В сущности, Соединенные Провинции представляли собой тот же тип социально–политического организма, что и города–государства Италии, с тем же господствующим менталитетом торгаша–авантюриста, ставящего превыше всего барыш. Вот что по этому поводу писал Ф. Бродель: "Тем, что голландские политика и образ жизни не переставали защищать и охранять посреди благоприятных и неблагоприятных перипетий, через которые им приходилось проходить, был комплекс торговых интересов. Интересы эти распоряжались всем, все захлестывали… <…> Дело было в том, что царил купец, и торговый интерес играл в Голландии роль интереса государственного. "Торговля желает быть свободной", - писал в 1662 году Питер де Ла Кур. "…барыш - один–единственный компас, который ведет сих людей", - восклицал ЛаТюйери, французский посол, в письме к Мазарини от 31 марта 1648 года. Тогда же, в 1644 году, директора Ост–Индской компании энергично утверждали, что "города и крепости, кои де Неегеп XVII завоевали в Ост–Индии, надлежит рассматривать не как национальные завоевания, но как собственность частных лиц - купцов, которые вправе продавать их кому пожелают, даже если бы речь шла о короле испанском или любом другом враге Соединенных Провинций". <…> Один француз заявлял: "В Голландии интерес государства в делах торговли составляет интерес частных лиц, они идут нога в ногу. Торговля абсолютно свободна. Купцам абсолютно ничего не приказывают, у них нет иных правил, коим надлежало бы следовать, помимо правил собственного их интереса: это установленная максима, которую государство рассматривает как вещь, главнейшую для себя. Таким образом, когда частное лицо делает для своей коммерции нечто противоречащее интересу государства, государство закрывает глаза и делает вид, что не замечает сего…" [9, с. 204-205].
И действительно, в торговых делах и экспансионистской политике государство Соединенных Провинций, и в особенности частная Ост–Индская компания, играли роль инструментов олигархии. Постепенно вытесняя своих конкурентов типа Испании и Португалии, Голландская республика заменяла громоздкие государственные машины, выкачивающие из колоний доходы для королевских сокровищниц монархических держав, частными лицами - пайщиками компаний, которые организовывали дело эксплуатации колоний исключительно в интересах своего личного обогащения. И хотя тесная связь между интересами государства и компаний, прямая военная помощь и поддержка их колониальной деятельности проявлялись открыто в разнообразнейший формах, сам аппарат колониальной эксплуатации находился в частных руках, как и прибыль от эксплуатации. Фактически голландская Ост–Индская компания стала прототипом современных западных транснациональных корпораций - одной из основ установившегося на данный момент мирового господства Запада.
Таким образом, общие стратегические установки Соединенных Провинций в плане геополитической борьбы со своими конкурентами стали очередным шагом в формировании западной талассократии.
Источники
[1] Шпенглер О. Пруссачество и социализм. - М.: Праксис, 2002.
[2] Февр. Люсьен. Бои за историю. - М.: Наука, 1991.
[3] Вебер М. Избранные произведения. - М.: Прогресс, 1990.
[4] Шпенглер О. Закат Европы: Очерки морфологии мировой истории. Т. 1. Гештальт и действительность. - М.: Мысль, 1993.
[5] Зомбарт В. Буржуа. - М.: Наука, 1994. (Серия "Социологическое наследие").
[6] Московичи С. Машина, творящая богов. - М.: Центр психологии и психотерапии, 1998.
[7] История политических и правовых учений: Учебник для вузов/Под общ. ред. профессора B.C. Нерсесянца. - М., 1997.
[8] История политических и правовых учений: Учебник / Под ред. О.Э. Лейста. - М.: Юрид. лит., 1997.
[9] Бродель Ф. Время мира: Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV–XVII вв. - М.: Прогресс, 1992. Т. 3.
[10] Всемирная история в десяти томах. Т. IV. - М., 1958.
ГЛАВА IV
СОЕДИНЕННОЕ КОРОЛЕВСТВО ВЕЛИКОБРИТАНИИ И СЕВЕРНОЙ ИРЛАНДИИ
Англичане!! Вы великий народ, скажу больше - вы великая чернь.
Удары ваших кулаков красивее удара ваших шпаг.
