К утру понедельника уже стали поступать донесения о военной активности немцев вдоль линии фронта. Те, кто был достаточно прозорлив, чтобы знать, что происходит, встревожились. Локарт, который теперь ежедневно встречался с Троцким, записал в своем дневнике, что надежда на способность большевиков оказать сопротивление немцам мала. Россия вполне может оказаться завоеванной, что будет катастрофой для союзников. "Похоже, наша миссия подошла к концу, – написал он. – Троцкий говорит, что, даже если Россия не сможет оказать сопротивление, она будет вести партизанскую войну, сколько сможет".
В полдень понедельника немецкие войска перешли в наступление. Истощенные силы русских оказывали им слабое сопротивление, и к концу недели немецкая армия захватила большие территории, чем за все предыдущие три года. Тем временем испуганные, сбитые с толку большевики яростно спорили между собой. Ленин, боясь уничтожения России, краха большевистского режима и конца всех надежд на революцию, настаивал на том, что необходимо узнать, какие условия выдвигает Германия, и принять их.
К воскресенью 23 февраля немцы захватили большую часть земель на западной границе России от Украины до Балтики. В тот день они выдвинули свои условия: Россия должна уступить им всю территорию, которая на тот момент находилась в их руках. Мура лично пострадала от немецкого наступления и условий мира: Эстония – родина мужа – и ее любимый Йендель остались на захваченной территории.
В тот же вечер Мура снова пришла на ужин в дом номер 10 на Дворцовой набережной с группой друзей. Ее знакомство с Локартом становилось все более тесным. Агент Великобритании находился под глубоким впечатлением от этой молодой женщины. Локарт считал, что русские женщины более смелые и "лучше во всех отношениях" своих мужчин. Он восхищался умом Муры, и его волновала магнетическая харизма, которой она обладала. Она владела языками – бегло говорила по-английски, по-французски, по-итальянски и по-немецки. "Она была не просто очаровательной, – вспоминал он много лет спустя, – она была поразительно начитанна, чрезвычайно умна и мудра не по годам". Локарт был человеком своего времени и не мог не добавить, что ее мудрость – исключительная, потому что "в отличие от многих умных женщин она умела слушать умных мужчин, которые обладали знаниями и могли ими поделиться".
Но для Локарта, как и для многих других людей, она была больше чем все это; самое главное впечатление, которое производила Мура с ранней юности до глубокой старости, выражалось просто: "Мужчины ее обожали".
В эти февральские и мартовские недели 1918 г., когда мир вокруг снова заполыхал пламенем, между английским агентом и русской дамой стала крепнуть связь. Мура демонстрировала "высокомерное пренебрежение ко всей мелочности жизни и бесстрашие, которое было непроницаемо для трусости", как заметил Локарт. "Ее жизнестойкость… была огромна и воодушевляла каждого, с кем она вступала в контакт". Чем больше он узнавал о ней, тем больше ею восхищался. "Там, где она любила, был ее мир, а жизненная философия делала ее хозяйкой всех последствий. Она была аристократка. Она могла бы быть коммунисткой. Она никогда не смогла бы быть представительницей буржуазии". Их знакомство началось на людях и медленно, незаметно становилось все более личным. "В те первые дни, – вспоминал он, – я был слишком занят, слишком озабочен собственной значимостью, чтобы думать о ней больше, чем разве что мимолетно. Я увидел в ней весьма привлекательную женщину, общение с которой делало ярче мою повседневную жизнь".
Она станет для него гораздо больше, чем просто привлекательной женщиной, – бесконечно больше. А пока Локарт и Мура строили небольшой рай для себя в обстановке вновь разгорающейся войны и мраке доведенного до нищеты города.
Глава 5. "Какими детьми мы были". Февраль – март 1918 г.
Снег казался бледно-голубым в свете убывающей луны. Стояла тишина, не было ни души вокруг – только безмолвный свет на мягком снегу, усеянный звездами небесный свод над головой и редкий покой ночного города. Вдали раздавались редкие выстрелы, но в остальном было тихо.
Стоя близко друг к другу, Мура и Локарт устремили взгляды над замерзшей Невой на огни вдоль Дворцовой набережной, британское посольство, расположенное рядом с Троицким мостом, Зимний дворец. Между ними стояли особняки, в одном из которых у Локарта была квартира и располагался штаб его миссии. Огней было немного, и в каждой тени таилась опасность, но в своих мемуарах Мура и Локарт будут вспоминать моменты вроде этого как драгоценную идиллию.
Когда прошли первые недели и регулярных встреч за ужином им уже стало мало, чтобы находиться в обществе друг друга, они взяли за правило брать сани и кататься вдоль берегов Невы. Обычно они катались по вечерам, направляясь через мосты на острова, на которых раскинулся город в дельте реки: Васильевский остров, где находились университет и фондовая биржа, Крестовский остров с парком развлечений и яхт-клубом или огромный Петроградский остров – сердце города, на плече которого угнездилась Петропавловская крепость.
