Елизавета и Ольга Тухачевские так объясняют, почему брат не горел желанием грызть гранит гимназической премудрости: "С малых лет Миша просил отца отдать его в кадетский корпус, но отец был против. Он уступил этим просьбам только после того, как у Миши появились переэкзаменовки и тот дал слово учиться отлично, если ему разрешат стать кадетом. В корпусе Миша учился превосходно, переходил из класса в класс с наградами".
Тут необходимо небольшое отступление. В кадетском корпусе Тухачевский проучился всего год, в выпускном классе, и никак не мог переходить из класса в класс, с наградами или без. Зато в московской гимназии, где пробыл два года, действительно стал учиться лучше и при переходе из класса в класс получил похвальный лист. Можно предположить, что отец поставил сыну условие: сначала доказать перемену отношения к учебе в гимназии и тем самым серьезность своих намерений, и лишь потом поступать в кадетский корпус.
Могла быть и еще одна причина, побудившая наконец Николая Николаевича уступить. Причина вполне материального свойства. Ее доходчиво изложил друг и первый советский биограф Тухачевского генерал Александр Иванович Тодорский, которому посчастливилось вернуться из ГУЛАГа живым: "Семья с трудом сводила концы с концами… Михаил заканчивал 6-й класс гимназии. До получения аттестата зрелости оставалось два года, а до выхода в люди были еще целые годы университетской учебы. Только минимум через шесть лет он мог стать на ноги… Этот срок можно было сократить наполовину, поступив в военное заведение".
"Надетая на Вас форма - это пожизненно". Кадетский корпус и юнкерское училище
Известный советский генерал-диссидент Петро Григоренко всего один раз был на приеме у заместителя наркома обороны маршала Тухачевского. И услышал от человека "с аристократическим, так хорошо знакомым по портретам лицом": "Запомните, что надетая на вас форма и всё, что с ней связано, - это пожизненно". Последнее слово он подчеркнул. Любовь к свободе в конце концов заставила Григоренко отказаться от генеральского мундира и всех привилегий, связанных с высоким воинским званием и должностью, сменить военную службу на правозащитную деятельность. Тухачевский же, 16 августа 1911 года приступив к занятиям в последнем, 7-м классе 1-го Московского императрицы Екатерины II кадетского корпуса, впервые надел военную форму - кадета. И уже не снимал вплоть до последних мгновений жизни (правда, незадолго до смерти роскошный маршальский мундир пришлось сменить на поношенную красноармейскую гимнастерку). В военной профессии он нашел свое жизненное призвание.
1-й Московский корпус представлял собой привилегированное заведение. Здесь хорошо было поставлено преподавание не только специальных военных, но и общеобразовательных предметов. 18-летнего юношу увлекло военное дело. Он вполне привык к спартанскому быту в стенах корпуса, охотно занимался строевой подготовкой, ходил в бойскаутские экскурсии-прогулки, будучи физически сильным и ловким, был первым в гимнастическом классе… Рассказывали, что Тухачевский мог, сидя в седле, подтянуться на руках вместе с лошадью.
Год выпуска Тухачевского, 1912-й, - год 100-летия Отечественной войны 1812 года. Соответственно и темой выпускного сочинения у кадетов стала "Отечественная война и ее герои": Им устроили экскурсию на Бородинское поле, да не простую, а в условиях, приближенных к боевым: с разведкой, марш-броском, с полевыми кухнями… Тухачевский все экзамены сдал на "отлично", и 1 июня 1912 года получил заветный аттестат. Его имя было занесено на мраморную доску. Еще в корпусе Михаил составил словарь пословиц и поговорок, относящихся к военному делу: "Смелый приступ - половина победы", "Бой отвагу любит", "Крепка рать воеводой", "Умей быть солдатом, чтобы быть генералом". Юный кадет продолжал мечтать о будущем генеральстве.
В бытность Михаила в кадетском корпусе умер его дед генерал. Много лет спустя Тухачевский рассказал свояченице о его завещании: "Дед перед смертью захотел видеть меня… Когда я приехал и вошел к нему, дед указал, чтобы я сел на край кровати, и, подняв уже с трудом свою длинную и костлявую руку, положил ее мне на плечо. "Ты мне пообещай три вещи, Мишук, - сказал он. - Первое, что ты окончишь училище фельдфебелем. Второе, что будешь умеренно пить. И третье, что окончишь Академию Генерального штаба. Постарайся выйти в Семеновский полк. В Семеновском служил с начала его основания, при Петре, наш предок Михаил Артамонович Тухачевский. Вон там, в бюро, в верхнем ящике его портрет-миниатюра, я его дарю тебе, ты на него и лицом похож…"" И внучатый племянник выполнил все дедовские заветы.
