Командир же был сухой и педантичный господин, необыкновенно придирчивый, особенно на вахтах. Правда, это приносило нам пользу, но хотя бы он это делал немного спокойнее, а то из-за всякого пустяка поднимался крик, и так долго шло отчитывание, что решительно не хватало терпения. Но с кадетами он все же стеснялся и не позволял себе прибавлять обидных эпитетов, с матросами же было другое дело, и на них сыпалась отборная ругань, от которой не могло не коробить. Особенно доставалось рулевым, которые, по его мнению, не правили, а "играли на балалайке".
Доставалось также и старшему штурману лейтенанту В. Это был корпусный офицер, прозванный "шишкой", человек спокойный, но относившийся к своим обязанностям довольно-таки небрежно. Командир во время походов к нему постоянно приставал с вопросом: "Где наше место", этим делая намек, что тот должен чаще проверять место корабля. Однажды В. находился в штурманской рубке, а командир ходил по верхнему мостику и, по-видимому, уж очень извел его своими докучливыми вопросами. На вновь повторенное: "Где наше место" В. раздраженно крикнул "В рубке" Командир страшно рассердился, и им пришлось расстаться.
Это плавание также закончилось экзаменами, гонками и возвращением в Кронштадт, откуда мы разъехались в обычный отпуск.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
В начале сентября мы опять явились в Корпус, теперь уже будучи кадетами Гой роты или младшего специального класса. С этого года время засчитывалось даже в действительную службу и шло на выслугу пенсии. Кроме высшей математики, приходилось приниматься серьезнее за морские науки; учение становилось гораздо интереснее.
Этот год ознаменовался тем, что высшее начальство наконец решило энергично взяться за Корпус и привести его, что называется, "в христианский вид" Это, действительно, было необходимо, так как все продолжалось увеличение флота современными кораблями, и вставал практический вопрос не только о количестве офицеров, но и о их качестве. Если количество офицерских вакансий во флоте не легко было заполнить по чисто техническим причинам, то их научная подготовка и воспитание и вовсе требовали каких-то серьезных мер.
Прежний директор Корпуса вице-адмирал К. получил строевое назначение в Черное море, а вместо него назначили более молодого - капитана 1-го ранга Д.[* Доможиров Александр Михайлович (21 июля 1850-25 февраля 1902 г). С 1896 по 1900 гг командовал крейсером "Россия", активный участник русско- китайской войны 1900-1901 гг., офицер походного штаба вице-адмирала Алексеева. Исполнял должность коменданта крепости Таку. Награжден золотым оружием "За храбрость" 1 апреля 1901 г произведен а контр-адмиралы. Умер а С.-Петербурге после продолжительной и тяжелой болезни.], командира крейсера "Роо сия" Уже одно то, что он командовал "Россией", тогда одним из самых крупных и современных кораблей, доказывало, что новый директор Корпуса был на хорошем счету и выдающийся офицер. Кроме того, было очень важно, что Д. являлся для Корпуса новым человеком, хорошо знавшим требования, предъявляемые к офицерам на современном флоте, и, следовательно, мог легко заметить, что хромало в нашем образовании и воспитании. Главное же - он должен был внести свежую струю, которой так недоставало.
Все воспитанники страшно заинтересовались этим событием и с беспокойством ждали, в каком виде и в какой мере эта перемена отразится теперь на каждом из них. Новый директор явился в Корпус незадолго до конца учебного года и обошел все роты. В каждой он подолгу беседовал с кадетами и гардемаринами, собирая их вокруг себя. Видно было, что он хотел внушить не страх к себе, а доверие. Нам он сказал, что наибольшее внимание обратить на младшие выпуски, которые еще есть время перевоспитать, старшие же должны сами стремиться исправить свои ошибки, на которые он будет указывать. К такому началу мы отнеслись скептически и недоверчиво, но нас успокоили его простота и гуманность.
Весной еще не произошло никаких коренных перемен, и экзамены закончились обычным порядком: по-видимому, новый директор присматривался ко всему Во всяком случае, нельзя было бы сказать, что "новая метла по-новому метет" Начальником отряда, одновременно с производством в контр-адмиралы, был назначен он же.
Наш выпуск плавал на учебных судах "Генерал-Адмирал" и "Верный" Моя смена попала на "Верный", чему я был рад, так как на "Генерал-Адмирале" начальник отряда держал свой флаг, и, следовательно, ожидалось больше стеснений.
И в плавании адмирал старался действовать уговорами и внушениями и для этого часто посещал все суда отряда. Но надо сказать, что это мало действовало и, скорее, наводило скуку По- видимому, мы были уже настолько закоренелыми кадетами прежнего режима, что на нас одних слов было совершенно недостаточно.
