А 29 июля 1829 года состоялся высочайший указ на имя морского министра: "32-го флотского экипажа 18-пушечному бригу "Меркурий", за славные подвиги с двумя неприятельскими кораблями, дарован флаг с знамением св. великомученика и победоносца Георгия. Мы желаем, дабы память беспримерного дела сего сохранилась до позднейших времен, вследствие сего повелеваем вам распорядиться: когда бриг сей будет приходить в неспособность продолжать более служение на море, построить по одному с ним чертежу и совершенным с ним сходством во всем другое такое же судно, наименовав его "Меркурий", приписав к тому же экипажу, на который перенести и пожалованный флаг с вымпелом; когда же и сие судно станет приходить в ветхость, заменить его новым, по тому же чертежу построенным, продолжая сие таким образом до времен позднейших. Мы же желаем, дабы память знаменитых заслуг команды брига "Меркурий" и его никогда во флоте не исчезала, а переходя в род на вечные времена, служила примером потомству".
В живописи наибольшую известность получили картины, посвященные подвигу "Меркурия", написанные И. Айвазовским. В 1847 году Айвазовский получил звание профессора, а в июле 1848 года открылась его юбилейная выставка в Феодосии, где были выставлены его новые произведения, в том числе и картина "Бриг "Меркурий" после победы над двумя турецкими судами встречается с Русской эскадрой". Несколько позднее Айвазовский написал еще одну картину – "Бриг "Меркурий" ведет бой с двумя турецкими судами". Еще раз художник возвратился к теме подвига брига "Меркурий" уже в 1892 году, написав новую картину – "Бриг "Меркурий" атакован двумя турецкими кораблями". Заметим, что на картине "Бриг "Меркурий" ведет бой с двумя турецкими судами" бриг изображен буквально зажатым между двумя турецкими кораблями, на такой "кинжально" малой дистанции, что, будь такое в реальности, он не имел бы никаких шансов уцелеть. До сих пор историки и искусствоведы спорят, специально или нет, художник изобразил "Меркурий" в столь безнадежном положении. Возможно, он хотел усилить драматизм ситуации, который бы усилил эффект картины и еще более значимо высветил подвиг маленького брига над нависающими над ним громадами линейных кораблей. В разные годы к теме боя брига "Меркурий" обращались и такие известные отечественные художники-маринисты, как Барри, Иванов, Лубянов, Красовский, Чернецов, Печатин. Любопытно, что раму для картины Красовского изготовили из дерева корпуса самого "Меркурия". На картине, авторство которой предположительно принадлежит А. Шифлару, хорошо видно использование экипажем "Меркурия" весел. Отметим и такой факт, что картины боя всех других авторов куда более реалистичны, чем знаменитое полотно Айвазовского.
Спустя некоторое время началось и серьезное историческое изучение боя "Меркурия". Разумеется, главным документом являлся рапорт Казарского. Рапорт командира брига, написанный по форме того времени, как и положено командирскому рапорту, предельно лаконичен. В нем почти не было деталей боя. Как выяснилось позднее, Казарский допустил в своем рапорте и неточность (более чем простительную в его положении!), указав количество орудий у противника в 184, тогда как впоследствии сами турки констатировали, что на обоих их линейных кораблях было 220 пушек. Неточность, которая делает нашу победу еще весомей!
Но были ли еще какие-либо документы помимо рапорта командира? Оказывается, были! Вскоре после боя штурманский кондуктор "Меркурия" Селивестр Дмитриев написал небольшие записки под названием "Из журнала служившего на бриге "Меркурий" в день сражения 14 мая 1829 года", где рассказывается о некоторых деталях сражения.
Во время приезда Казарского в Николаев в 1833 году Дмитриев передал свои записки на суд своему бывшему командиру. Но тот так и не успел дать на них свой отзыв, так как скоропостижно умер. Затем записки Дмитриева были найдены при составлении описи бумаг Казарского и поступили в Петербургский цензурный комитет, где опубликование запретили, мотивируя это так: "Запрещено разглашать подробности о современных военных действиях". Комитет постановил далее направить для предварительного рассмотрения к военному министру. Затем записки оказались в Морском научном комитете. Так как записки были без подписи, поначалу думали, что они принадлежат перу самого Казарского, но после прочтения стало очевидным, что автор записок не командир брига, а один из его подчиненных.
