Новости распространялись со сверхъестественной быстротой. Дороти получила звонок от Эдварда Дж. Рейли, знаменитого юриста, который защищал Бруно Науптмана в деле о похищении Линдберга, он хотел представлять на процессе ее интересы. Но в итоге предпочтение было отдано Харрисону Райену, вице-председателю Ассоциации адвокатов Калифорнии, а Ливермор заплатил его гонорар. Райен защищал интересы Ливермора во время его развода с Дороти.
Когда Райена спросили, считал ли Ливермор свою жену виновной в попытке убить своего сына, Район тут же обратил внимание общественности, что совершенно очевидно, что господин Ливермор, прибегнув к его услугам, заинтересован в защите своей бывшей жены и принимает в ней активное участие. Это говорит само за себя".
Райен был влиятельным адвокатом в Калифорнии. Он сказал, что они с Ливермором уже разработали схему защиты. "Это защита "незаряженным оружием". Нам с господином Ливермором ясно, что то, что ружье разрядилось, было чистым стечением обстоятельств. Защита докажет, что госпожа Ливермор не произвела этот выстрел намеренно. Госпожа
Ливермор не знала и не подозревала, что ружье заряжено".
Затем терапевты Джесси заявили, что Джесси сказал: "Я не хочу видеть ни мать, ни отца. Я хочу полежать и обдумать все случившееся недельку или около того. И я также не хочу видеть окружного прокурора".
Окружной прокурор продолжил: "Из уважения к просьбе мальчика и с согласия его врача, я согласен отложить допрос. У меня в планах сбор дополнительных подробностей по этому делу в течение следующих нескольких дней".
Ливермор начал действовать. Он отправил самолет, который доставил доктора Джозефа Д'Авиньона эксперта по пулевым ранениям, из Лейк Плэсид. Было также заявлено, что Дороти не будут предъявлены обвинения до окончания рождественских праздников и празднования Дня Нью-Йорка. В окончательном заявлении общественности сообщалось, что Ливермор подал иск о передаче ему опеки над обоими своими сыновьями. Опека над Полом была передана ему немедленно на временной основе.
6 декабря 1935 года в "Нью-Йорк Тайме" появилась статья по поводу выстрела:
"Физическая рана 16-летнего юноши, Джесси Ливермора-младшего - это не единственная его рана. Из рассказов, появившихся на настоящий момент в прессе, стало ясно, что мальчик попал под перекрестный огонь своих несчастных и ожесточенных родителей. В результате он страдал от сильных душевных мучений.
На Уолл-Стрит жадно читали различные статьи о выстреле.
Затем пришел черед худшего. 16 декабря "Таймс" сообщила:
"В больнице "Коттэдж" оценивают состояние Джесси Ливермора-младшего как "весьма тяжелое". Неделю спустя после медленного, но устойчивого улучшения и приближения к выздоровлению от пулевого ранения, нанесенного матерью пострадавшего во время ссоры, юноше вчера стало хуже. Сегодня он провел под кислородной маской, в то время как врачи изучали новые рентгеновские снимки и проводили лабораторные исследования жидкости в области раны в нижней части грудной клетки.
Лишь 6 января 1936 года было объявлено, что жизнь Джесси вне опасности. Но в течение месяцев после этого его врачу или ухаживающей за ним медсестре нужно было через день выкачивать жидкость из его груди, чтобы предотвратить инфицирование. Позднее Джесси скажет своей жене Пэт, что врачи и медсестры заходили в его палату, прокалывали рану с помощью антисептика и специальной иглы, а затем откачивали жидкость. Каждый раз он изо всех сил кричал от боли, проклиная стрелявшую в него мать и отца, который всю жизнь не обращал на него внимания. Даже морфин не помогал.
В конце концов, 5 марта 1936 года, Эрнест Вагнер, мировой судья, снял с Дороти все обвинения. Именно судья Вагнер после предварительных слушаний в январе выдвинул против Дороти обвинение в попытке убийства.
