Этот инцидент вовсе не остудил горячие репортерские головы. В западных СМИ то и дело публиковались материалы, собранные "по ту сторону фронта", а телевидение частенько показывало леденящие кровь кадры необъявленной войны.
В феврале 1980 года репортажи из внутренних районов Афганистана в газете "Ю. С. ньюс энд Уорлд рипорт" публиковал Эдвард Джираде. Спустя три года Сэвик Шустер красочно описал в "Ньюсуик" свое участие вместе с партизанами в ночном налете на Кабул. В 1984 году Энтони Дэвис в газете "Интернэшнл геральд трибюн" рассказывал, как очевидец, о боях в Панджшере. В 1985 году Теренс Уайт из "Ньюсуик" провел январь в Кандагаре и его окрестностях.
Вот как поведал он об одном из своих впечатлений от моджахедов: "В отличие от Панджшерской долины, хвастающейся централизованным командованием, партизаны Кандагара разбиты на десятки мелких независимых групп. В большинстве своем неграмотные, моджахеды мало переживают по поводу раздробленности и, как правило, не знают о существовании других партий, кроме своей. Они преданы эмиру или полковому командиру. Их взгляды просты: истребить советских солдат и их афганских союзников, лояльных Б. Кармалю. "Все русские являются коммунистами, а это нехорошие люди, наши враги, - сказал мне один из партизан. - Они никогда не будут угодны Корану".
Отметим, что этому корреспонденту, безусловно, повезло - он вернулся домой живым. Зато другой американец, поехавший следом за ним туда же, в Кандагар, попал в скверную историю. СМИ сообщили, что корреспондент провинциальной газеты "Аризона Рипаблик" Чарльз Торнтон был убит в стычке между двумя соперничавшими бандами. На самом же деле все было не так.
Группа муллы Маланга, известного тем, что за три промаха из гранатомета он лично расстреливал своих бойцов, была полностью уничтожена все тем же кандагарским спецназом. Не знаем, случайно или нет оказался там в тот момент американец Торнтон… Может, и его, как годом раньше Абушара, разведка тоже "пасла" еще от Пакистана…
Около двух лет нелегально провели в Афганистане американский режиссер Д. Хармон и английский оператор А. Линдсей, снимая документальный фильм под названием "Джихад". Мы вид. ели их ленту. На наш взгляд, это одна из самых серьезных и честных кинематографических работ на тему афганской войны, поэтому позволим себе рассказать о ней подробнее.
В Пакистане Джефф Хармон и Александр Линдсей связались со штаб-квартирой Национального исламского фронта Афганистана (НИФА). Вместе с группой, принадлежащей к НИФА, они проникли в провинцию Кандагар. "Мы снимали все, что происходило перед нашими глазами, - рассказывал впоследствии Линдсей, похудевший за время работы на 15 килограммов. - А были на Западе и такие, кто не удосуживался даже разобраться, кто такие моджахеды. Такие за неделю снимали в Пакистане полнометражную пропагандистскую картину, инсценируя целые сражения.
Один западный документалист в своем фильме имитировал атаку советского МиГа на афганский кишлак. Для этого он снимал вначале летящий боевой самолет, а затем в одном из кишлаков- чудовищной силы взрыв. На экране это выглядело впечатляюще. Но когда мы поинтересовались у моджахедов, что произошло, они объяснили: в кишлаке были заложены несколько мин, которые сработали по команде… Но мы никогда не выдавали желаемое за действительность. Это означало бы обманывать самих себя.
Мы хотели показать реальных людей, без пропаганды, без восхищения иЛи возмущения той войной, которую они ведут. Наша кинокамера документировала каждый их шаг, их жизнь. Зрители должны были сами решить, кто такие моджахеды".
В Кандагаре они познакомились с лидером крупной вооруженной группы Хаджи Латифом, пожилым пуштуном, которому было уже за семьдесят. Выходец из народа, он возглавлял большой отряд, состоявший в основном из 15-20-летних парней. Часто он сам готовил для них пищу, был внимателен ко всем, но порой не обходилось без мордобоя, если кто-то провинился. Его уважали, им гордились.