В августе 1912 года Тухачевский поступил в Александровское военное училище в Москве. В более престижные петербургские училища, вроде элитного Павловского, поступать не стал: жизнь в столице империи, вдали от родителей, была не по карману. Учился юнкер Тухачевский истово: надо было закончить курс одним из лучших, чтобы иметь возможность выбрать вакансию в гвардейском полку, дать хороший старт карьере. Уже в училище он особенно тщательно штудировал военные дисциплины, с прицелом на будущее поступление в Академию Генерального штаба. Сбыться этой мечте помешали первая мировая война и революция.
К 1912 году относится знакомство Тухачевского с большевиком H. Н. Кулябко, вскоре переросшее в большую дружбу. Николай Николаевич окончил Гнесинское музыкальное училище и стал учиться в Консерватории у профессора Н. С. Жиляева, благодаря которому стал вхож в дом Тухачевских. Первая встреча с будущим маршалом хорошо запомнилась Кулябко: "В один из воскресных дней, когда я беседовал с двумя братьями Тухачевскими, пришел третий. Отец представил его мне. Это был Михаил Николаевич. Он только что окончил Московский кадетский корпус и поступил юнкером в Александровское военное училище… Мои политические взгляды уже определились, и я не без предубеждения отнесся к юнкеру Тухачевскому. "Будущая опора трона", - подумал я о нем. Однако не кто иной, как сам Михаил Николаевич тут же заставил меня усомниться в правильности этого моего предположения. Братья сообщили Михаилу, что они готовятся к посещению Кремлевского дворца, где обязательно будут "августейшие" особы. К моему удивлению, он встретил это сообщение довольно скептически.
- Что же, ты не пойдешь? - удивились братья.
- Меня это не очень интересует, - пожал плечами Михаил и заторопился к себе в училище.
Из дома мы вышли вместе. По дороге завели разговор о революции пятого года. Михаил с огромным интересом расспрашивал меня, и я окончательно убедился, что мой спутник - юноша серьезный, думающий, отнюдь не разделяющий верноподданнических взглядов, характерных для большинства кадетов и юнкеров.
Постепенно я все больше проникся симпатией к Михаилу Николаевичу. Наши беседы раз от разу становились все более откровенными. Михаил не скрывал своего критического отношения к самодержавию и так называемому "высшему обществу". Откуда взялось такое свободомыслие? Вероятно, сказывались прежде всего воззрения, господствовавшие в семье Тухачевских. Да и сам Михаил, будучи юношей умным, впечатлительным, не мог оставаться равнодушным ко всем тем мерзостям, которые везде и всюду сопутствовали царизму".
Сестры же Тухачевского антимонархические настроения брата относили главным образом за счет влияния Кулябко. И вспоминали другой характерный случай: "Однажды во время прогулки няня повела нас посмотреть приехавшего в Москву царя. Когда Миша узнал об этом, он принялся объяснять нам, что царь - такой же человек, как всякий другой, и специально ходить смотреть на него глупо. А потом через стену мы слышали, как Михаил в разговоре с братьями называл царя идиотом".
Несомненно, отец-атеист монархистом быть не мог и детям никакого почтения к императорской фамилии не прививал. Да и друг-большевик мог только укрепить нелюбовь Михаила к самодержавию. Но была, думается, еще одна важная причина крайне уничижительного отношения Михаила к царствующему монарху. В русском обществе тяжело переживали унизительное поражение в войне с Японией, показавшее слабость русской армии и флота. Особенно остро ощущали это в военной среде, где многие видели причину в неспособности Николая II эффективно управлять государством и быть достойным Верховным Главнокомандующим. Тухачевский, мечтавший о лаврах полководца, наверняка очень близко к сердцу принял неудачу в русско-японской войне, и это укрепило его критическое отношение к самодержавию, неспособному обеспечить боевую мощь русской армии.