У вас есть аппетит. Вы - нация, пожирающая других.
Виктор Гюго
Взгляды высшего английского общества нельзя исправить разумом, так как они порождены выгодой.
Стендаль
Правь, Британия! Британия правит на волнах!
Из английской национальной песни
ИДЕОЛОГИЯ СЕКУЛЯРИЗИРОВАННОГО ЭМПИРИЗМА И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЭМАНСИПАЦИЯ КАПИТАЛА
После того как Нидерландские Соединенные Провинции сошли с политической арены в качестве ведущего игрока, их место заняла Великобритания, которая путем активной внешней политики и непрекращающейся военной экспансии постепенно превратилась в империю, "над которой не заходит солнце". Не вызывает никакого сомнения то, что ее длительное могущество стало возможным благодаря тем глубинным духовно–психологическим и социально–политическим преобразованиям, которые последовали за "славной английской революцией" 1642-1649 годов.
Как и в Голландии, ее Движущей силой были радикально настроенные протестантские движения, объединившие в своих рядах английских пуритан. Финансировали и направляли революционные народные массы влиятельные торгово–финансовые круги Англии. Схемы социально–политического переустройства страны конструировались британскими антимонархическими идеологами на основе синтеза идей так называемых монархомахов (чье влияние существенно окрепло в середине XVI века) и концепций нидерландских мыслителей "естественного права" и "договорного государства". Первые обосновывали право подданных низвергать государя и, если это необходимо, "проливать его кровь", а вторые предлагали проект "справедливого общества" без главенствующей роли монарха. На все это накладывалась энергетика целенаправленно культивируемой ненависти народных масс к национальной церкви, что стало возможным благодаря тому, что к началу 30–х годов XVII века Англия оказалась покрыта густой сетью нелегальных и полулегальных религиозных собраний, игравших роль своего рода народных "просветительских клубов". Звучавшие на них кальвинистские проповеди, модифицированные в соответствии с английскими реалиями, достаточно эффективно "промывали мозги" низшим слоям общества. Религиозная трибуна была мастерски использована для политической пропаганды. Таким образом, народ психологически готовили к революции, убеждая его в том, что англиканская церковь покинута Богом, а существующий сословный строй Англии лишен божественной санкции. Как следствие этого, в 1646 году была уничтожена епископальная система национальной церкви, а в 1649–м - монархический строй.
Кроме незатейливой массовой пропаганды, рассчитанной на широкие народные массы, шла также идеологическая обработка высших слоев общества, апеллирующая не к религиозным чувствам человека, а к его разуму. Интересным моментом сформированной к тому времени в стране интеллектуальной атмосферы стало то, что идеями голландских идеологов типа Греция, кроме антимонархистов, пользовались и сторонники монархии. То есть европейский государь как таковой уже не мог в идеологическом плане обосновывать свою власть, апеллируя к трансцендентному Богу и заявляя о себе как о его наместнике в данной стране, ему стала необходима предметная эмпирика, упорядоченная формальной логикой.
Такие идеологи, как Клавдий Салмазий, утверждавшие, что монархи получают свою власть от Бога и никто из людей не смеет ее ограничивать, или такие как Роберт Фильмер, доказывающие, что власть королей унаследована непосредственно от прародителя рода человеческого - Адама - и не подчинена законам людей, были не способны противостоять интеллектуальному напору революционеров. Именно поэтому наиболее значительным представителем идеологии роялистов стал Томас Гоббс ( 1588-1679), попытавшийся в произведении "Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского" (1651) использовать секуляризованную логику. Однако встроившись в смысловую матрицу своих противников, Гоббс (как и другие монархисты) обрек себя на идейное поражение.
Оставаясь в духовно–психологической матрице Н. Макиавелли, Т. Гоббс привносит в нее новые элементы. Представляя людей как существ, обусловленных неудержимой страстью к наживе (жадность как психологическая доминанта), безопасности (страх как психологическая доминанта), славе (честолюбие как психологическая доминанта) и т.п., он заявляет об их природном равенстве (т.е. все одинаковы в своих инстинктах) и равенстве в "праве на все". То есть для Гоббса люди равны в своем эгоизме, жадности, трусости, честолюбии и стремлении к жизненным благам. Эти же качества, по его мнению, наделяют человеческие отношения тотальным антагонизмом, делают людей вечными, непримиримыми врагами. Отсюда у него возникает концепция "homo homini lupus est". Она же репродуцирует идею того, что в "естественном состоянии", при котором нет власти (?), царит "bellum omnia contra omnes".