Неизвестно, какое впечатление оставалось от этих бесед у самого адмирала, но трудно предположить, чтобы и он видел реальные результаты своей системы. Казалось, что она избрана ошибочно, и нас надо не уговаривать и вразумлять, а просто встряхнуть, заставить исполнять службу, не щадить за плохое учение и поведение и не смотреть как на детей и барчуков, а дать понять, что мы достаточно великовозрастные, чтобы сознавать, что от нас требуется. Кроме того, в воспитатели надо было дать новых, энергичных и выдающихся офицеров с флота.
Словом, и это плавание не слишком отличалось от прежних. Отряд совершал обычные плавания по Финскому заливу и Балтийскому морю, мы несли, как и полагалось, вахты уже более ответственные, чем в прежние плавания, изучали штурманское, минное, артиллерийское и машинное дело, и время проходило спокойно и быстро.
На "Верном" гардемарины устроились удобно: помещение было хорошее, удобное и приспособленное. В эту кампанию и с едой наладилось. Наш командир капитан 2-го ранга В. был полной противоположностью командира "Пожарского" - чрезвычайно вежливый и деликатный. Старший же офицер был настоящий морской волк: коренастый, с большим животом и одутловатыми щеками, между которыми сидел нос картошкой, с красным отливом. Рядом с ним всегда важно выступал пес Шарапка, тоже толстый и некрасивый. Так что мы и самого старшего офицера прозвали "Шарапкой" Пес был замечателен тем, что органически не переносил бегущей ноги, в особенности голой, и когда начинались авралы и матросы неслись к вантам, Шарапка с яростью лаял и пытался броситься вдогонку, но не делал этого, наверное, из боязни хозяина.
Будучи псом, так сказать, офицерским, он относился к команде с явным презрением. Это, впрочем, обычно и наблюдается на кораблях, собаки судовой команды сторонятся офицеров и, наоборот, офицерские псы избегают общения с командой.
У кадет с Шарапкой- старшим были натянутые отношения, и он положительно находил, что мы вредный элемент на корабле и только то и делаем, что всюду вносим беспорядок и пачкаем верхнюю палубу, которую он держал в образцовой чистоте. Мы предпочитали его избегать и уходили, как только он появлялся. Шарапка- младший был к нам более милостив, но тоже иногда на нас рычал, когда легкомысленно совершал прогулки без хозяина.
Плавание кончилось, и начался новый учебный год. Теперь мы уже стали младшими гардемаринами. На погоны нам дали якоря, и мы чувствовали себя совсем взрослыми. Средний возраст выпуска был 18-19 лет, и лишь как исключение были 17- летние.
С начала учебного года сразу же почувствовалось, что начальство подтянулось, стало гораздо строже, и наказания за плохое учение и поведение налагалось много суровее. Директор продолжал свою систему внушения, по-видимому, и он не собирался впредь особенно нянчиться с нами, и в его голосе уже часто слышались угрозы и решение перейти к суровым мерам.
Однако это не долго продолжалось. Он начал прихварывать и скоро совсем слег Изредка ему становилось лучше, и он пытался выходить из квартиры, но нам редко показывался. Начальствование над Корпусом перешло к его помощнику по строевой и хозяйственной частям генерал-майору Д[* Давыдов Василий Алексеевич (род. 5 апреля 1842 г.). С 27 сентября 1891 г заведующий строевой и хозяйственной частями Морского кадетского корпуса. Уволен в отставку 10 марта 1903 г с производством в генерал- лейтенанты по Адмиралтейству.] Старик Д. был корпусным старожилом и добрейшим человеком, которого все уважали. Он состарился в стенах Корпуса и с ног до головы пропитался его духом, и, конечно, не ему было вводить какие- либо нововведения. Впрочем Д. считал себя только гастролером и лишь добросовестно исполнял свои временные обязанности. Таким образом, новые начинания понемногу свелись на нет Казалось, старый дух Корпуса не поддавался искоренению, и первый человек, который за это взялся тяжко заболел. Старые традиции держались крепко, недаром они вырабатывались в течение двух столетий.
День ото дня новому начальнику становилось хуже. Наконец его положение было признано безнадежным, и мы каждый день ожидали кончины. Теперь кадеты его жалели, так как находили, что с ним еще можно было ужиться, а вот кого-то назначат после него.
Когда разнеслась весть, что адмирал умер, мы притихли. Начались ежедневные панихиды, занятия приостановились. Похороны предполагались торжественные на кладбище Александро-Невской лавры, и, следовательно, предстояло пройти по главным улицам, через весь город, да еще в сильный мороз и с ружьями. Однако и это представляло свой интерес, так как процессия должна была идти по Невскому проспекту.