Джесси засвидетельствовал, что он принимает на себя всю ответственность за выстрел, последовавший за пьяной ссорой. Доктор Невилл Ашер, который первым приехал на место происшествия и который посещал Джесси в течение его длительного выздоровления, засвидетельствовал, что Дороти находилась под влиянием алкоголя и не могла вспомнить, что она могла сказать в тот момент.
Когда ему задали конкретный вопрос, говорила ли она: "Я застрелила моего мальчика! Я застрелила своего сына!", уважаемый терапевт ответил, что не может вспомнить, чтобы он слышал, как она это говорит.
Месяцы спустя, 25 марта, пуля, застрявшая возле позвоночника Джесси, в конце концов была извлечена в больнице "Пост-Грэдьюэйт" в Нью-Йорке. Операцию выполнил доктор Джон Мурхэд, заведующий хирургическим отделением. Но у Джесси навсегда останется шрам и легкое искривление позвоночника, которые он изо всех сил будет стараться скрыть. Из-за этой раны он также был признан негодным к военной службе во время Второй мировой войны.
Ливермору было передано право опеки над обоими мальчиками.
В 1935 году Ливермор переехал в гостиницу "Шерри Недерлэнд" на Пятой авеню, напротив Сентрал парк. "Шерри Недерлэнд" была первоклассной гостиницей для некоторых наиболее видных людей мира Ливермор занимал там весь верхний этаж. Апартаменты были просторными, они были обставлены любимыми вещами Ливермора и его жены. Там была кухня, гостиная, столовая, кабинет, и две спальни, включая одну спальню для Пола, когда он был дома, что случалось нечасто. Каждый день приходила горничная, чтобы им готовить - и, конечно же, в их распоряжении всегда было обслуживание в номерах, чтобы обеспечить их всем необходимым.
Когда Пол не учился в школе-интернате и не уезжал в летний лагерь, он жил со своим отцом и Гарриет. Пол ненавидел такую жизнь и называл новую жену своего отца "Ведьмой". Он считал ее соседство мрачным и унылым. Он чувствовал ее ненависть к себе и к своему брату. Она хотела безраздельно владеть вниманием его отца.
Однажды днем он играл в футбол на поле "Хотчкисс", своей школы-интерната в Лейквилле, Коннектикут, когда к нему подошел один из его друзей. Он сказал: "Пол, это не твоя мать приехала?" Мальчик указал на черный "Роллс-Ройс", машину его отца. Дороти часто пользовалась "Роллс-Ройсом" Ливермора и его шофером для того, чтобы съездить навестить Пола
Пол подбежал к машине, но из нее вышла Гарриет, его мачеха, решившая сделать ему сюрприз. Она так сильно напугала его, что он с криком убежал через футбольное поле в общежитие.
Позднее ему позвонил отец и извинился за Гарриет. Она очень ревновала отца и настаивала на том, чтобы летом Пол уезжал в лагерь; так чтобы его не было в их квартире на время летних каникул. Пол всегда привозил домой на каникулы школьный сленг, чтобы изолировать себя от нее. Ему также нужна была компания на длительные промежутки времени, в противном случае он находился бы в квартире один.
31 июля 1936 года Дороти Ливермор-Лонгкоуп предъявила Ливермору иск в суде Нью-Йорка. Она хотела, чтобы ему отправили судебную повестку, с тем, чтобы она могла получить деньги на оплату медицинских расходов Джесси, возникших вследствие пулевого ранения. Судья отказался выписать повестку и посоветовал ей искать другие средства правовой защиты. Он изъял дело из судопроизводства. Ливермора проинформировали о ее поступке и ему оставалось только качать от удивления головой.
Когда Джесси поправился, полностью восстановился, Ливермор отправил его в путешествие по Европе, куда он так хотел поехать.
Сам Ливермор остался дома.
Следующей схваткой Ливермора стала война с Налоговым Управлением, после того, как его счет на уплату налогов достиг 800 000 долларов. Он вел переговоры и погасил счет от Налогового Управления в том же году.