Постепенное редуцирование человеческой природы во взглядах английских мыслителей стимулировало ее трансформацию от человека как духовного существа, созданного Богом, до разумного животного, погрязшего в пороках. Возникнув в высших слоях общества, данное мировоззрение со временем овладело и народными массами. Естественно, что оно не могло не выдвинуть на первое по своей значимости место инстинкты. При этом превращение индивида в некую совокупность первичных, диких инстинктов было подано как величайшее достижение европейской науки, как раскрытие наиглавнейшей тайны человеческой природы. Так через идеологическое индуцирование, путем целенаправленной информационно–психологической обработки масс создавался человек нового типа. Настойчиво внедряемое в сознание англичан, а затем и европейцев представление о человеке как о плохо поддающемся окультуриванию опасном животном постелен но делало его таковым. Это, в свою очередь, привело к духовно–психологической изоляции индивидов и их деятельному противопоставлению, требовавшему создания соответствующих эффективных социальных и психологических конструкций укрощения якобы хищнической природы человека.
Психологическим средством от "изначальной порочности человека", ввергающей его в вечный хаос агрессивного волюнтаризма, стал страх. Осознав себя в качестве ничтожного одинокого существа, которому неоткуда ждать поддержки и защиты перед лицом огромного и враждебного мира, сознание западного человека оказалось охвачено латентным страхом, который в моменты всевозможных кризисов переходил в открыто проявляющий себя ужас массовых истерий. Страхом и ужасом он платил за свою свободу индивидуалиста, отчужденного от окружающего его мира и других людей. Однако именно страх (особенно страх смерти, культивируемый западной культурой) был воспринят европейскими мыслителями как панацея от всех бед, принесенных в мир якобы деструктивной натурой человека. Страх постепенно становится для западного человека гарантией "вечного мира". Именно он, по мнению предтечи либерализма Т. Гоббса, является первопричиной возникновения гражданского общества, государства и законов, как элементов репрессивного аппарата, созданного для подавления "изначально порочной человеческой природы".
Будучи приверженцем роялистов, Т. Гоббс персонифицировал этот аппарат подавления в фигуре монарха, руководствующегося в своих действиях предписаниями разума. В целом предложенная Т. Гоббсом схема выглядела таким образом: существует порочная натура человека, она приводит к "естественному состоянию" (т.е. "войны всех против всех"), страх смерти (инстинкт самосохранения) сообщает первый импульс процессу преодоления "естественного состояния", а предписания разума ("естественный разум") подсказывают людям, в какой форме они могут данный процесс осуществить. Эти условия (их и выражают распоряжения "естественного разума") суть "естественные законы".
Главным, "естественным законом" Гоббс считал стремление к миру. Понятно, что подобный мир мог быть основан лишь на отказе людей от своих прав в той мере, в которой это обеспечивает сохранение мира, азначит, и их безопасности. Права, от которых отказывалось большинство, оказывались в распоряжении монарха, который действовал на основании "естественных законов" (основанных на разуме), реализация которых обеспечивалась с помощью "положительных законов" (основанных на силе), т.е. - принуждением, репрессиями. В дальнейшем западные идеологи в борьбе с автократией этот аппарат подавления диперсонифицировали. Как следствие, власть (а значит - и государственное насилие) стала анонимной.
Таким образом, выстраивая изощренную логическую конструкцию из таких умозрительных понятий, как "естественное состояние", "общественный договор", "предписания разума", "естественные законы", "позитивные законы" и т.п., Т. Гоббс постепенно возвращается к основополагающему положению о насилии, причем насилии, ничем не ограниченном. Его последователи, которые заложили идеологические основы западной социально–политической организации, внесли в его концепцию определенные коррективы, но существенным образом ничего не изменили. За красивой риторикой о "свободе", "равенстве", "демократии" всегда стоял Левиафан в виде всеподавляющего (явно или скрыто) государства.
