды кресел. Он не послушался совета. Конечно, их все снесли потом, были разбиты витрины, потому что народу было в два раза больше. Рок-энд-ролл стал приносить те самые не такие уж и большие деньги, от которых многие и попятились.
Считай сам. Билет, грубо говоря, 2 рубля. Зал Горбунова – под штуку мест. Аппарат стоил три ста-четыреста рублей. И все. А концерты проводились еженедельно, по нескольким выходным, иногда в две смены за день, когда были фестивали. Вот и считай: грубо говоря, тыща пятьсот с акта. Конечно же, кто-то проходил без билета и были накладные расходы, но кругом было столько безбашенных энтузиастов, что только один ДК Горбунова приносил круглую сумму в месяц. А еще были концерты в МИИТЕ, МАИ, МЭИ, ДК им. Горького, Петра Алексеева, Вымпеле, Коммуне… Считать можно долго. Но все это утомительно и неприятно. Хочется отметить одно: с конца 88-го года пошла откровенная барыжка, появился звукозаписывающий центр, который продавал кассеты по пятнадцать рублей. На крупные площадки выпускали проверенных эстрадных клоунов и подобное поддержанное прессой сообщество. Так что было, где лабухам подкармливаться. И чем – тоже.
Помню, как появился в лаборатории Артемий Троицкий, вращавшийся в кругах золотой молодежи. Появился с фотографией, на которой был он и Пол Маккартни. И все комсюки опешили и зашушукались: как же так, как же так, Маккартни… Это мы попозже узнали, что можно сфотографироваться в любом клубе с любым монстром. Тем более, что за границей было очень мало советских людей. А тогда он всю комсу провел и стал известным московским музыкальным критиком. Молодец!..
Потом видео пошло. Мы же снимались в "Антенн-2", "Н2О". Снимались на видеокассеты фильмы-концертники. И "Рукастый Перец", и "Ногу свело". Все это продавалось. Я потом только по слухам узнал, что все это видео было вывезено в Америку. Только сейчас всего этого просто нет, поэтому никто даже не подозревает, какое количество экспериментальных коллективов играло в то время. Больше сорока ныне безвестных групп – и только в Москве. И далеко не бесталанных. Такие, как "Клиника", ныне покойный Герман Дижечко из "Матросской тишины". К сожалению, Герман попал немного не в свое время, он меня даже пугал несколько своей простотой, когда только приехал из Ростова.
Демонстрировали достижения буржуазного постпанка. И к девяностым уже сделали свое самобытное звучание достойного уровня, но здесь уже попросту некому и негде было его демонстрировать. Клубов и публики было мало. Я потом играл барабанщиком в группе "Машрумз" в первом еще "Бункере", и они играли то же самое, что и в восьмидесятых. И мне понравилось.
"Порт Артур", очень непростые люди, делавшие костюмированное комсомольское шоу. Вокалист у них тоже умер. Я не очень любил то, что они тогда делали, но я знаю одно – подобных групп тогда не было, и самое поганое, что уже не будет…
Просто в какой-то момент отказавшиеся участвовать в этом балагане были помещены в информационный вакуум. Пробивались только радикалы и группы, связанные с тусовкой. А комсомольцы только подгоняли: "давайте, давайте!" и стригли купоны, налогами не облагаемые. И когда начали все эти люди хороводить, всё стало рассыпаться. Лабухи стали ходить причесанными и формализировались. Тогда-то и понеслась неконтролируемая агрессия, против которой комсюки увещевали. На улицах шла война с "люберами", а комсомольцы уже потащили неформалов на площадки побольше, потому как залы ДКашек были набиты битком. Тогда-то и случился фестиваль в ДК Гипротранса, где первыми выступала "Провокация", а за ними мы. Я тогда уже из алкогольного драйва не вылезал и порвал все струны на гитаре. Надо было как-то гасить волну агрессии. И все, кто был в теме, дали жесткий "стрит-панк", а Мефодий получил в бубен. Голубев тогда же расстроился по поводу сломанных барабанов, потому как хотел быть артистом и не понимал, что несется жесткач как раз против лабухов под маркой "панк". Подобные акции были и раньше, когда выступал "Усксус Бенд". Я тогда играл вместо Рина, и с первыми аккордами весь зал вываливался на сцену и начинался полный хаос. И концерт, к которому кто-то готовился месяцами, длился минут десять. Выкатили рояль и давай на нём отплясывать. Мотоциклисты в помещения заезжали. А потом всем скопом отбивались от милиции и люберов. Такое не забывается.
Это был период, когда неформалы поняли, что их хотят контролировать, и взбунтовались окончательно. Урон наносился всеми доступными способами. От скандалов до непосещения и прорыва толпами на концерты без билетов. И был это как раз период 89–90 года. Закат формализации неформальной музыкальной среды. И преддверие еще больших перемен.
А про начало девяностых как-то особо говорить-то и нечего. Вся эта финансовая подпитка сделала из пареньков недореализовавшихся мутантов. Я помню, как стали появляться группы как бы под тусовку, но на них особо никто не ходил. Они канали только на совместных фестивалях, где выступали тусовочные группы. Появился барьер между зрителями и исполнителями. Помню, в 89-м году концерт "Звуков My", когда Петя вышел на сцену и сказал, что это их последний концерт, а потом очень невнятно выступал в парке у Стаса Намина на рубеже девяностых. Началось настоящее фуфло, группы уходили из Рок-лаборатории, и я вообще завязал с музыкой.