Все это были места отдыха и развлечений, там на протяжении прошедших двухсот лет, еще с тех пор, когда Петр Великий решил построить портовый город на земле, отнятой у шведов, располагались учреждения и резиденции представителей правящего класса. Сотни тысяч крепостных крестьян прокладывали дороги, копали каналы, возводили мосты, дворцы и особняки, и десятки тысяч из них положили здесь свои жизни. Теперь их потомки заявили на все это свои права.
Здесь могло быть опасно после наступления темноты. Благоразумные люди не выходили из дому в одиночку и шли посередине улицы, избегая переулков и подворотен. Локарт всегда носил в кармане револьвер, и его рука постоянно лежала на нем. Но эти двое молодых людей не думали о риске, особенно Мура. Пылкая натура Локарта брала верх, и он был способен во весь опор нестись к гибели, потакая ей. Эта женщина очаровала и приковала его к себе.
В те первые недели их знакомства Мура держала мысли и чувства при себе. Их поездки на санях были моментами беспечности, отнятыми у политической обстановки, которая складывалась вокруг них. Но в ней что-то менялось. Она никогда еще не чувствовала особой привязанности ни к одному мужчине. Связь с Энгельгардтом мало для нее значила – это была лишь попытка девушки-подростка вырваться на свободу. В Керенском она искала поддержки для выживания, хотя выбор и оказался ошибочным. За Ивана она вышла замуж, потому что он открывал ей двери в волнующую яркую жизнь, к которой Мура страстно стремилась, но в этом браке она не испытывала сколько-нибудь глубоких чувств; теперь же и вовсе настал момент, когда его прикосновения стали ей неприятны. Она испытала облегчение, когда Иван уехал в Эстонию.
Все другие видные, энергичные, привлекательные мужчины, которые вились вокруг нее, не сумели воспламенить в ней страсть. Было несколько мужчин – Денис Гарстин и Френсис Кроуми, в частности, – к которым она испытывала симпатию, но ни один из них не вселил в нее романтические чувства, не говоря уже о любви.
Но Локарт с его чопорно сжатым ртом и торчащими ушами, который описывал себя как "мужчину со сломанным носом, коренастой, приземистой фигурой и смешной походкой", чем-то отличался от всех. Безусловно, он не делал секрета из своего желания. Во время поездок в быстро несущихся санях Локарт пользовался преимуществом их близости и пытался поцеловать ее. Мура не отвечала; она сидела "охваченная необычным трепетом, в замешательстве и немного напуганная странным чувством, которое, как я подсознательно ощущала, росло во мне".
Пройдет еще какое-то время, прежде чем она даст название этому непривычному для нее чувству. И если она сумела понять, почему его испытывала, никогда не писала об этом и не рассказывала никому. Да, Локарт имел наружность, которая привлекала внимание, – как и она сама – и неотразимый взгляд. Он был мужчиной, которого либо любят, либо ненавидят. Один ревнивый соперник назвал его "презренным маленьким грубияном", а некоторые сотрудники министерства иностранных дел считали чуть ли не предателем. Но никто не мог усомниться в его талантах. С самого первого мгновения он оценил Муру за ее обширные знания и ум. Более поздний любовник, который был склонен презрительно отзываться о свободном "русском" образе мыслей Муры, признал, что ее ум был "энергичным, свободным, острым и проницательным", "периодически демонстрирующим необычайную мудрость". Она могла "разъяснить тот или иной возникший внезапно вопрос, словно осветив его вспышкой солнечного света в сырой февральский день".
Для Локарта, который нес груз отношений Великобритании с огромной державой – Россией, такая мудрость была товаром, не имевшим цены. Он был весьма уверенным в себе молодым человеком, склонным доверять собственному здравому смыслу, но внимательно прислушивался к рассудительным и проницательным высказываниям – особенно когда они исходили от человека, обладавшего такой привлекательностью, как Мура.
Возможно, именно это пробудило необычное нереализованное чувство, которое проснулось в ней теперь, когда она стояла рядом с Локартом, глядя на заснеженный город, залитый лунным светом. До этого момента Мура – как считали ее друзья и родственники – стремилась к высшему обществу, развлечениям, таинственности: хозяйка дома с магнетическим обаянием, исполнительница западающих в душу цыганских романсов, насмешница над влюбленными мужчинами – и никто не видел в ней источник знаний.
Не будь она благоразумной, не держи это чувство в узде, то, когда рано или поздно Локарт предпринял бы еще одну попытку поцеловать ее, не стала бы сопротивляться. И кто мог сказать, куда это завело бы их, какие неизвестные чувства вырвались бы на свободу?