О годах, проведенных Михаилом Николаевичем в Александровском училище, сохранились воспоминания юнкера другого училища, Алексеевского, Владимира Посторонкина. Он сражался в рядах белых, и мемуары писал в 1928 году в эмиграции, в Праге, не испытывая к "красному маршалу" ни малейшей симпатии. Тем не менее то, о чем вспоминает Посторонкин, похоже на правду: "Тухачевский был фельдфебелем Александровского военного училища в 1913–1914 учебно-военном году, в то время как автор состоял юнкером Алексеевского военного училища. Совместная служба в Москве всех обучавшихся в этих двух училищах-близнецах слишком близко соприкасалась, что было связано обстоятельствами служебной подготовки по стрельбе, лагерно-полевой и тактически-маневренной. Кроме того, посещая друг друга в праздничное и внеслужебное время в стенах своих училищ, юнкера близко знакомились один с другим".
Конечно, другом Тухачевского Посторонкин не был и даже в одном училище с ним не учился, но какое-то знакомство у них все-таки было. Да и фигурой Тухачевский был заметной, юнкера о нем много говорили, так что мемуарист мог опираться и на свидетельства однокурсников и товарищей Михаила Николаевича. И вот каким предстает Тухачевский: "…Блестяще вице-фельдфебелем окончил кадетский корпус и был назначен для прохождения курса наук в Александровское военное училище. С 1 сентября 1912 года он был зачислен в списки… юнкером 2-й роты.
Отличаясь большими способностями, призванием к военному делу, рвением к несению службы, он очень скоро выделяется из среды прочих юнкеров.
19-летний юноша… быстро вживается в обстановку жизни юнкера тогдашнего времени. Дисциплинированный и преданный требованию службы, Тухачевский был скоро замечен своим начальством, но, к сожалению, не пользуется любовью своих товарищей, чему виной является он сам, сторонится окружающих и ни с кем не сближается, ограничиваясь лишь служебными, чисто официальными отношениями. Сразу, с первых же шагов, Тухачевский занимает положение, которое изобличает его страстное стремление быть фельдфебелем или старшим портупей-юнкером.
На одном из тактических учений юнкер младшего курса Тухачевский проявляет себя как отличный служака, понявший смысл службы и требования долга. Будучи назначен в сторожевое охранение, он по какому-то недоразумению не был своевременно сменен и, забытый, остался на своем посту. Он простоял на посту сверх срока более часа и не пожелал смениться по приказанию, переданному им посланным юнкером.
Он был сменен самим ротным командиром, который поставил его на пост сторожевого охранения 2-й роты. На это потребовалось еще некоторое время. О Тухачевском сразу заговорили, ставили в пример его понимание обязанностей по службе и внутреннее понимание им духа уставов, на которых зиждилась эта самая служба. Его выдвинули производством в портупей-юнкера без должности, в то время как прочие еще не могли и мечтать о портупей-юнкерских нашивках".
Столь образцовому служебному рвению Посторонкин находит не слишком возвышенное объяснение, хотя и признает выдающиеся качества Тухачевского как военного: "Великолепный строевик, стрелок и инструктор, Тухачевский тянулся к "карьере", он с течением времени становился слепо преданным службе, фанатиком в достижении одной цели, поставленной им себе как руководящий принцип, - достигнуть максимума служебной карьеры, хотя бы для этого принципа пришлось рискнуть, поставить максимум-ставку".
Что ж, в конце концов, ничего дурного нет, если молодой одаренный (или даже не слишком одаренный) человек стремится сделать карьеру. Весь вопрос, какие средства он использует для достижения этой цели. Тухачевский удивлял преподавателей и юнкеров своими способностями в самых различных областях. Посторонкин вспоминал: "При переходе в старший класс он получает приз-награду за первоклассное решение экзаменационной тактической задачи (выдавалось одно из сочинений известных авторов по тактике). Далее за планомерное определение расстояний и успешную стрельбу получает благодарность по училищу. Будучи великолепным гимнастом и бесподобным фехтовальщиком, он получает первый приз на турнире училища весной 1913 года - саблю только что вводимого образца в войсках для ношения по желанию вне строя". Страсть к гимнастике Тухачевский сохранил до последних дней жизни. В его кабинете и в бытность заместителем наркома хранились гантели, с которыми он упражнялся в коротких перерывах в работе. В целом же о юнкерских годах создается впечатление, что Михаил Николаевич был настоящим баловнем судьбы, стремящимся во всем быть первым и практически всегда этого добивавшимся. Но вот какой ценой!