А в сентябре 1834 года выходит специальный циркуляр Главного управления цензуры, извещающий цензоров Минска, Риги, Казани, цензурные комитеты Москвы, Дерпта, Вильно и других городов о запрещении публиковать материалы, связанные с "Меркурием" и Казарским, как материалы, раскрывающие секреты современных боевых действий.
Первым историей боя брига "Меркурий" заинтересовался офицер Балтийского флота капитан-лейтенант Иван Николаевич Сущев. Во время своей службы в 40-х годах ХIХ века на Средиземном море его много расспрашивали о "Меркурии" и его командире, после чего Сущев и сам заинтересовался боем брига.
"Я часто получал вопросы, – писал впоследствии Сущев, – от английских и французских моряков о русском капитане, который на бриге сражался с двумя линейными кораблями". Когда же Сущев был переведен на Черноморский флот, то занялся сбором информации о деталях знаменитого боя, изучая документы и записывая рассказы его участников. К сожалению, завершить свой труд Сущев так и не смог. Командуя корветом "Оливуца", он совершил плавание из Кронштадта в Петропавловск-на-Камчатке и там трагически погиб в сентябре 1851 года.
В 1853 году записки Сущева о Казарском попали в руки историку флота капитан-лейтенанту Александру Петровичу Соколову. Имея доступ в архивы, Соколов дополнил материалы Сущева новыми документами. Нашел он и безымянный "Журнал служившего на бриге "Меркурий"".
С этим "Журналом" Соколов отправился к вице-адмиралу Новосильскому, бывшему в 1829 году лейтенантом на "Меркурии". Новосильский прочел "Журнал" и сразу же, не задумываясь, назвал его автора – штурманского кондуктора Силивестра Дмитриева. Достоверность статьи и авторство Дмитриева Новосильский засвидетельствовал подписью.
Вскоре подборка документов о бое брига "Меркурий" была наконец-то опубликована в журнале "Морской сборник" и стала достоянием российской общественности. На собранных Сущевым и Соколовым материалах и основываются в своих работах о "Меркурии" все последующие историки.
Подвиг брига "Меркурий" был увековечен и в названиях еще нескольких кораблей отечественного флота. Разумеется, что повеление Николая I строить суда по чертежам легендарного "Меркурия" выполнить не могли. Время и технический прогресс диктовали свои правила. Поэтому спущенный на воду в 1865 году корвет Черноморского флота был назван "Память Меркурия". После его списания в 1883 году с николаевских стапелей сошел на воду крейсер "Память Меркурия", а в 1907 году еще один из новейших крейсеров Черноморского флота был назван этим именем. В советское время название "Память Меркурия" носило гидрографическое судно Черноморского флота. Именем капитана 1-го ранга А.И. Казарского был в свое время назван бриг Балтийского флота, а затем и минный крейсер Черноморского флота. Остается надеяться, что имена "Меркурия" и его доблестного командира в скором времени снова появятся на борту кораблей российского Черноморского флота.
Глава пятая
Побратимы "Меркурия"
В истории отечественного парусного флота было немало случаев, когда наши суда, подобно бригу "Меркурий", принимали вызов противника, невзирая на его полное превосходство в силах. Итоги этих отчаянных схваток были различными. Порой дерзость и мастерство обеспечивали им победу, порой они терпели поражение, но даже враг признавал их доблесть и отвагу. Вот некоторые характерные примеры героических подвигов наших моряков.
* * *
Во время Русско-французской войны 1805 года в Средиземное море была направлена эскадра вице-адмирала Сенявина, усиленная несколькими судами Черноморского флота. Боевые действия с французскими войсками, которыми командовал генерал Мармон (будущий маршал), он вел в Адриатику побережья Далмации. Стремясь взять главный форпост французов – порт Рагузу в блокаду, Сенявин захватывает два близлежащих острова – Курцало и Брацо. В охранение островов был определен отряд капитана 1-го ранга Гетцена. Однако спустя некоторое время Сенявин был вынужден отозвать суда Гетцена для участия в другой операции. В прикрытии островов был оставлен черноморский бриг "Александр" под командой лейтенанта Скаловского.
Мармон был вне себя от известия о потере Курцало и Брацо.
Командующий французским корпусом, узнав об отходе отряда Гетцена, принял решение об атаке и захвате одинокого дозорного брига.
Уже затемно к "Александру" подвалила рыбачья фелука. Забравшийся на борт бородатый рыбак с тревогой сообщил Скаловскому, что сегодня поутру, покидая Спалатро, обратил внимание на суету на французских судах.