Судьба Хаджи Латифа особенная. Почти всю жизнь он воевал против государственной власти. По словам Джеффа Хармона, это афганский Робин Гуд, грабивший богатых, заботливо защищавший бедных, придерживающийся кодекса обычаев пуштунов. Всю жизнь Хаджи Латиф воевал за свои идеалы, против общества, давившего бедного человека, и всю жизнь он считался разбойником, вне закона. Но неожиданно ситуация резко изменилась. Нашлись те, кто сумел превратить его из "разбойника" в "борца за справедливость" в Афганистане. Такое превращение из "преступника" в "героя" не редкость для Афганистана.
"Большинство моджахедов безграмотны, сильно религиозны и свято верят, что попадут в рай или погибнут в священной войне, - делился впечатлениями Джефф. - К тому же многие любят войну, у них это в крови. Я бы не назвал их наркоманами в том смысле, как это понимаем мы, но многие из них курят гашиш. Это принято во всем Афганистане. Я бы не сказал, что они воюют за деньги. Мы ни разу не видели, чтоб им платили за боевые операции. Они босые, полуголодные, так что нам приходилось переносить то же самое. Иногда неделями мы ели только картошку на завтрак, обед и ужин, потому что не было денег, чтобы купить продукты, или же негде было покупать.
Перед тем, как их отправляют из Пакистана в Афганистан, им выдают автоматы Калашникова. Они обязаны по возвращении их вернуть. Но почти никто этого не делает, ссылаясь на то, что оружие было утеряно в бою. Автоматы продают, и таким образом есть на что кормить семью. "Калашников" стоит около 100 тысяч афгани. Простому человеку этого хватает на много месяцев…"
Фильм "Джихад" - это рассказ о разных человеческих судьбах. 15-летнего Ахмада ценили как опытного бойца. В нем жили непередаваемая наивность и в то же время зрелость. Джефф Хармон рассказывал, что у Ахмада были часы, с которыми он никогда не расставался и очень гордился ими. Их разбили афганские солдаты, остановившие парня на дороге. Ахмад собрал все винтики, стрелки, положил их в карман и часто показывал друзьям, приговаривая: "У меня нет больше часов". Он гордился тем, что ему доверяли ездить на японском мотоцикле "Ямаха". Во время одной операции мотоцикл сгорел, Ахмад взял с собой кусок трубы и говорил: "Вот, больше нет мотоцикла".
Как-то Ахмад отвел в сторону Джеффа и сказал ему: "У нас нет лекарств, и люди мучаются самыми разными болезнями, многие становятся глупыми. Мы никогда не видели денег. Все деньги остаются у политических лидеров. А ведь нам нужны лекарства, врачи. Не говорите никому об этом. Меня убьют…" Это интервью Джефф записал на магнитофон. Он вернулся в Англию, чтобы просмотреть отснятый материал, дав себе слово, что по возвращении в Афганистан снимет Ахмада. Но этому не суждено было случиться. Парень погиб во время одного из боев в Кандагаре. Его ранило шрапнелью в живот, он мучительно умирал десять дней. Но в фильме остались его слова, записанные на пленку…
Еще монологи, приведенные в фильме. 9-летний мальчишка: "Моя работа - подбежать и бросить в толпу на базаре гранату или выстрелить из автомата…" Исмаил, парень лет 20: "В Афганистане хорошо, там много войны. Мне нравится воевать…" Моджахед постарше: "Почему надо участвовать в этой войне? Потому что убитый моджахед сразу же попадает в рай. Мученик не чувствует боли, он сразу оказывается в раю. Мы хотим стать мучениками, чтобы попасть в рай. В раю будут сады и разные фрукты, и красивые мальчики, и красивые девочки, там будет все, что вы хотите. Все, что запрещено мусульманам в этой жизни, будет в раю. Мученик не умирает, он живет вечно…"
Линдсей вспоминал, как его и Джеффа специально разбудили члены отряда ИПА ("Исламской партии Афганистана"), чтобы показать людей с отрезанными головами, ногами, руками. А в Кандагаре они видели реальную "работу" борцов за веру. Они закопали в землю десять убитых советских солдат, оставив торчащими из земли ноги…
Д. Гай: Почему мы так детально останавливаемся на свидетельствах наших зарубежных коллег? Думается, ответ ясен. Десятилетие наш читатель кормился с одного стола, где готовились блюда официальной советской пропаганды. Об Афганистане было положено знать лишь ту "правду", которую, исходя из своих интересов, скупо отцеживали "кураторы" в ЦК, КГБ и Генштабе. Для освещения афганских событий нашим журналистам выделили только две краски: светлую - описывать подвиги революционеров и черную - изображать преступления душманов. Да и цензура проявляла сверхбдительность…
В. Снегирев: К стыду своему и я, пока не разобрался в ситуации, "работал на контрасте": белое - черное, друзья- враги, революция - контрреволюция. Сейчас горько об этом вспоминать.