Само же "государство", по Гоббсу, интересно тем, что раскрывает глубинные, архетипические основы понимания его природы теми европейцами, которые заложили социально–политический фундамент современного Запада. По мнению данного британского идеолога, государство - это большой Левиафан (чудовище), искусственный, механический человек или земной "смертный Бог". Его душа - верховная власть; его суставы-судьи и чиновники, память - советники; разум и воля–искусственные цепи, прикрепленные одним концом к устам суверена, другим - к ушам подданных - законы; его нервы–награды и наказания; его сила - благосостояние граждан; его занятие - безопасность народа; его здоровье - гражданский мир; его болезнь - смута; его смерть - гражданская война. То есть государство рассматривается как некая тотальность, поглотившая общество, гигантский монстр, пожравший когда–то созданный Богом мир и людей, ставших ничтожными функциональными частичками его тела.
Однако свое главное развитие, через роялиста Т. Гоббса, идеи Г. Греция получили в рядах основной партии революции - индепсндентов. Ее ведущим идеологом выступал Джон Мильтон (1608-1674). По его мнению, государство было создано по велению Бога, но через "общественный договор", который, основываясь на "врожденной свободе человека", имеет право управлять собой и создавать ту форму правления, которая ему угодна. Для защиты общего блага народ назначает правителей, но ограничивает их деятельность законами. "Божественному происхождению власти короля" Мильтон противопоставил "божественное происхождение свободы народа", власть которого, по его мнению, первичнее.
Однако "свобода народа", за которую выступали индепенденты, покоилась на имущественном цензе (который был введен после 1649 г.). Если в идеологическом (теоретическом) плане свободными были все, то на практике лишь те, кто имел достаточных размеров капитал. Равенство "независимых" не выходило за жесткие рамки имущественного благосостояния. Об этом недвусмысленно заявил зять Кромвеля генерал–комиссар Генри Айртон (1611 - 1651) в дискуссии с левеллерами: "Все главное, о чем я говорю, сводится к необходимости считаться с собственностью. Ведь она является важнейшей основой всего королевства, и если вы (левеллеры. - Авт.) уничтожите ее, вы уничтожите все" [1, с. 174].
Свергнув короля и разрушив монархический строй, индепенденты, за которыми стояла британская олигархия, поставили под сомнение так называемое "естественное право", которое впоследствии было отброшено за ненадобностью. Если ранее оно было инструментом идеологической борьбы с королем, который не желал считаться с "естественными правами" олигархов, то после его свержения оно стало крайне опасным для победителей, потому что давало возможность неимущим заявить о своих "естественных правах" на собственность. Как подчеркнул тот же Г. Айртон: "Ни закон Бога, ни закон природы не дают мне собственности. Собственность есть установление человеческой конституции" [1, с. 174].
Поэтому если собственность установлена государством ("общественным договором"), то соответственно основной задачей государства является охрана собственности, точнее, охрана собственности тех, у кого она есть, от тех, у кого ее нет. Гарантией же неприкосновенности собственности стало участие во власти только тех, "кто владеет постоянным интересом в стране", т.е. тех, кто ею обладает, кто состоит в корпорациях, держит в руках торговлю и т.д. Лишь при таком условии, по мнению идеологов английской революции, "свобода может быть дана, а собственность не будет разрушена". Об этом писал например Дж. Гаррингтон (1611 - 1677) в своем произведении "Республика Океания" (1656). В нем он развил тезис о детерминировании политической системы характером распределения собственности в обществе. Главным результатом его исследования стал вывод о том, что не власть определяет собственность, а собственность определяет власть.
Таким образом, с самого начала целью "славной революции", оплаченной торгово–финансовыми кругами страны, было создание такой политической системы, которая смогла бы обеспечить безопасные условия для жизни тех, кто владеет капиталом (собственностью), избавить их от посягательств власти (поставив последнюю в подчиненное им положение) и обеспечить "свободу", как свободу владеть и распоряжаться капиталом (собственностью). Именно поэтому политические противники (но отнюдь не идейные) индепендентов - левеллеры свято блюли условия симбиоза денег (собственности) и власти, согласившись предоставить избирательное право лишь домохозяевам и лишить этого права неимущих.