* * *
Ошибка искоренена, как кажется, не до конца; работа ума, как и действия, совершаемые телом, являются предметом применения принуждения со стороны закона. Но наши правители могут иметь лишь ту власть над такими нашими естественными правами, какую только мы передали им. Прав свободы совести мы никогда им не передавали и не могли передать! За них мы отвечаем перед нашим Богом. Законная власть правительства простирается только на те действия, которые влекут за собой причинение ущерба другим людям. Но мне не наносит ущерба утверждение соседа, что существует двадцать богов или что бога нет. Это не задевает моего кармана и не переламывает мне ногу. Если же скажут, что на его показания в суде нельзя положиться, тогда отвергните их и пусть это ляжет на него клеймом. Принуждение может сделать человека хуже, сделать его лицемером, но никогда не сделает его более правдивым. Оно может лишь заставить его упорствовать в своих заблуждениях, но не излечит от них. Разум и свободное исследование – единственные действенные средства против заблуждения. Дайте им волю, и они поддержат истинную религию, поставив каждую ложную перед своим судом, перед испытанием собственным исследованием. Они – естественные враги заблуждения и только заблуждения.
Если бы римское государство не разрешило свободного поиска истины, люди никогда бы не смогли познакомиться с христианством и оно не могло бы распространиться. Если бы к свободному поиску истины не обратились в эпоху Реформации, христианство не смогло бы очиститься от извращений. Если его пресечь сейчас, то это защитит нынешние извращения и поощрит новые. Если бы государство должно было прописывать нам лекарство и диету, наше тело было бы в таком же состоянии, в каком находятся сейчас наши души. Так, когда-то во Франции было запрещено применять рвотное как лекарство, а картофель – как продукт питания.
Вот так же непогрешимо может быть государство, когда оно устанавливает системы взглядов в физике. Галилей был предан инквизиции за утверждение, что Земля имеет форму шара; государство объявило, что Земля плоская как доска, на которой режут хлеб, и Галилею пришлось отречься от своего заблуждения. Однако в конце концов это заблуждение восторжествовало, Земля стала шаром, и Декарт заявил, что она вертится вокруг своей оси неким вихрем. Государство, в котором он жил, было достаточно мудрым, чтобы понять, что это не вопрос гражданской юрисдикции, иначе мы все бы были втянуты его властью в вихрь. В действительности же теория вихрей лопнула и ньютоновский принцип земного тяготения теперь более прочно утвердился на основе разума, чем если бы государство вмешалось и сделало это предметом обязательной веры. Разуму и эксперименту дали волю и заблуждение отступило перед ними.
Лишь одно заблуждение нуждается в поддержке правительства. Истина стоит сама по себе. Подвергните мысль насилию – кого вы изберете при этом в судьи? Людей, подверженных ошибкам, людей, управляемых низменными страстями и как личными, так и общественными соображениями. И зачем подвергать мысль насилию? Чтобы добиться единства мнений. А желательно ли единомыслие? Не больше, чем желательны одинаковые лица или одинаковый рост. Введите тогда прокрустово ложе и, так как есть опасность, что люди большого роста могут побить маленьких, сделайте всех нас одного роста, укорачивая первых и растягивая вторых. Различие мнений полезно в религии. Различные секты выполняют роль censor morum по отношению друг к другу.
Достижимо ли единообразие? Со времени введения христианства миллионы невиновных мужчин, женщин и детей были сожжены, замучены, оштрафованы, брошены в тюрьмы, и все же мы ни на дюйм не приблизились к единомыслию. К чему приводит принуждение? Одна половина человечества превращается в дураков, а другая – в лицемеров. Поощряется мошенничество и обман во всем мире. Давайте подумаем о том, что его населяет с тысячу миллионов людей, что они исповедуют, вероятно, тысячу различных религий; что наша вера – лишь одна в этой тысяче; что если бы существовала только одна истинная вера и ею оказалась бы наша, нам бы следовало пожелать, чтобы 999 заблудших верований собрались под знамена истины. Но такое огромное большинство мы не можем заставить силой это сделать. Разум и убеждение – единственные реальные средства. Чтобы дать им дорогу необходимо поощрять свободный поиск истины.
Является ли это доказательством непогрешимости установленной государственной религии? Наши штаты – братья Пенсильвания и Нью-Йорк, однако, долгое время существовали вообще без какой-либо официальной религии. Эксперимент был новым и сомнительным, когда его вводили. Результат превзошел все ожидания. Оба штата безгранично процветают. Религия различных толков, действительно, хорошо поддерживается, и все они хорошо и надежно поддерживают мир и порядок, а если появится секта, догматы которой подрывают мораль, то здравый смысл возьмет верх и выгонит ее за дверь силой разума и смеха, не утруждая этой заботой государство. Они не вешают больше преступников, чем мы. Они не страдают от религиозных распрей больше нас.
