Их немедленно расстреливали в ближайшей подворотне.
Бандиты Япончика покинули центр любимого города и затаились на Молдаванке, Пересыпи, Дальних Мельницах.
Грабить банки и почты они начали в близлежащих городах.
На окраины добровольцы не лезли, там кроме бандитов были рабочие дружины, а в знаменитых катакомбах прятались красные партизаны.
Город поделили на сферы влияния.
Но белые недолго удерживали юг Украины, им пришлось оставить Одессу и отступить в сторону Новороссийска.
В город пришли красные. Заработали ЧК и уголовный розыск.
Перемена власти стала для Мишки Япончика трагедией. Он был не только налетчиком, но и стал удачливым коммерсантом.
Не правда ли, все повторяется?
Он владел рестораном-варьете "Монте-Карло" на Мясоедовской улице, дом номер 6, и лучшим в городе киноиллюзионом "Карсо" на Торговой.
У него были далеко идущие планы: покупка двух казино и Одесской кинофабрики.
Так все-таки кем был человек, с которого Бабель писал своего Беню Крика?
Для ответа на этот вопрос давайте посетим Запорожскую улицу на Молдаванке.
У этой улицы по сей день дурная слава. Издавна она была улицей воровских притонов, сомнительных пивных и грязных публичных домов.
Именно там 30 октября 1891 года в семье еврейского фургонщика Меера-Вольфа Мордковича Винницкого родился сын Мойше-Яков, которого потом запишут как Моисея Вольфовича Винницкого.
Когда ему исполнилось пять лет, умер отец-кормилец, и в десять лет мальчик пошел учеником в матрасную мастерскую.
Надо было помочь семье, он у Доры Зельмановны был пятым. Одновременно он посещал еврейскую школу и закончил четыре класса, то есть, по тем временам, получил начальное образование. Со свидетельством об окончании начальной школы человек мог сдать экзамены на первый классный чин, получить фуражку с кокардой и стать чиновником, мог пойти вольноопределяющимся в армию и держать испытания на прапорщика, пойти в телеграфисты или в полицию.
Мог бы, если бы не был евреем.
Поступить же в реальное училище Цукермана и получить среднее образование не было средств. И Мойша Винницкий в шестнадцать лет идет работать электриком на завод "Анатра". У него была перспектива стать мастером, неплохо зарабатывать, завести свою семью, но в жизнь вмешалась большая политика.
После постыдного поражения в японской войне под давлением общественности Николай II даровал манифест о гражданских свободах. Для юга Российской империи этот странный документ стал поводом для еврейских погромов.
"Черная сотня" благодаря царскому манифесту стала легальной организацией.
По Одессе тоже прокатилась волна еврейских погромов.
Молодежь Одессы, евреи, украинцы и русские, взяли в руки оружие и объединились в боевые дружины для борьбы с погромщиками.
Мойша вступил в отряд анархистов-террористов и с пистолетом в руках защищал Запорожскую улицу от черносотенцев.
Наконец полиция проснулась от недельной спячки и стала наводить порядок. В городе все утихло. Но Моисей Винницкий не вернулся на завод. Смолоду взяв в руки пистолет, он не расставался с ним до конца жизни.
Он считал себя не бандитом, а идейным борцом.
В их группе в основном была молодежь, бывшие гимназисты, студенты, рабочие. Национальный состав самый пестрый.
На борьбу с тиранией нужны были деньги. Поэтому группа поначалу обложила данью одесских коммерсантов.
Они производили эксы (экспроприации), врывались в богатые квартиры, вязали хозяев, забирали драгоценности и деньги.
Грань между эксом и обычным налетом постепенно размывалась. Ведь деньги можно просто поделить, чтобы каждый революционер не испытывал материальных трудностей.
Моисей Винницкий был смуглым, широкоскулым, с раскосыми глазами. Поэтому в своей группе, именовавшейся "Молодая воля", он получил кликуху Япончик. А имя Моисей отпало само собой, и он становится анархистом-боевиком Мишкой Япончиком.