К лету он был готов поехать на рыбалку. Он зафрахтовал "Рейнджера" - лодку для рыбной ловли в глубоких водах, которая вышла из Монтаук Пойнт. Рано утром, слегка отойдя от Монтаука в сторону пролива Лонг Айлэнд, он поймал на крючок крупную рыбу-меч. Привязанный к специальному креслу, он больше часа боролся с рыбой с помощью одной лишь 36-фунтовой лески. Рыба долго и упорно пыталась сорваться с крючка, прыгая, ныряя, но с таким опытным капитаном как Джон Суитинг у штурвала, это была равная борьба между рыбой и человеком.
В конце концов рыбу подняли на борт лодки. Ее вытянули из воды при помощи талей и взвесили в доке. Ее вес составил 486 фунтов, и она остается рекордным уловом как вторая по величине рыба-меч, когда-либо пойманная в Монтаук Пойнт на удочку с катушкой.
Два года спустя, 14 ноября 1937 года, в возрасте 18 лет, Джесси женился на Эвелин Салливан, дочери Хэна Блэтцера, который долгие годы содействовал распространению боев за вознаграждение и управлял баром в Балтиморе. Эвелин сказала, что ей 20 лет; в прессе сообщалось, что за четыре года до свадьбы она уже была замужем. Дороти присутствовала на свадьбе, чтобы дать сыну свое благословение. На самом деле она помогала в получении разрешения на брак и была свидетельницей на свадебной церемонии. Джесси был особенно рад тому, что избавился от гнетущего присутствия суровой и мрачной Гарриет.
Ливермор не пошел на свадьбу. В качестве свадебного подарка он купил своему сыну лицензию на продажу "Пепси-Колы" в Коннектикуте.
В 1938 и 1939 годах Ливермор все глубже и глубже погружался в свою депрессию. Он по-прежнему играл на рынке, но не так, как раньше, когда игра поглощала всю его энергию и страсть, когда ему хотелось начать работу, победить в игре, применить всю свою энергию на фондовом рынке, рынках зерна и рынке в целом.
Славные времена 1920-х и сама радость жизни испарились. Он разрушил все это своими любовными связями, и продолжал в том же духе. Безусловно, Дороти пила, но ситуация обострилась после того, как выявились его любовные связи, после того как он унизил и бросил ее.
Дороти была зеркальным отражением его личности. Он был сдержанным и интеллектуальным; она была общительной и инстинктивной. И она была красива. Чем больше времени проходило, тем больше он по ней скучал. Веселье, радость, смех ушли из его жизни.
У него в первый раз в жизни появились повторяющиеся ночные кошмары.
В конце 1939 года сын Ливермора, Джесси, предложил ему написать книгу о своем опыте и технике заключения сделок на фондовом и товарном рынках. Это вернуло в Ливермора искру жизни: миссия, цель и намерение. Он начал все снова, думал, что, возможно, это вновь поднимет его дух. Книга была написана и опубликована издательством "Дуэлл, Слоан энд Пирс" в марте 1940 года. Она называлась "Как заключать сделки с акциями".
Книга продавалась не очень хорошо. Шла мировая война, и общий интерес к фондовому рынку был низким. На тот период его методы по-прежнему были новыми и спорными, и они получили неоднозначную оценку у гуру фондового рынка того времени.
Они по-прежнему остаются спорными и в наши дни.
Ливермор говорил, что его основная теория является лишь началом, поскольку Зигмунд Фрейд и Карл Юнг продолжали изучать человеческий разум. В своей книге он написал: "Я знаю, что люди доведут предложенные мной идеи до новых, более высоких вершин. Не волнуйтесь, я не буду завидовать. Я желаю всем им добра. Я согласен с Вергилием: "Exoriare aliquis nostris ex ossibus ultor. Да возникнет из наших костей какой-нибудь мститель".
ГЛАВА 15 Лицом к лицу со смертью
Есть жнец, окутанный страхом.
Наточенный серп косит одним взмахом,
И падают стебли, и сыплют зерно,
И гибнет меж: ними цветок заодно.
Лонгфелло, "Жнец и цветы"
В СРЕДУ, 27 НОЯБРЯ 1940 ГОДА, 63-ЛЕТНИЙ Ливермор со своей женой Гарриет, которую он прозвал "Ниной", сидели в клубе "Сторк", любимом клубе Ливермора. К ним подошел фотограф заведения и попросил разрешения сделать снимок.