А может, думать не хотел? Вопросов трудных задавать себе боялся? Ведь так жить было удобнее, а? Да нет, пожалуй… Очень прочно было "зацементировано" сознание, долгим оказался путь из плена догм к прозрению.
Путешествие Данзигера
В марте 1989 года, после выхода из Афганистана наших войск, один из авторов этой книги познакомился в Кабуле с весьма колоритным человеком. Представила его журналистка из Би-би-си Лиз Дуссет, отрекомендовала как самую необыкновенную личность из всех известных. Корреспонденту ("фриланс") журнала "Мидл ист" Нику Данзигеру было чуть больше тридцати. В отличие от всех остальных западных коллег он жил не в роскошном отеле Интерконтиненталь, а в ободранном, холодном номере старой гостиницы Кабул и не ездил по городу, как они, в арендованных такси, а ходил только пешком. Одиссея его в двух словах такова.
Англичанин Ник Данзигер в середине 80-х совершил, можно сказать, беспримерное пешее путешествие через Сирию, Ирак, Иран, Афганистан, Пакистан и Китай. Без единой визы он миновал пять границ, прошел по обширной территории, объятой войной. Его могли казнить в Иране и в Афганистане, бросить за решетку в любой другой стране. Он написал книгу "Путешествие Данзигера", которая заняла четвертое место в списке бестселлеров на книжном рынке Англии.
Разумеется, нас более всего интересовал афганский этап путешествия Ника. Казалось невероятным, как это он один, без охраны и провожатых, смог пройти по дорогам и тропам страны, где за чужестранцами велась самая настоящая охота - с использованием спецслужб, вертолетов, собак и прочего.
Из рассказа Данзигера следовало, что маршрут по Афганистану занял у него два месяца и проходил по провинциям Герат, Гур, Гильменд, Кандагар. Три недели он провел с моджахедами Турана Исмаила в западной части древнего Герата - как раз в то время, когда город подвергался ожесточенным бомбардировкам с МиГов и вертолетов.
- Как моджахеды к тебе относились?
- Вначале настороженно, затем, познакомившись поближе, дружески. Они ненавидят советских, однако следом идут американцы - их они ненавидят тоже.
- Встречались ли тебе на пути наши военные?
- Видел их только издалека. А вот высокопоставленного офицера правительственных войск наблюдал в двух шагах. Он пришел к Исмаил-хану с ценной информацией о том, как лучше устроить засаду на советских. Это был завербованный агент Исмаила.
- Ник, верил ли ты, что все для тебя закончится благополучно?
- Откровенно говоря, в Герате под бомбежками не раз прощался с жизнью. Из глубины Афганистана отправил письмо родным в Великобританию, и оно дошло до адресата. Непостижимо!
- Что главное вынес ты из этого путешествия?