В 1907 году Мишка Япончик руководит налетом на мучную торговлю Ландберга. Пришлось пострелять в воздух, но зато улов был неплохим.
Следующий налет был на квартиру ювелира Ланфера в октябре того же года. Здесь взяли очень много. Как говорят налетчики: "Ушли тяжелые".
Винницким занималась не только сыскная полиция, но и охранное отделение. Он был для политической полиции не просто налетчиком – анархистом-террористом.
Его арестовали там, где Япончик меньше всего ожидал, – в самом шикарном публичном доме Одессы. Мишка Япончик, как, впрочем, и другие уголовники, ходил сюда совершенно спокойно.
Хозяйка дома, мадам Мозес, исправно платила полиции большие деньги, и та не только оберегала ее от налетов, но и сама не мешала гостям веселиться.
В декабре 1907 года охранному отделению стало известно, в какой день в публичный дом придет один из руководителей боевой организации эсеров.
Облава была неожиданной и проведена жестко. Мадам Мозес опомниться не успела, как в доме появились холодновато-вежливые жандармские офицеры, филеры в штатском и чиновники охранки. Один из филеров случайно опознал среди гостей Мишку Япончика.
Второго апреля 1908 года окружной одесский суд вынес свой приговор: Моисей Винницкий был лишен всех прав и состояния и отправлен на каторжные работы в Сибирь на двенадцать лет.
Пришлось Мишке Япончику сменить лазоревый пиджак из мануфактуры Френкеля на полосатую куртку с бубновым тузом на спине.
На каторгу он попал как политический, но крепко сошелся с уголовниками – вместе с ним тянули срок несколько знаменитых московских налетчиков.
Но грянул семнадцатый. И министр-председатель Керенский объявил всеобщую амнистию. Мишка Япончик на свободе. Он приезжает в Москву к своим друзьям по каторге. Зачем – неизвестно. Никаких данных об этом в архиве уголовно-разыскной милиции Москвы нет.
В Москве Япончик задержался ненадолго.
Домой! Домой! Скорее в милую Одессу.
Домой приехал не мальчик-анархист, а каторжанин, воровской "иван".
Из старых подельников и фартовых ребятишек он сколачивает банду.
А в это время в городе идут бесконечные бои между гайдамаками и белыми.
Пользуясь неразберихой, банда Япончика берет на Ближних Мельницах почтовое отделение. Куш приличный, но все же меньше, чем ожидалось.
Тогда Мишка Япончик планирует налет на румынский игорный клуб.
Бандиты одеваются в матросскую форму, ее Япончик одалживает у знакомого анархиста на вещевом складе Черноморского флота. На бандитах бескозырки с надписями "Ростислав" и "Алмаз". Они врываются в клуб в самый разгар игры и "именем революции" забирают сто тысяч, после этого изымают у посетителей драгоценностей и денег еще на двести тысяч.
Эта операция наделала в Одессе много шума.
Даже песня появилась:
"Ростислав" и "Алмаз", за Республику,
Наш девиз боевой – резать публику…
Все налеты остаются без последствий. В Одессе некому бороться с бандитами. Полиции как таковой не существует. Милиция, создаваемая каждой новой властью, непрофессиональна и бессильна.
Город постоянно переходит из рук в руки, властям не до уголовников. Решаются вопросы политические. Мишка Япончик умело стравливает различные банды. Главари их, такие авторитетные, как Цыган, гибнут в разборках, а Япончик постепенно берет под свой контроль все одесские окраины.
Он первым создает воровской общак и становится его казначеем. Деньги, полученные от налетов, он не прогуливает, как раньше, в кабаках, а вкладывает в дело.
Он держит одесскую барахолку, торгует "живым товаром" и наркотиками.
Но вместе с тем он не прерывает своих старых контактов с анархистами, дает оружие большевикам-подпольщикам, малую толику награбленных денег раздает в рабочих кварталах.