Перед выносом тела батальон со знаменем и двумя младшими ротами в хвосте выстроился против главного подъезда Корпуса. Когда из дверей показался гроб, несомый офицерами, оркестр заиграл "Коль славен"... и батальон взял "на караул". Гроб поставили на лафет, и процессия медленно двинулась. Впереди несколько офицеров несли подушки с орденами, на особой колеснице везли венки, далее шли близкие покойного, затем весь Корпус и сзади артиллерия. Путь лежал через Николаевский мост, по набережной, мимо Исаакиевского собора, по Морской и вдоль всего Невского проспекта до Лавры. Погода стояла холодная, солнечная, и мороз для января не так велик - всего восемь градусов по Реомюру.
В окнах Аничкова дворца стоял Государь Император с вдовствующей Императрицей. Вдоль тротуаров скопилась гуляющая публика, привлеченная печальной, но импозантной процессией.
Как ни тяжело было идти в такую даль, с ружьем на плече, перед многочисленной толпой мы держались хорошо и сдали только, когда подходили уже к Лавре.
У ворот кладбища батальон остановился. Стали готовиться к салюту Когда гроб опускали в могилу, было произведено три залпа. Церемония окончилась, музыка заиграла марш, и батальон стал возвращаться. Обратный путь оказался много труднее, и под конец все с трудом тащились, совершенно измучившись.
Началось ожидание назначения нового директора. Но проходил месяц, другой, и, вопреки всем слухам, старик Д. продолжал директорствовать, и все шло мирно и спокойно. В то же время он продолжал быть нашим батальонным командиром и потому на парадах был верхом. Для него и адъютанта приводились лошади из Офицерской кавалерийской школы, и, хотя выбирались самые спокойные, все же иногда старик переживал тяжелые моменты. Однажды, после репетиции майского парада, когда батальон сходил с Николаевского моста и повернул к Корпусу, лошадь вдруг чего-то испугалась. Д. от неожиданности не успел справиться, и лошадь понесла. Чтобы не упасть, он схватился за шею и исчез с глаз батальона. Вдогонку неслись солдаты, которые приводили лошадей и всегда, на всякий случай, шли за ними.
Публика, привлеченная зрелищем, останавливалась на всем пути, и городовые пытались схватить лошадь, но безуспешно. Как ни жаль было бедного Д., но получилась такая комичная сцена, что мы не могли не улыбнуться. К счастью, Д. удержался в седле и даже как-то умудрился направить лошадь во двор Корпуса, так что все кончилось вполне благополучно. Уж такая незадача - морякам ездить верхом!
Но Корпус не мог оставаться без настоящего начальника, и до нас дошел слух, что назначается вице-адмирал Ч. Он вел эскадру с Дальнего Востока в Кронштадт Этим, по-видимому, и объяснялось затянувшееся временное директорство Д. Адмирал Ч. был грозой флота, и его назначили с определенной целью- подтянуть. Он всегда славился суровостью и требовательностью, недаром за ним установилось прозвище "Гришка-каторкный" Его очень боялись, начиная с матросов и кончая командирами кораблей, так как он никому не давал поблажки и былнеумолим. Наш флот особенно нуждался в таком адмирале, но жаль, что он был исключением, и оттого зачастую возбуждал недовольство подчиненных, которые невольно его сравнивали с другими.
Когда кадеты узнали эту новость, то сильно опечалились. И не только мы приуныли, а также и многие наши офицеры, которым от этого назначения тоже не приходилось ожидать ничего хорошего. С этого момента мы все время ожидали известия о прибытии адмирала Ч [* Чухнин Григорий Павлович (23 января 1848-25 июня 1906 гг.) В 1865 г произведен в гардемарины с назначением на корабли Практической эскадры Балтийского флота. С 1878 г старший офицер на крейсере "Азия" а затем и на корвете "Аскольд" и фрегате "Генерал-Адмирал" 24 ноября 1886 г назначен командиром канонерской лодки "Манджур" а с 5 мая 1892 г командиром фрегата "Память Азова" С 20 октября 1897 г командир Владивостокского порта.
В июне 1901 г назначен командовать отрядом кораблей, идущих с Дальнего Востока в Кронштадт По прибытии в Кронштадт с 1 июля 1902 г Начальник Николаевской Морской академии и Директор Морского кадетского корпуса. С началом войны с Японией, будучи в звании вице-адмирала, переведен на должность Гпавного командира Черноморского флота.
28 июня 1906 г в отместку за жестокое подавление восстани на Черноморском флоте по приговору боевой организации партии эсеров ) бит матросом Акимовым.] Наконец дождались. На другой же день он собирался обойти роты. С вечера началось необыкновенное волнение, и в то же время все живо интересовались увидеть нового директора.