- Я увидел, что от войны более всего страдают обычные мирные жители.
- А скажи, Ник, что ты думаешь об афганцах?
- Они очень открытые. Очень гордые. И очень свободолюбивые. Никто и никогда не должен советовать афганцам, что им надо делать, как поступать.
Ник Данзигер в знак знакомства подарил свою книгу. С ее фрагментами мы хотим ознакомить наших читателей.
Итак, взгляд на необъявленную войну со стороны моджахедов.
"…Первые бледные проблески утреннего света застали моих спутников за молитвой. Эта деревня отличалась от предыдущей, так как была сильно повреждена и явно подвергалась повторным атакам. Дома превратились в груду камней, под которыми, возможно, были погребены их обитатели, а сады были полны камней. Лишь несколько стен оставались целыми, и помещения были открыты для пыли, ползущей с долин.
Женщины здесь не надевали темные чадры, как в Иране. Вместо этого они носили разновидность клетчатого шерстяного покрывала, которым, как вуалью, закрывали лица. Дети играли в оросительных каналах, превращенных войной в болота, полные грязи. Однако, казалось, мало кто находился в подавленном состоянии духа.
…Мы продвигались от одной деревни к другой. На окраине каждой ожидали приветствий старейшин. Без благословения старейшин мы не могли войти ни в одну деревню…
Помню, один из моджахедов озабоченно взглянул на меня, когда я был им представлен, а другие переминались с ноги на ногу с выражением недоверия на обветренных лицах и спрашивали: "Би-би-си, Лондон?" Это звучало как если бы они произносили магическое заклинание. Я сказал им, что я действительно из Лондона, оставив открытым вопрос, представляю ли Би-би-си.
Мы старались передвигаться как можно быстрее, чтобы уменьшить риск нападения, ибо пересекали наиболее открытый участок. Только один из нас имел "Калашников", который прятал. Кто-то указал на отдаленный дом: "Это русский пост".
…Я замечал мало домов, оставшихся непокрытыми шрамами войны, а в одном месте увидел нетронутые бункеры цементной фабрики, очевидно, не взорванные из страха ответного удара. Выяснилось, что примерно так оно и было. Расплата по принципу "око за око, зуб за зуб" иногда предотвращала бои. Если афганские повстанцы оставят целой эту фабрику, тогда русские пощадят соседнюю деревню. Таким был здесь счет.
…Мое путешествие казалось бесконечным, и, несмотря на облегчение, приносимое водой и деревьями, дающими тень, я впал в уныние при виде дороги, уходящей вперед. Мне, однако, достаточно повезло: я был подобран сначала разновидностью местного такси - весело украшенной повозкой, запряженной лошадьми, а потом мотовелосипедом.
Во время поездки на мотовелосипеде я стал свидетелем, как МиГи совершили нападение средь бела дня. Их целью стало маленькое неприметное селение.
Шесть самолетов, подобно смертоносным иглам, внезапно спустились с ясного голубого неба. Они следовали, как я определил, стандартной схеме атаки… Падение бомб сопровождалось огромными столбами дыма и пыли, поднимающимися по спирали до самого неба. Я смотрел на происходящее со страхом и возбуждением, так как впервые видел такую акцию, если жестокую безнаказанную атаку можно было назвать акцией. Повстанцы не имели возможности отплатить врагу, а русские, похоже, зная это, действовали не слишком торопливо. Реактивные самолеты атаковали парами, сбрасывая бомбы и совершая заход по кругу, чтобы пристроиться в конец "очереди" для повторной бомбежки. Я сначала не понял этого маневра, но когда до меня дошло, то возблагодарил Господа, что не последовал первому инстинкту немедленно бежать на помощь раненым.
Атака была столь внезапной, что я даже не обратил внимания на два вертолета, которые сопровождали реактивные самолеты. Они парили параллельно друг другу, как бы размечая зону бомбежки.