Делает он это не от горячей любви к революционерам, а на всякий случай. Слишком уж часто меняется власть в городе.
И он оказался прав. В 1919 году в Одессу входят части Красной армии, чтобы остаться в ней навсегда.
Военное положение под Одессой очень сложное, к городу рвутся петлюровцы, деникинцы наступают со стороны Новороссийска, окрестные уезды горят в пламени восстаний.
Япончик приходит в особый отдел 3-й армии и предлагает организовать особую часть из одесских "борцов за свободу", то бишь бандитов.
Время было тяжелое. Каждый штык мог оказать неоценимую помощь.
Япончика поддержал руководитель Одесской ЧК знаменитый Реденс, который покровительствовал королю Молдаванки.
Что связывало одесского бандита и будущего свояка Сталина, впоследствии начальника Московского управления НКВД, неизвестно.
Но факт остается фактом. Реденс поручился за Япончика.
Мишке Япончику разрешают сформировать батальон особого назначения.
Но формирование новой воинской части шло настолько успешно, что батальон был переименован в 54-й имени Ленина советский стрелковый полк 3-й армии.
Командиром полка был назначен Моисей Винницкий, комиссаром – Александр Фельдман, бывший анархист.
Перед отправкой на фронт полк прошел парадным маршем по улицам Одессы. Его командиру военком города вручил серебряное революционное оружие.
Полк состоял из трех батальонов. Два из них были сформированы из добровольцев – одесских налетчиков.
В июле полк прибыл в распоряжение штаба 4-й дивизии, которой командовал Иона Якир.
В первом бою одесские бандиты показали себя с хорошей стороны. Они лихо забросали гранатами петлюровские окопы и выбили самостийников с позиции. Но противник подтянул артиллерию и после короткого обстрела вернул занятые позиции.
Налетчикам война не понравилась. Одно дело – грабить безоружных и вступать в перестрелки с уголовкой, и совсем другое – сидеть в окопах под обстрелом трехдюймовок.
Часть бандитов бросила позиции и решила самостоятельно добираться до Одессы, а другая часть сподвижников Япончика начала митинговать и угрожать командованию.
Чем это кончилось, свидетельствует архивный документ. Автор его не очень разбирался в воровских кликухах, поэтому кое-что перепутал.
"Одесскому окружному комиссару по военным делам.
Доклад.
4-го сего августа 1919 года я получил распоряжение со станции Помошная от командующего внутренним фронтом т. Кругляка задержать до особого распоряжения прибывающего с эшелоном командира 54-го стрелкового Советского Украинского полка Митьку Японца.
Во исполнение поручения я тотчас же отправился на станцию Вознесенск с отрядом кавалеристов Воскресенского отдельного кавалерийского дивизиона и командиром названного дивизиона т. Урсуловым, где распорядился расстановкой кавалеристов в указанных местах и стал ожидать прибытия эшелона.
Ожидаемый эшелон был остановлен за семафором. К остановленному эшелону я прибыл совместно с военруком, секретарем и командиром дивизиона и потребовал немедленной явки ко мне Митьки Японца, что и было исполнено.
По прибытии Японца я объявил его арестованным и потребовал у него оружие, но он сдать оружие отказался, после чего я приказал отобрать оружие силой.
В это время, когда было приступлено к обезоруживанию, Японец пытался бежать, оказал сопротивление, ввиду чего был убит, выстрелом из револьвера, командиром дивизиона.
Отряд Японца, в числе 116 человек, арестован и отправлен под конвоем на работу в огородную организацию.
Уездвоенком М. Синюков ".
Видимо, "огородная организация" в те годы была еще одним синонимом расстрела.
Константин Паустовский в своей книге "Повесть о жизни" писал, как Бабель поселился на Молдаванке в квартире наводчика Цыреса.