Их разговоры уже балансировали на грани интимности. Они шутили на тему "большевистского брака" – разрушения патриархального института брака, к которому призывали революционно настроенные феминистки. Никто не призывал к этому громче, чем Александра Коллонтай – новый народный комиссар социального обеспечения, которая выступала в защиту сексуального раскрепощения, при котором женщины и мужчины будут свободны и смогут иметь возлюбленных и друзей по своему выбору, тем самым разрушая буржуазную систему, которая держала замужних женщин в подчинении мужей. Ее идеи не нашли отклика у Ленина, который в чем-то был непреклонным консерватором, и не были приняты женщинами – представительницами рабочего класса. Но ее идеи о свободной любви приятно будоражили либеральную элиту. Для Локарта и Муры, которые на цыпочках подходили к самому краю буржуазного ухаживания, как исследователи на ледяном поле, это была возбуждающая и забавная тема для разговора, но, по крайней мере, что касалось Муры, – не для действий. Пока были вечеринки с друзьями и поездки на санях вдоль реки и на острова и обещание чего-то большего, что немного вне досягаемости.
"Какими детьми мы были тогда, – вспоминала Мура, оглядываясь назад, на это волшебное время. – И какие старые-престарые мы теперь". Спустя всего восемь месяцев она написала эти слова; восемь месяцев, за которые жизни их обоих полностью изменились. Если бы их не было друг у друга, они, возможно, не выжили бы; но тогда, вероятно, не оказались бы ввергнутыми в тот ужасный, ошеломляющий кошмар.
Германская армия, огромная и неудержимая, день за днем отодвигала границу на восток. Ее появление в Петрограде было вопросом времени. Русская армия, ослабленная демобилизацией Троцкого и его политикой "ни мира, ни войны", отступала. Многие солдаты – латыши, украинцы и представители других национальных окраин империи – уже увидели, что их родину поглотило немецкое наступление. Большевики спорили между собой и лихорадочно пытались вести переговоры, но немцы были настроены решительно: все захваченные территории должны быть отданы Германии, и тогда настанет мир. Никаких переговоров. А тем временем они продолжали завоевывать все большие территории.
Миссия Локарта, которой было меньше месяца, похоже, терпела провал. Его главная задача в России состояла в том, чтобы убедить большевиков не выходить из войны. Рано или поздно Центральный комитет согласится на условия Германии, и война закончится. В воскресенье 24 февраля он настоял на срочной встрече с Троцким, который отсиживался в своем кабинете в Смольном – бывшем институте для благородных девиц, который был реквизирован и превратился в штаб большевиков. Локарту это место показалось странным: на дверях по-прежнему висели таблички, обозначающие спальни девочек, склад белья, классные комнаты, но большевики превратили все это в хлев. Повсюду ходили грязные солдаты и рабочие, полы были усыпаны мусором и окурками.
Троцкий, кабинет которого был островом порядка и чистоты среди всей этой грязи, неистовствовал в гневе. Потребовав у Локарта ответ на вопрос, есть ли у него какие-либо сообщения из Лондона (их не было), Троцкий принялся бранить союзников, особенно англичан, за интриги в России, обвиняя их в том, что в стране сложилась такая ситуация. Утверждения, будто Троцкий – немецкий шпион, по-прежнему циркулировали по дипломатическим миссиям вместе с явно сфабрикованными доказательствами. Локарт внутренне напрягся; он получил сообщение из министерства иностранных дел в тот самый день, когда этот чертов дурак лорд Роберт Сесил озвучивал эти подозрения. У Троцкого на столе лежала кипа обличительных документов, и он гневно сунул бумаги Локарту, который уже был знаком с их содержанием – в каждой союзнической миссии в Петрограде имелись их копии. Несколько месяцев спустя будет доказано, что все документы, которые предположительно поступили из разных источников по всей Европе, были состряпаны на одной и той же пишущей машинке. Но горячие головы, настроенные против большевиков, по-прежнему верили в эти утверждения.
Локарт пытался отшутиться, но Троцкий не был настроен шутить. "Ваше министерство иностранных дел не заслуживает того, чтобы выиграть войну, – кипел он, уже устав от нерешительной политики Великобритании в отношении России. – Ваш Ллойд Джордж похож на человека, играющего в рулетку и делающего ставки на все числа". Локарт не мог с этим не согласиться. По его мнению, Великобритании следовало либо признать большевиков и вести с ними дела, пока они не подружились с Германией, либо сделать заявление и начать полноценную войну с ними. Эта постоянная нерешительность могла привести к катастрофе и Россию, и Европу.
Эта встреча закончилась обещанием. И хотя России пришлось принять условия Германии и мирный договор был подписан, Троцкий считал его условия бесчестными. Он сказал, что большевики не намерены позволить буржуазии, монархистской Германии уйти с одной третью российской территории. Мир не продлится долго. Это было слабое утешение для англичан.