Напротив, существующая у них гармония беспримерна и может быть объяснена только их безграничной терпимостью, потому что ничем иным, кроме этого, они не отличаются от других государств на земле. Они сделали счастливое открытие: чтобы утихомирить религиозные распри, необходимо не обращать на них никакого внимания. Давайте же и мы предоставим этому эксперименту свободу действия и избавимся, пока мы в состоянии это сделать, от тиранических законов. Правда, сейчас мы еще защищены от них духом нашего времени. Я не уверен, будет ли народ в нашем штате подвергаться казни за ересь или же трехгодичному заключению за непостижение таинств Троицы. Но является ли дух народа непогрешимой, постоянной опорой? А государство? Того ли рода защиту мы получаем в обмен на права, которые мы отдаем?
Кроме того, дух времени может меняться и будет меняться. Наши правители станут подвергаться коррупции, наши люди станут беспечными. Один фанатик может стать преследователем, а лучшие люди – стать его жертвами. Никогда не будет лишним еще раз повторить, что закреплять все наши основные права законодательным путем надо, пока наши правители честны, а мы сами едины. После окончания этой войны у нас дело пойдет на спад. Тогда не надо будет ежеминутно обращаться к народу за поддержкой. Поэтому народ будет забыт и его права не будут приниматься во внимание. Он и сам забудет себя, кроме единственной своей способности – делать деньги, и никогда не будет думать о том, чтобы объединиться и заставить должным образом уважать свои права. Поэтому те оковы, которые останутся, не будут сбиты после окончания этой войны и будут потом долго сковывать нас и становиться все тяжелее и тяжелее, пока наши права не будут восстановлены или не сгинут в тяжких потрясениях.
* * *
В дополнение к вышесказанному прилагаю Акт об установлении религиозной свободы, принятый Ассамблеей Виргинии в начале 1786 г.
"В полной мере осознавая, что Всемогущий Господь создал разум человека свободным, что все попытки подчинить его влиянию в этом мире, налагая на человека наказания и отягощая его существование или лишая его гражданских прав, приводят только к порождению навыков лицемерия и низости, что эти попытки далеки от замысла Святого Творца нашей религии, который, будучи Господином как тела, так и разума человека, тем не менее предпочел не распространять нашу религию через принуждение и насилие над телом или разумом, хотя то и другое – во власти Всемогущего;
что нечестивая самонадеянность руководит теми законодателями и правителями, как светскими, так и церковными, которые, будучи сами никем иным, как не боговдохновенными и способными заблуждаться людьми, присваивают себе власть над верованиями других и устанавливают свои взгляды и образ мышления как единственно истинные и безошибочные, и стремятся насильно навязать их как таковые другим, создавая и поддерживая ложные религии по всему свету и во все времена;
что это грех и тирания – вынуждать человека вносить денежные пожертвования для распространения взглядов и мнений, в которые он не верит; что заставлять его материально поддерживать даже проповедника его собственных религиозных верований, но не выбранного им самим, значит лишать его успокоительной вольности предоставлять свои пожертвования тому именно духовному наставнику, чью нравственность он принимает себе за образец, в чьи силы подвигать людей к пути праведному он верит; что делать так, значит лишать священнослужителей тех мирских вознаграждений, которые проистекают из одобрения его личного поведения и образа жизни и являются дополнительным поощрением к серьезным и непрестанным трудам в наставлении человечества;
что наши гражданские права находятся не в большей зависимости от наших религиозных воззрений, чем от наших воззрений в области физики или геометрии;
что поэтому осуждать любого гражданина как недостойного общественного доверия, делая для него невозможным занимать должности, требующие общественного доверия и дающие доход, если только он не исповедует те или иные религиозные взгляды или не откажется от каких-либо из них, – это значит наносить ему ущерб, отказывая ему в тех привилегиях и преимуществах, на которые он вместе со своими согражданами имеет естественное право; что это ведет к разложению принципов той самой религии, которой предполагается способствовать, – к разложению через подкуп, через монопольное право на мирские почести и доходы, через тех, кто будет лишь внешне исповедовать ее и сообразовываться с ней; и что хоть, конечно, преступны будут те, кто не сможет устоять перед таким соблазном, однако, не явятся невиновными и те, кто предложил им этот соблазн;
что допускать вторжение правящей власти в сферу взглядов и мнений и ограничивать исповедание или распространение принципов на основе их предполагаемой дурной направленности – опасная ошибка и заблуждение, разрушающие разом всю религиозную свободу, поскольку тот, кто будет выносить суждение о такой направленности, будет руководствоваться в нем своими взглядами и одобрит или осудит мнения других только в зависимости от того, насколько они ему близки или отличаются от его собственных;
что для правомерных действий гражданской администрации и ее представителей будет достаточно времени, чтобы вмешаться, если какие-либо принципы приведут к явным действиям против мира, спокойствия и доброго порядка;
и наконец, что правда поистине велика, что истина восторжествует, если будет предоставлена своим собственным силам, что она сама является надлежащим и достойным противником заблуждения, и не следует опасаться за исход их столкновения до тех пор, пока людское вмешательство не лишит ее естественного оружия – свободы доводов и дискуссий: заблуждения перестают быть опасными, когда разрешается свободно им возражать.