Бандиты не очень приветливо встретили появление этого "фраера". Но все же Бабеля не трогали. Бог с ним, пусть собирает свой молдаванский фольклор. Тем более что он уже был известным литератором и дружил с "босяцким писателем" Максимом Горьким.
Несколько месяцев прожил Исаак Бабель в самом центре одесского бандитизма. После того как бандиты убили Цыреса за "туфтовую" наводку, Бабель вернулся домой, собрав материал для "Одесских рассказов".
Так родился Беня Крик.
* * *
В 1926 году по сценарию Бабеля на Одесской кинофабрике режиссером Владимиром Вильнером был снят фильм "Беня Крик", в основу которого писатель положил судьбу Моисея Винницкого.
У фильма была короткая жизнь. Несмотря на столпотворение у кинотеатров, он был запрещен лично Лазарем Кагановичем.
Прошло шестьдесят лет, и на экране опять появился Беня Крик.
Вот он стоит у отцовской конюшни, элегантный и красивый. И мы не можем понять, кто это, Максим Леонидов или знаменитый Мишка Япончик, ставший по воле писателя Беней Криком.
Прошли годы, в них затерялись имена комиссаров и чекистов, а Моисей Винницкий продолжает жить под литературным псевдонимом.
Я хочу привести еще одну цитату из рассказа "Как это делалось в Одессе":
"– Господа и дамы, – сказал Беня Крик, – господа и дамы, – сказал он, и солнце встало над его головой, как часовой с ружьем".
Бессмертен талант. А поэтому бессмертен герой, созданный им. Даже если его прототипом стал кровавый бандит Мишка Япончик.
Глава 3
Прогулки в прошлое
Рассвет в дюнах
Мимо меня к памятнику свободы шла колонна пожилых людей. Толпа на тротуаре встречала их радостными криками, цветами. Трещали на ветру бумажные национальные флажки.
К памятнику Латвии, держащей в поднятых руках три звезды, двигались бывшие эсэсовцы латышского легиона и оставшиеся в живых бойцы национального сопротивления, именуемые в просторечии "лесными братьями".
Я смотрел на их отрешенно-счастливые лица, на радость толпы на тротуарах, и мне казалось, что я попал на съемку очередного фильма из заграничной жизни, которые режиссеры нашей страны любили снимать в Прибалтике.
Но это была не съемка, а жестокая реальность на улицах Риги. Мимо меня проходили не старики из массовки, а бывшие "лесные братья".
Я стоял, смотрел на них и не мог понять, как мне относиться к ним. Одно я знал точно: Прибалтика, которую я так любил раньше, исчезла для меня навсегда.
Мимо меня шли реальные персонажи моих повестей и сценариев. Люди, которые в далеких сороковых ранили моего друга Игоря Скорина и оставили памятную зарубку моему дяде.
А на тротуарах надрывались от радости молодые ребята в каких-то форменных фуражках. Они что-то скандировали грозно и пугающе.
Независимая Латвия переживала повторный процесс национального возрождения.
* * *
…Когда становилось совсем невмоготу от суетной столичной жизни, я уезжал работать в Соукрасты. Есть такое прелестное тихое место под Ригой, рядом с Эстонией.
Я засыпал под шум прибоя. В открытое окно залетал ветерок и приносил запахи хвои и морской воды. А рано утром меня будили птицы.
Так я жил на берегу моря, постепенно отходя от московской жизни. От редакционной суеты, ночных споров в ресторане ВТО, личных проблем.
В этот приезд мне немыслимо повезло. Старые опера, работавшие с Игорем Скориным, дали мне потрясающий материал по банде Любиня.
В 1948 году рижские уголовники переоделись в старое военное шматье и начали грабить сберкассы, банки, инкассаторов и ювелирные магазины.
После каждого налета они писали "Смерть комиссарам" и "Да здравствует свободная Латвия" и ставили подпись " Капитан Гром ".