Французы между тем уже заканчивали последние приготовления к выходу. Для операции Мармон определил три канонерские лодки (каждая по две 18-фунтовых пушки), да тартану "Наполеон" с двумя восемнадцатифунтовыми орудиями в носу и шестью двенадцатифунтовыми по бортам. Сил для захвата старенького брига было определено более чем достаточно. Командира отряда Мармон инструктировал лично.
Вскоре французский отряд, неся все возможные паруса, уже спешил к лежавшему в дрейфе русскому бригу.
В одиннадцатом часу с дозорного барказа были усмотрены неприятельские суда, быстро спускавшиеся строем фронта. Немедленно известив Скаловского об увиденном выстрелом из фальконета, гардемарин Ушаков повернул барказ обратно под защиту бриговских пушек. Тем временем "Александр" уже вступил под паруса, и подошедший барказ поднимали уже на ходу. Скаловский ждать врага не желал, а сам поспешил ему навстречу!
– Иван Семенович! По числу пушек и калибрам мармонцы превосходят нас пятикратно! – опустил зрительную трубу мичман Мельников.
– Это даже неплохо! – отозвался Скаловский. – Чем сильнее неприятель, тем почетней победа! Наш козырь – пистолетная дистанция и маневр!
Командир брига поднял голову вверх. Эка напасть! Будто нарочно упал ветер! А ведь французы имеют весла. Это еще больше осложняло ситуацию.
Французские суда приближались, стремясь охватить бриг со всех сторон. Чтобы ускорить маневр, яростно гребли, надеясь свалиться на абордаж. Скаловский же, в свою очередь, как мог, избегал рукопашной схватки, в то же время стремясь держать противника на минимальной дистанции, где его мелкие пушки могли конкурировать с крупнокалиберными орудиями французов. Дело это было весьма непростое, но иначе было нельзя.
Первыми открыли пальбу французы. Ядра с посвистом легли позади брига.
Наши сближались с французами молча, как это было всегда принято в русском флоте. И только тогда, когда "Александр" сошелся с неприятельскими судами вплотную, Скаловский велел разом разрядить все орудия. Первый залп оказался на редкость точным. Ядра прошили канонерскую лодку насквозь… Проба сил состоялась.
В течение первого часа боя "Александр" успешно отбивал все атаки правым бортом. Французы же, со своей стороны, все время стремились обойти бриг сразу с двух бортов. Наши пока уворачивались, но предательски быстро стихал ветер. В конце концов сразу двум канонеркам удалось зайти в корму русскому бригу. Противник "с великою жестокостью производил со всех лодок пушечную и ружейную пальбу". Продольные залпы тяжелых французских пушек в несколько минут вдребезги разнесли корму брига. Положение складывалось самое критическое. И все же Иван Скаловский нашел выход!
По приказанию командира мичман Мельников сумел под огнем спустить на воду судовой барказ. Став на шпринг и подцепив "Александр" на буксир, он сумел развернуть бриг бортом к неприятелю. Положение было восстановлено.
Вот французы предпринимают очередную атаку. Угадав и в этот раз направление их удара, Скаловский дает команду на барказ. Мельников машет в ответ шляпой (мол, понял) и сразу же разворачивает бриг в нужном направлении. Залп! Французы отходят, сбивая пламя с парусов. В это время следует новая команда, и "Александр" уже развернут другим бортом ко второй паре канонерок. Так, вертясь волчком, Скаловский успешно отбивался еще в течение двух долгих часов. Над морем была уже ночь, но ярко светила луна, и противоборствующие стороны не думали прекращать выяснение своих отношений. Сражаясь сам, Скаловский одновременно пресекал все попытки французов добраться до надоевшего им барказа.
История оставила нам многочисленные примеры мужества команды "Александра" в том достопамятном бою. Отважно сражался канонир Афанасьев. Тяжело раненный в ногу, он тем не менее вернулся к своему орудию и продолжал оставаться подле него на всем протяжении боя. Не покинул своего поста, будучи раненным, матрос Устин Федоров и многие иные. Храбро стрелял по противнику из мушкета судовой лекарь Ганителев, а когда на борту появились раненые, он "с таковым же усердием, рачением и неустрашимостью имел попечение" и о них. Примерную храбрость показал подштурман Корольков, который в течение всего сражения командовал двумя орудиями, "действуя оными с успехом и отличием".