И потому Генеральная ассамблея устанавливает на правах закона:
что никто не должен принуждаться посещать или участвовать в содержании любого религиозного культа, места богослужений или каких бы то ни было священнослужителей, так же как никто не должен быть понуждаем насильно, вынужден или подвергнут наложению каких-либо тягот, как личных, так и имущественных, и не должен нести какой-либо иной ущерб по причине его религиозных взглядов или убеждений;
что, напротив, все люди должны быть свободны в исповедании и отстаивании в дискуссии своих религиозных взглядов и что это ни в малейшей мере не должно ограничивать, расширять или еще каким-либо образом сказываться на их гражданских правах.
И хотя мы отдаем себе полностью отчет в том, что настоящая ассамблея, избранная народом для отправлений обычной законодательной деятельности, не имеет полномочий ограничивать действия ассамблей последующих созывов, которые будут обладать равными с ней правами, и что поэтому провозглашение настоящего акта неотменяемым не имело бы законной силы, мы тем не менее свободны провозгласить:
если в будущем будет принят какой-либо акт, отменяющий настоящий, или ограничивающий права, подтвержденные настоящим актом как естественные права человека, и тем самым ограничивающий действие настоящего акта, это будет нарушением естественного права".
Обычаи и нравы
Трудно установить критерии, по которым можно было бы поверять обычаи и нравы народа, будь то всеобщие или особенные. Еще труднее уроженцу своей страны сравнивать с этими критериями нравы и обычаи своего собственного народа, хорошо знакомые и привычные ему в силу обыкновения. Несомненно, на нравы нашего народа должно было оказать несчастливое влияние существующее у нас рабство. Все отношения между хозяином и рабом представляют собой постоянное проявление самых бурных страстей, самого упорного деспотизма с одной стороны, и унизительного повиновения – с другой. Наши дети видят это и учатся подражать этому, потому что человек – животное подражающее. Это качество лежит в основе всего его воспитания. От колыбели до могилы он учится делать то, что, как он видит, делают другие. Если бы для обуздания неумеренной вспышки гнева по отношению к своему рабу родитель не мог найти сдерживающей силы в своем человеколюбии и любви к себе, то присутствие при этом его ребенка должно было бы быть всегда для этого достаточным. Но обычно этого оказывается недостаточно. Родитель буйствует, ребенок наблюдает, схватывает выражение гнева, напускает на себя такой же грозный вид в кругу маленьких рабов, дает волю своим худшим порывам; выращенный и воспитанный в такой атмосфере, ежедневно упражняясь в тирании, ребенок неизбежно усваивает дурное и приобретает дурные качества. Человек, способный сохранить в таких условиях свою моральную чистоту и умение держать себя – чудо.
Какие проклятья должны сыпаться на голову того государственного мужа, который, позволяя одной половине граждан попирать таким образом права другой, превращает первых в деспотов, а вторых – во врагов, разрушает моральные устои одной части населения и amor patriae – другой. Потому что, если раб и может считать какую-то землю родиной в этом мире, то ведь тогда он должен предпочесть любую другую страну той, в которой был рожден, чтобы жить и работать на других, в которой он вынужден сковывать способности, заложенные в его натуре, и отказаться, настолько это зависит от него, продолжать человеческий род или же – передавать по наследству происходящим от него бесчисленным поколениям свое жалкое положение. С разрушением нравственности у людей разрушается также их трудолюбие. Так, в жарком климате никто не станет сам работать, если можно заставить работать на себя другого. Что это – правда, подтверждается тем, что очень немногих рабовладельцев можно действительно когда-нибудь увидеть за работой.