Посторонкин свидетельствует: "По службе у него не было ни близких, ни жалости к другим… В 1913 году, уже на старшем курсе, Тухачевский был назначен фельдфебелем своей 2-й роты. Учился он очень хорошо, в среде же своих сокурсников… не пользовался ни симпатиями, ни сочувствием; все сторонились его, боялись и твердо знали, что в случае какой-либо оплошности ждать пощады нельзя, фельдфебель не покроет поступка провинившегося.
С младшим курсом фельдфебель Тухачевский обращался совершенно деспотически: он наказывал самой высшей мерой взыскания за малейший проступок новичков, только что вступивших в службу и еще не свыкшихся с создавшейся служебной обстановкой и не втянувшихся в училищную жизнь.
Обладая большими дисциплинарными правами, он полной мерой и в изобилии раздавал взыскания, никогда не входя в рассмотрение мотивов, побудивших то или иное упущение по службе".
Замечу, что в данном случае мемуарист обладает относительно большей объективностью стороннего наблюдателя: сам он был юнкером другого училища и от держимордских замашек фельдфебеля Тухачевского никак пострадать не мог. Тем ценнее сообщение Посторонкина о трагических результатах служебного рвения будущего "красного маршала": "В служебной деятельности в роли фельдфебеля роты юнкеров требовательный и беспощадный Тухачевский оставил глубокий след в жизни училища: создался целый ряд конфликтов и инцидентов, имевших тогда печальные последствия. По докладу фельдфебеля два юнкера 2-й роты были переведены в Алексеевское военное училище: Немчинов Евгений за то, что позволил себе заметить фельдфебелю его излишнюю придирчивость, выразившуюся в ряде мелких замечаний, которые наконец вывели из терпения упомянутого юнкера, и отчислен из училища Маслов Георгий (впоследствии был убит в бою с немцами) за то, что, не в силах выдержать режима в роте, создавшегося под действием Тухачевского, выразил желание пожаловаться на излишнюю по службе требовательность фельдфебеля, назначавшего его безоглядно на все очередные и неочередные обязанности, вредно отзывавшиеся на учебной деятельности юнкера. Эти два конфликта, в результате имевшие лишь перевод из училища в училище, закончились благополучно.
Трое же юнкеров: Красовский, Яновский и Авдеев - по докладу были переведены начальником училища генерал-майором Геништой в 3-й разряд по поведению; несчастные юноши, самолюбивые и решительные, один за другим поочередно в короткий период (в течение двух месяцев) покончили с собой. "Протекцию" для перевода в третий разряд по поведению означенным юнкерам составил исключительно фельдфебель Тухачевский".
Проступки бедняг, в общем-то, были ничтожны. Может быть, и наказание покажется не таким уж суровым, но надо принять во внимание, что, подобно Тухачевскому, юноши буквально бредили военной службой и каждое взыскание воспринимали как жизненную трагедию. Посторонкин пишет, в чем они провинились: "Красовский отправился в городской отпуск, будучи подвергнут лишению отпуска лично фельдфебелем, причем на эту крайность решился лишь после того, как фельдфебель несколько недель подряд лишал его права на отпуск.
Авдеев отправился в отпуск в неформенном обмундировании, приобретенном на собственные средства, и хотя дежурный офицер не обратил никакого внимания на это обстоятельство, тем не менее фельдфебель доложил ротному командиру и настаивал на строжайшем взыскании с виновного. Яновский был доведен до самого подавленного состояния тем обстоятельством, что фельдфебель наказал его неотлучкой, не разрешил ему отправиться на свидание с приехавшей из провинции сестрой. Фельдфебель не мог отменить наложенного им взыскания, несмотря ни на какие мольбы и доводы несчастного юнкера. Яновский, оставшись в роте, застрелился в умывальной комнате, и труп его был обнаружен лишь после вечерней переклички.
Все это едва не вызвало расследований главного начальства военно-учебных заведений (вероятно, руководству училища удалось замять скандал, покрыть своеобразную "дедовщину" молодого перспективного юнкера-фельдфебеля; точно так же покрывали и даже поощряли "неуставные отношения" в советской, а потом в новой российской армии. - Б. С.). Тем не менее властный и самолюбивый, но холодный и уравновешенный Тухачевский был постоянно настороже, чутко озираясь на все, что могло бы так или иначе угрожать его служебной "карьере"".