"Да, конечно", - сказал Ливермор. - "Но это будет последний снимок, который вы сделаете, поскольку завтра я надолго уезжаю".
Нина была шокирована. Она спросила Ливермора: "Лори, что ты имеешь в виду?"
"Шутка, просто шутка", - улыбнулся он ей.
Сверкнула вспышка. Время от времени к ним подходили люди и Нина станцевала с друзьями пару-тройку раз. Ливермор продолжал смотреть на все отрешенным взглядом. Его еда осталась нетронутой; он давным-давно потерял аппетит. Он выглядел исхудавшим и изнуренным.
На следующий день, 28 ноября, в полдень он ушел из своего офиса в Сквибб Билдинг на Пятой Авеню, дом 745, и вошел в гостиницу "Шерри Недерлэнд". Он остановился, чтобы поздороваться с Юджином Войтом, управляющим. Он долгие годы жил в этой гостинице до того, как переехал на Парк Авеню. Он часто заходил сюда выпить коктейль по дороге домой с работы.
В 12.30 он в одиночестве пообедал, в этом не было ничего необычного. Сотрудники хорошо его знали, он был любимым постояльцем гостиничных бара и ресторана. Он сидел возле бара и пил свой коктейль, который бармен, не спрашивая, наливал, когда видел, что он входит. Во время обеда он ни с кем не разговаривал. Официанту показалось, что он не в себе и очень напряжен.
Во время обеда он резко выхватывал из кармана свою любимую записную книжку в кожаном переплете, вытаскивал золотую ручку, прикрепленную к цепочке жилета, что-то записывал. Он писал второпях, одновременно на двух страницах, как кто-то, кому нужно много сказать, но кто в настоящий момент может сказать лишь немногое. Каждый раз он снова убирал записную книжку в карман. Он проделал это несколько раз в течение обеда. Сидя там, он выкуривал сигарету за сигаретой. В 2:30 он ушел из гостиницы и вернулся в офис.
Он вернулся назад в "Шерри Недерлэнд" в 4:30 вечера и прямиком пошел к своему любимому столику возле бара. Как обычно, ему вручили коктейль, и он присел. Ливермор улыбнулся официанту, но ничего не сказал. Он просидел там час, вынимая свою записную книжку, что-то в ней записывая, а затем кладя ее на место. В течение часа, который он там провел он заказал еще один коктейль.
В конце концов он встал из-за стола и вышел из зала в вестибюль.
Чтобы дойти до мужского туалета в этой гостинице необходимо было войти в вестибюль и пройти около 120 футов, через распашные двери, которые скрывали обзор, на площадку, которая вела в банкетный зал, гардеробную и туалеты.
В 5:33 Ливермор прошел через распашные двери и проник через закрытую дверь в темную гардеробную. Он присел на стул в конце раздевалки, вытащил револьвер "Кольт" 32 калибра, открыл барабан, вставил патрон в патронник. Барабан был полон. Он купил этот пистолет в 1928 году, когда жил в Эверморе.
Он приставил пистолет дулом себе за правым ухом и нажал на курок.
Пуля пронзила его мозг. Он умер мгновенно.
Несколько минут спустя помощник управляющего, Патрик Мюррей, совершавший свой ежечасный обход гостиницы, открыл дверь в гардеробную. Он увидел Ливермора, сидящего, ссутулившись на стуле. Сначала он подумал, что не нужно его беспокоить, что Ливермор спит. Затем он увидел лужу крови на полу и револьвер.
Он сбегал к администратору и позвонил в полицию. Новость распространилась с невероятной скоростью. Журналисты и газетные фоторепортеры заполонили вестибюль гостиницы. Две машины с радиоприемниками промчались ко входу; четверо патрульных разместились в вестибюле и на входе. Инспектор Патрик Дж.Кенни, который в конечном итоге вел расследование, прибыл на незаметной машине вместе с капитаном Эдвардом Маллинзом из отдела на Восточной шестьдесят седьмой улице. После оценки положения инспектор Кини позвонил в квартиру Ливермора на Парк Авеню, чтобы известить госпожу Ливермор о том, что ее муж застрелился.