А можно ли свободу народа считать обеспеченной, если мы устранили ее единственно прочную основу – убежденность людей в том, что наши свободы – из даров Божьих? Что к ним нельзя применять насилие, не вызвав гнева Божьего? Поистине, я опасаюсь за свою страну при мысли, что Бог справедлив; что правосудие его не может дремать вечно; что, учитывая хотя бы только численность, характер и естественные ресурсы нашего народа, представляется вполне вероятным, что колесо фортуны повернется и положение может измениться, и это может произойти благодаря сверхъестественному вмешательству! У всемогущего нет такого свойства, которое позволило бы нам надеяться, что он сможет принять нашу сторону в этой борьбе. Но невозможно оставаться сдержанным, продолжая рассматривать эту тему сквозь призму различных соображений политики, морали, естественной и гражданской истории.
Мы должны довольствоваться надеждой, что они пробьют себе дорогу к сознанию каждого. Я думаю, что со времени зарождения нынешней революции, перемена стала уже ощутимой. Дух рабовладельца слабеет, дух раба восстает из праха, его положение становится легче. Я надеюсь, что под покровительством небес подготавливаются условия для полного освобождения рабов, и все склоняется к тому, чтобы это произошло по ходу самих событий, скорее с согласия хозяев, чем через их истребление.
Конституция
Летом 1783 г. ожидалось, что ассамблея Виргинии созовет Конвент для принятия Конституции. Тогда был подготовлен следующий Проект основной Конституции для Республики Виргиния с намерением представить его Конвенту, если он будет собран.
"Собравшиеся на Конвент делегаты Республики Виргиния приветствуют граждан названной республики и всех, кто заинтересован в наших делах.
И вам, и всем миру известно, что правительство Великобритании, с которым не так давно были связаны американские штаты, присвоило себе противозаконную деспотическую власть над ними. Оно стремилось навязать эту власть силой оружия, и штаты Нью-Гэмпшир, Массачусетс, Род-Айленд, Коннектикут, Нью-Йорк, Нью-Джерси, Пенсильвания, Делавэр, Мэриленд, Виргиния, Северная Каролина, Южная Каролина и Джорджия, считая, что сопротивление со всеми его ужасными последствиями является меньшим злом по сравнению с унизительным повиновением, сплотились в обращении к оружию. Высшему Вершителю всех человеческих судеб было угодно, чтобы это обращение к оружию имело исход, благоприятный для утверждения прав этих штатов, чтобы эти штаты смогли навсегда отвергнуть всякую зависимость от правительства, которое показало себя настолько способным злоупотреблять оказанным ему доверием, и смогли добиться от этого правительства торжественного и ясного признания того, что они являются свободными, суверенными и независимыми штатами. Во время войны, в которой нам пришлось бороться за свои права, легислатура Республики Виргиния сочла необходимым создать временную форму правления для предотвращения анархии и направления наших усилий на выполнение двух важных задач: ведения войны против интервентов и достижения мира и счастья нами самими. Но поскольку последующие составы легислатуры, обладающие равной властью, могут изменять как этот, так и все другие законодательные акты, было сочтено целесообразным, чтобы в акт о форме правления были внесены те поправки, которые подсказаны временем и опытом, и чтобы этому акту были приданы постоянство и долговременность властью, стоящей выше обычной легислатуры. Поэтому Генеральная ассамблея этого штата настоящим рекомендует нашим добропорядочным гражданам избрать делегатов в генеральный конвент, обладающих полномочиями определить для них форму правления и провозгласить те основные принципы, которым должны подчиняться все наши законы, настоящие и будущие. В соответствии с этой рекомендацией они сочли нужным избрать нас и наделить нас необходимыми для этой цели полномочиями.
Поэтому мы, делегаты, избранные упомянутыми добропорядочными гражданами нашего штата с вышеуказанной целью и ныне собравшиеся на генеральный конвент, во исполнение и в силу предоставленных нам полномочий, устанавливаем следующую форму и основные принципы правления для названного штата Виргиния.
Названный штат отныне и навсегда будет управляться как республика.
Правящая власть разделяется на три отдельные ветви, каждая из которых будет вверена отдельному органу управления, а именно: законодательная – одному из них, судебная – другому, исполнительная – третьему. Ни одно лицо или группа лиц, наделенных полномочиями одного вида власти, не должны осуществлять полномочия ни одного из двух других, за исключением случаев, специально оговоренных ниже.
Законодательная власть