…В отличие от остальных я оставался пригвожденным к месту еще долго после того, как самолеты и вертолеты улетели. Теперь я понимал, что значит находиться в военной зоне. Смерть была здесь обычной вещью. Наверное, поэтому МиГи оказали мало воздействия на жителей. Мужчины в тюрбанах продолжали идти со своими осликами, нагруженными продуктами, сновали велосипедисты, работающие в полях крестьяне едва удосужились взглянуть вверх. Даже животные, казалось, не обратили внимания на бомбежку.
Отсюда и до самого Герата война вошла в мое сознание во всей своей полноте.
Заваленная обломками дорога была рябой от воронок из-под бомб… Я спрашивал себя: как будет выглядеть древний Герат? Я видел фотографию города с возвышающейся над ним мечетью, но понимал: тот, каким он стал сейчас, будет иметь мало сходства с тем, каким он был до нашествия.
Западная часть города была и впрямь разорена. Это выглядело намного страшнее, чем на некоторых картинах, виденных мною в галереях Дрездена или Лондона. Великий Герат, который простоял 2500 лет и был свидетелем походов Александра Македонского, Чингиз-хана и Тамерлана, превращался в груду развалин. Объятый ужасом, я смотрел на разрушения. Перекошенные деревянные балки выступали из-под обвалившихся стен подобно рукам, протянутым с мольбой. В стены были вмурованы все еще не разорвавшиеся ракеты, взрыватели которых ясно различались в хвостовых частях. Везде валялся мусор войны. Бомбежка здесь была более чем интенсивной. В некоторых местах виднелись глубокие воронки, в них натекла вода.
Герату был нанесен исключительно большой урон. Но моджахеды продолжали жить в развалинах зданий, за разбитыми дверными проемами, в глубине уничтоженных садов. Их комнаты были пустыми, за исключением нескольких подушек на полу, "Калашниковых" и сумок с амуницией, висевших на изуродованных стенах. Их оружие было украшено веселыми разноцветными рисунками и обращениями к Богу. Многие моджахеды для удачи и защиты имели маленькие цепочки, прикрепляемые к автоматным стволам или небольшую треугольную сумочку со свитком Корана внутри. Эти сумочки так же надевались на шею или на руку повыше локтя подобно подвязке.
…Военные операции моджахедов проводились ночью; в течение дня они обычно отдыхали, держа ухо востро в ожидании отчетливого прерывистого звука винтовых лопастей. При гуле приближающихся вертолетов все приходили в движение: каждый хватал свое оружие и выбегал наружу, под прикрытие высыхающего, обрамленного деревьями оросительного канала. Я выбегал вместе с ними, отчаянно пытаясь завязать шнурки ботинок, но это отнимало так много времени, что я бросал ботинки, предпочитая им скользящие сандалии моих спутников.
Когда атака начиналась - а появление вертолетов почти всегда предвещало приближение МиГов, - мы обычно распластывались вдоль канала. Я старался сделаться как можно меньше, съеживался, забирался под деревья, дабы обеспечить себе максимальную безопасность. Ничто не наводило на меня такой ужас, как эти атаки: шум двигателей и резкий свист от падения бомб, казалось, изолируют вас от всего мира, оглушая и ослеп-ля я, и вы уже больше ничего не осознаете, кроме сверкания, грохота и пронзительного, дикого визга реактивных самолетов. Были мгновения в этом начинающемся аду, когда я молил Бога: если удар придется по мне, то чтобы умереть сразу. Но я страстно хотел выжить - ибо умереть значило бы исчезнуть без следа. И вот так с надеждой припадал я к земле, пока не растворялись последние звуки падения бомб и не наступала тишина.
Каждый раз, когда атака кончалась, мы приветствовали друг друга с облегчением - вначале осторожно, а потом радостно, прыгая и махая кулаками, как если бы мы забивали эффектные голы. Однако мое облегчение от того, что я выжил, омрачалось тем, что каждый день два или три моджахеда" которых я знал и которые давали мне приют в Герате, погибали, заплатив цену мучеников.