"Что? Что вы такое говорите? Он давно болел. Возможно... "
"Простите, мадам, но боюсь, ваш муж умер от пулевого ранения".
На другом конце провода повисла мертвая тишина. Он услышал глухой звук удара об пол. Инспектор Кини был опытным офицером. Он знал, что люди иногда падают в обморок еще до того, как услышат новости. Он послал полицейскую автомашину на место, чтобы убедиться, что с ней все в порядке.
Полицейские позвонили Джесси-младшему, чтобы сообщить ему о случившемся. Он приехал на такси в 6:45, он весь дрожал и явно был расстроен. С ним приехал Гарри Эдгар Даш, управляющий офисом Ливермора. Тело Ливермора не трогали. Джесси провели в гардеробную. Он прошел в дальний конец, где сидел, сгорбившись на стуле, его отец, мертвый, а на полу, в луже крови, валялся револьвер. Он опознал труп и упал в обморок, тяжело опустившись на пол в дальнем углу. Полицейский и Даш подняли его на ноги.
Он не хотел оставлять тело и ждал в вестибюле до 9 часов, пока не приехал судебно-медицинский эксперт, инспектор Рэймонд О.Майлз, который осмотрел место происшествия и разрешил забрать тело. Судебно-медицинский эксперт подтвердил правильность вынесенного полицией заключения о самоубийстве.
Даш немедленно предпринял все, чтобы переместить тело в похоронный зал Кэмпбелла на углу Мэдисон Авеню и Восемьдесят первой улицы.
В 8:30 вечера того же дня Пол Ливермор занимался в своей комнате в школе "Хотчкисс" в Коннектикуте. Раздался стук в дверь. "Пол, тебя просят зайти в кабинет директора", -сказал ему какой-то мальчик.
Пол прошел по длинному коридору в кабинет директора. Он постучал в дверь. "Войдите", - был ответ.
Пол стоял напротив директора. Ему было 17, он был стройным, хорошим спортсменом и учеником, красивым как телезвезда, совсем как его брат. Позднее он действительно станет актером кино и будет сниматься в различных телесериалах. "Да, сэр?" - сказал он.
"Молодой человек, боюсь, мне нужно вам кое-что сообщить, и сделать это мне нелегко". Он вышел из-за стола. "Мне очень жаль, но я должен сказать вам, что сегодня вечером в Нью-Йорке Ваш отец покончил с собой. Он застрелился. Из Нью-Йорка за вами прислали машину с водителем, чтобы доставить вас туда. Машина ждет у входа".
Пол стоял молча несколько секунд, затем он согнулся пополам, как будто его ударили в живот. Он упал на колено, у него внезапно закружилась голова. Он почувствовал, как его охватывает приступ тошноты. Он схватился за край директорского стола. Директор обежал стол и помог ему подняться. Он дал ему стакан холодной воды и через несколько минут проводил его к ожидающему его "Паккарду", в котором сидел Фрэнк, водитель. Водитель был одет в обычную одежду, без формы. Фрэнк помог ему сесть на заднее сидение.
Пол Ливермор сидел один в темной тишине заднего сидения "Паккарда", а мимо него проносились дорожные огни, уносящие его назад в Нью-Йорк. Он словно оцепенел, у него сильно кружилась голова, он был слишком сбит с толку, чтобы заплакать.
Полиция обнаружила предсмертную записку, написанную от руки на восьми маленьких страничках в личной записной книжке Ливермора. Ее напечатали 20 ноября в "Нью-Йорк Трибъюн ".
Пресса хотела знать ее содержание. Полиция ответила кратко. "В кармане господина Ливермора была найдена записная книжка в кожаном переплете. Письмо было адресовано его жене". Специалист по связям с общественностью полиции зачитал ее из записной книжки: "Моя дорогая Нина. Я больше не могу. Все плохо. Я устал бороться. Я больше так не могу. Это единственный выход. Я не стою твоей любви. Я неудачник. Мне действительно жаль, но для меня это единственный выход. Он подписал восьмистраничную записку: "С любовью, Лори", что, по нашему предположению, было прозвищем, возможно, образованным от второго имени, Лористон".