Особенно запомнились участникам боя бесстрашие и мужество судового юнги. Имя его осталось не известным потомкам, а жаль! Невзирая на смертельную опасность, мальчишка от первой до последней минуты боя заряжал пушку, повиснув за бортом на виду неприятеля… Но подобные примеры храбрости на "Александре" не удивляли никого, ибо героями были все! Пример в том подавал сам командир. В парадом мундире, надушенный и при орденах, он распоряжался спокойно и четко, словно на учениях. Ни одного бранного слова, ни одного окрика не услышали от него в тот день матросы. Казалось, что он находится не под ядрами, а на каком-то рауте.
Не раз и не два пытались французы взять на абордаж упрямый бриг, и всякий раз неудачно. Но вот меткий выстрел с "Александра" поразил одну из канлодок прямо в крюйт-камеру. Раздался оглушительный взрыв. Над волнами встал столб огня и дыма. Когда пелена рассеялась, на месте канонерской лодки плавали только обломки рангоута и несколько чудом оставшихся в живых человек. Чадили дымами пожаров и другие французские суда. Темп их стрельбы сразу же заметно упал. А Скаловский все наращивал и наращивал темп огня.
Меткость русских пушек была поразительной. Вот где сказались долгие месяцы тренировок, которыми Скаловский так изнурял команду.
Уже под утро, окончательно убедившись в том, что пленить русский бриг не удастся, французы повернули вспять. Казалось бы, бой выигран, чего же еще? Но не таков был лейтенант Иван Скаловский, чтобы останавливаться на полпути!
– В погоню! – велел он.
И произошло самое настоящее чудо: маленький бриг погнал впереди себя три вражеских судна, каждое из которых превосходило его в силе. Воистину, небывалое бывает! Нагоняя неприятеля, "Александр" отворачивал в сторону и разряжал борт по концевой канонерке. Видя, что от брига отбиться не так-то просто, французы изо всех сил налегли на весла и только тогда смогли оторваться от преследования.
– Подсчитать потери! – распорядился лейтенант.
– Четверо побитых и семеро раненых! – доложили ему.
С многочисленными пробоинами в корпусе и разбитой кормой "Александр" вернулся на свое исходное место между островами.
А в это время на виду Спаларто медленно тонула вторая французская канонерка. Все попытки довести ее до порта оказались безуспешными: едва успели снять людей. В Спаларто два последних судна встречал сам Мармон. Внезапно на глазах у потрясенного генерала стал тонуть и "Наполеон". Тартану спасли, только успев выбросить ее на ближайшую отмель. Восстановлению она уже не подлежала. Незадачливого "Наполеона" ожидала разборка на дрова…
Прямо на причальной стенке Мармон отобрал у командира отряда шпагу и отправил под арест.
Боясь наполеоновского гнева, Мармон строжайше запретил всякое упоминание о позорном деле у острова Браццо. Рассчитывается, что все забудется само собой. Но шила, как известно, в мешке не утаить. Осведомители Наполеона работали прекрасно, и вскоре император уже знал все о бесславной потере трех своих судов и более двух сотен солдат. Особенно неприятен был для императора тот факт, что победитель в сражении звался "Александром", а побежденный флагман – "Наполеоном".
– Отныне я запрещаю давать свои имена любым суднам! – велел он своему адъютанту генералу Лористону. – Так будет спокойней!
А русский бриг, сменившись с дозора, уже стоял на рейде Боко-ди-Катторо. Было крещение, и все праздновали. На российской эскадре гремели орудийный, а затем и ружейный салюты. Греки были в восторге, видя столь явное торжество православной веры.
По приходе в порт "Александра", на его борт немедленно прибыл Сенявин. Приняв рапорт об итогах сражения, он горячо благодарил команду за верность присяге, храбрость и молодечество.
В тот же день Сенявин составил подробный доклад о подвиге брига на имя морского министра Чичагова: "…Не могу умолчать, чтоб не доложить о похвальном поступке лейтенанта Скаловского, командующего бригом "Александр", оказанном при сражении 16 декабря 1806 года с французскими канонерскими лодками. По прибытии брига "Александр"… я сам видел, сколько избиты у него корпус, особливо корма, весь такелаж и паруса картечами и пулями, и даже невероятно, что при таком жестоком сражении на бриге убито 4, да раненых 7 человек. Все сие я не могу иному причесть, как особливой расторопности, мужеству и храбрости лейтенанта Скаловского".