Вице-адмирал Ч. был выше среднего роста, с бецветным серым лицом, маленькими глазками, жиденькой бородкой. Всегда мрачный. Говорили, что он не только суровый начальник, но и суровый муж и отец. Да, дождались мы настоящего начальника, который, очевидно, сумеет с нами справиться. Прошли вольготные денечки.
Грозный адмирал спокойно прошел вдоль фронта вытянувшейся в струнку роты, мрачно оглядел нас и монотонным отрывистым голосом обратился приблизительно со следующими словами: "Государь Император назначил меня на пост начальника ввиду важности дела и необходимости Корпус подтянуть. Я уже стар для этой должности и никогда воспитанием молодых людей не занимался, но раз этого пожелал Гс сударь, то я приложу все старания, чтобы оправдать его доверие. Я много слышал о вашей распущенности и сам знаю, какие плохие офицеры выходят из Корпуса, но я сумею настоять на своем и заставить всех подтянуться и исполнять свой долг, а кто этому подчиниться не захочет, тому придется уйти. Плохие офицеры флоту не нужны. Я уже более тридцати лет служу на флоте, и никто еще не осмелился ослушаться моих приказаний, и не допускаю даже мысли, что кто-нибудь из гардемарин посмеет мне не повиноваться" ..
Адмирал говорил сурово, тяжело, отчеканивая каждое слово. Все это производило самое тяжелое впечатление, и мы ясно поняли, что шутить он не собирается и действительно сумеет настоять на своем. Даже на самых легкомысленных первое знакомство с адмиралом произвело большое впечатление, и нас успокаивало только то, что осталось провести в Корпусе еще только один год. Кроме того, мы считали, что не станут же выгонять из Корпуса, потратив на нас столько времени и средств, почти готовых офицеров. На наше счастье, тогда еще гардемарины не принимали присяги, и, следовательно, наибольшим наказанием могло быть исключение из Корпуса, а в противном случае угрожало бы разжалование в матросы.
После этого каждый день начали сыпаться приказы с новыми строгостями и угрозами. В них резко отчитывались провинившиеся кадеты и гардемарины, и нередко попадало и начальству.
Под этим впечатлением строгости и новшества быстро подошло время экзаменов, и наш выпуск стал старшим. Весной, перед уходом в плавание, состоялся выпускной акт Акты эти происходили при очень торжественной обстановке и начинались с приведения к присяге перед корпусным знаменем. Это был серьезный момент в жизни каждого вновь производимого офицера и приобщал его к офицерской касте.
Молодые мичманы являлись на выпуск в парадной форме, первый раз надетой, упоенные своим великолепием. Для большинства этот день был одним из самых счастливых.
После произнесения присяги все шли в столовую, где молодых офицеров ждали родственники. Затем приходило высшее начальство, и директор вызывал по старшинству средних баллов и выдавал свидетельства. Окончивший первым, с круглым средним баллом двенадцать, попадал на мраморную доску Доски висели в зале, и мы наизусть знали, кто и в каком году кончил первым. При вручении первому свидетельства оркестр играл туш. После него шли остальные и наконец последний, который, как мы говорили, кончал "с союзом", так как в списке окончивших перед его фамилией ставился союз "и" На беднягу обращалось внимание не меньше, чем на первого, но насколько к первому относились с уважением, настолько к последнему - с добродушной насмешливостью. Во всяком случае, он тоже был героем дня.
После окончания церемонии началось общее поздравление и прощание с начальством, а вечером выпускной обед в каком- нибудь ресторане.
Нашему выпуску в этом году предстояло плавать половину кампании на крейсере "Адмирал Корнилов" и половину на баржах, для прохождения курса астрономических наблюдений и береговой съемки. Это был первый случай, что в Отряд Морского Корпуса включили более или менее современный корабль, и на нем начальник отряда адмирал Ч. поднял свой флаг.
Моя смена первую половину лета плавала на баржах, и эта часть кампании была очень приятной. Две специальные баржы, довольно хорошо приспособленные для жизни, пришвартовывались к острову Лангекоски у Котки. На нем устраивался парусиновый шатер, в котором расставлялись столы и скамейки. Там часть гардемарин делала астрономические вычисления, а на прилегающих скалах измеряла высоты солнца, луны и звезд в искусственные горизонты, при помощи секстанов. В это время другие, забрав планшеты, рейки, мензулы и провизию, уезжали на шлюпках на какой-нибудь соседний островок производить съемки. Вначале с ними ездил офицер-руководитель, а когда работа наладилась, начали отпускать одних, задав определенный урок.