Комсомольцы от шоу-бизнеса переключились на другую публику, а остальные стали затачивать тусовки под свои изделия. Тот же Паук набирал в свой балаган людей ниже своего уровня, чтобы на их фоне достойно выглядеть. Появились новые лейблы, новые люди. Вот так и получилось, что обиженные стали играть для несчастных. Какой там, рок-энд-ролл! Это не музыканты, а люди-вагоны. Куда прицепят, туда и едут. А эти сраные сто долларов за концерт – это же опускалово. Хотя, возможно, вполне приемлемая цена за то, что продавалось под маркой творчества.
Парадоксально, что большинство людей из музыкальной и тусовочной среды середины восьмидесятых, к которым я относился, возможно, пренебрежительно, оказались в итоге нормальными людьми. Дело не в поколении, а во внутренней цельности. Все же начало девяностых – это время, когда у людей проявлялась их сущность, которую они прятали за личинами. А у меня так получилось, что когда я засел в подвале делать гитары, ко мне собирались и приезжали всё те же люди, с которыми я когда-то тусовался или играл. Я ушел в работу, и это меня спасло от неконтролируемого выплеска адреналина. Была депрессия, но работа спасала. По большому счету, я пришел к тому, с чего начиналась моя юность, и продолжил это занятие.
Володя Залевский участвовал тоже в этом процессе. И круг общения сложился всё тот же: музыканты и лабухи. Я делал гитары, для себя и друзей, оставив название "Рукастый перец", но уже международный.
С музыкой эксперименты, конечно, продолжаются, но в последнее время я все чаще обращаюсь к творчеству Чайковского и Мусоргского. А еще заново открыл для себя песни в исполнении казачьих хоров. Есть в этом пении все то, отчего враги бежали, заслышав их издалека. Каким-то я почвенником стал за годы размышлений в результате анализа той ситуации, которая складывается в этой стране и в этом городе в частности. Мне почему-то кажется, что все это кончится одной большой и беспощадной резней. Потому что по-другому никак. Все очищения от этой гнили возможны только в экстремальных, почти военных обстоятельствах. Чем больше разобщения, тем болезненнее будет обратный процесс. Была б моя воля, я бы всем музыкантам и эстрадным исполнителям раздал бы по кайлу, и мы тогда действительно выяснили, кто и на что способен, а так всё это – нытье и закатывания глаз…
Этим и отличались, наверное, восьмидесятые от последующих лет: общностью, цельностью и упертостью.
Дима Мертвый
Фото 9. Дима Мертвый, 1986-88 годы. Фото из архива автора М. Б. Ну и как ощущения, спустя двадцать лет?
Д. М. Двадцать?
М. Б. Да, как ни странно. Есть какое-то общее определение тому, что сложилось? Любое определение, какое в голову взбредет…
Д. М. Да вот любое и не взбредет… Всего хватало. Да и вспоминается как-то по частям, пластами.
М. Б. Ну, судя по тому, что помню я, ваши тусовки не стали жертвой тлетворного влияния Запада? Или как-то по частям, пластами? Я имею в виду самобытность и местные особенности.
Д. М. Да, конечно, это так: "панк" везде одинаков, как подростковое отрицание. А с другой стороны, привязан к местности. По-другому и не могло сложиться. Но каким бы ни был подход к отрывам и отдыху, у нас всё равно основа коммуникации на музыке была завязана. И музыке зарубежной, пока своя какая-то не появилась. Были, конечно, попытки и раньше, но назвать это панком вряд ли можно. Это просто другое звучание, хотя играть, конечно, никто тогда не умел. Как и за рубежом. Но было желание и мифология, которая воспитывались на легендах британского панковского бунта. Это практически единственное, что докатилось через "железный занавес" и обросло слухами.
М. Б. У вас, вроде, всех, кто был близок к стилистике, всё равно "битничками" называли. Да и слушали вы все подряд.
Д. М. Не, узкий такой стилевой стержень уже появился и держался достаточно долго. Пока в начале девяностых интересной музыки и информации не стало на порядок больше. И предпочтений визуальных гораздо шире. Всё развивалось почти эволюционно, хотя со стороны можно было рассматривать как деградацию.
М. Б. Смотря какую деградацию, в смысле – чего. Если говорить об образе советского человека и мещанстве, то он как-то деградировал сам собой и без маргинальных движений. У меня когда-то была даже теория, что почти все досоветские жители крупных городов вымерли и их заместили беглые кулаки и маргиналы, которые изо всех сил старались соответствовать каким-то образам. И самым удачным оказался панковский. Но в Ленинграде все-таки культурный флёр над всем висел и вольнее на порядок было. Вы-то, как анархисты, по "позорным спискам" проходили?
Д. М. У нас никогда не было какой-либо политической платформы. Да и откуда она могла взяться? Книжек заумных не читали, со всем хотели сталкиваться сами и до всего своим умом доходить. Или не умом. Мог, конечно, кто-то ради выпендрёжа что-то где-то вычитать и перед интеллигенцией блеснуть, – но опять же ради стеба и резона. Всё, наоборот, упрощалось до максимума и карикатурилось. Из этого противопоставления произрастало многое, всем хотелось какого-то действия. И когда приходило понимание, что это не только подходит, но и раздражает окружающих, то как-то всё обрастало смыслом само собой. Но какой-то там системы, типа "мы – анархисты, мы сегодня делаем так, и цели у нас как у пионерской организации"… Такого не было.