Взяв деньги, новоявленные "лесные братья" на конспиративной квартире в городке Пабожи переодевались в отличные, сшитые у лучших портных костюмы, спокойно садились на электричку и ехали домой в Ригу, где проматывали деньги в роскошных кабаках. И жизнь вели вполне светскую и рассеянную.
Расчет был предельно точным. Отдел по борьбе с бандитизмом угрозыска республики и оперативники МГБ тратили все силы, разыскивая новую лесную банду. Им не приходило в голову, что это дело рук обычных уголовников.
Грабители жили вполне легально, числились грузчиками и сторожами, а Рижский угрозыск знал их как вполне авторитетных домушников, майданщиков и щипачей, весьма далеких от политики.
Они воровали при Ульманисе, занимались своим делом в короткий промежуток воссоединения с СССР, продолжали его и при немцах.
И вот одному из них пришла в голову блестящая идея стать "лесными братьями" и под их марку грабить сберкассы и ювелирные магазины.
Но ушлые рижские уголовники забыли, что националистическое подполье оставалось еще весьма сильным. И одним из его руководителей был капитан Чеверс под псевдонимом капитан Роял.
Он-то, как никто, знал, что никакого отряда "капитана Грома" не существует. И именно люди Чеверса начали охоту за новоявленными "братьями".
Националистическому подполью незачем было грабить сберкассы, отнимать деньги у инкассаторов и брать ювелирные магазины. Деньги они получали по другим каналам. Их сбрасывали с самолета, резидентура западных спецслужб через своих агентов отправляла в обычных чемоданах, которые оставлялись в камерах хранения на рижском вокзале. Был еще знаменитый неуловимый катер по кличке "Тень сатаны", который ночью врывался в наши территориальные воды и сбрасывал груз рыбакам.
Банда Любиня подрывала авторитет подполья, ставила его в один ряд с уголовниками.
И что самое интересное, националисты вышли на след предприимчивых уголовников. Двоих они прикончили, а остальным пришлось покинуть страну копченого угря и взбитых сливок и затеряться в беспредельных просторах России.
Я работал над этим материалом, точно зная, что если я напишу повесть, то ее наверняка зарубят в пресс-службах КГБ и МВД.
Сделаю небольшое отступление. Через десять лет я рассказал эту историю моему другу кинорежиссеру Алоизу Бренчу. Он сразу же предложил мне написать сценарий. Но тогда он снимал киноэпопею "Долгая дорога в дюнах", а потом приступил к работе над фильмом "Двойной капкан". И когда дело дошло до моего сценария, который уже практически был принят, грянуло национальное возрождение. И те поправки, которые нам предложило сделать новое руководство Рижской киностудии, никак не вписывались в наше понимание истории Латвии.
Итак, я работал над явно непроходным материалом. Придумывал ходы, пытаясь найти в этой уголовной истории признаки оперативной комбинации ОББ. Работал не напрягаясь, так как прямо под моими окнами был замечательный пляж и мое любимое прохладное море.
Но все же мне пришлось поехать в Ригу. Издательство "Лиесма" прислало телеграмму, где сообщало, что я могу получить деньги за переиздание моей книги.
Я приехал в Ригу, получил причитающуюся мне сумму и отправился на вокзал. Но у гостиницы "Рига" был взят в плен целой бригадой московских приятелей, среди которых был мой друг киноактер Валя Кулик: в Риге режиссер Толя Бобровский снимал бессмертное кинополотно "Возвращение святого Луки".
Конечно, мы сразу очутились в гостиничном ресторане, а потом решили ехать ко мне жарить шашлыки.
Мы неплохо погуляли, потревожив веселыми криками патриархальную тишину курортного поселка. Но счастье тоже не бесконечно. Все уехали, а Валя Кулик немного перебрал и остался у меня ночевать.
Проснулся я от странного стона. Зажег свет и увидел Валю Кулика синюшно-мертвенного цвета.
– Похмелиться есть? – спросил он. Я внимательно оглядел его и понял, что дело плохо.