По натуре аналитик, Бурков как бы заново пережил этот спокойный, внешне ничем не примечательный день. Наблюдательный глаз его из череды незначащих событий вытянул, точно штопор пробку, два. Прочесывая кишлак, солдаты в одном доме разворошили сено в поисках оружия. Ничего не нашли, а сено так и оставили разворошенным. Они же угостили Валерия арахисом и подарили ему симпатичную штучку типа брелочка с пилочкой для ногтей и маленькими ножничками… Тогда он не придал этому значения, а вечером, поразмыслив, пришел к выводу: ребята, по-русски говоря, стырили это в кишлаке у афганцев. И только ли одни эти мелочи?
Кому-то покажется: нашел о чем думать старлей, нам бы его заботы. Но ведь истекал второй день операции, а всего этих афганских дней у Буркова пока было пять или шесть, то есть совсем мало, оттого-то удивило, поразило его сделанное открытие - подразделения наши могут делать в кишлаках все, что им заблагорассудится. И воровать, мародерствовать в том числе, начиная с мелочей вроде невинного брелочка, а кончая… Об этом Бурков мог только догадываться.
- С тех пор ни разу ни от кого ничего не брал и сам лично рук не замарал, - говорит Валерий. - Но я был очевидным исключением…
Все началось для него в третий день. Батальон вернулся в ту самую "зеленку", где его обстреляли в начале пути. Две роты десантировались на близкие горушки, а мотострелки должны были прочесать "зеленку". Бурков попросился в одну из рот, комбат не отпустил.
Едва первые взводы вошли в "зеленку", поднялась сильная стрельба. Связь с пехотой была выведена прямо на бэтээр Буркова, громкоговорящая. Через динамик Валерий слышал взволнованные голоса: "Мужики, нас зажали, головы поднять не дают, выручайте…" Бурков тут же вызвал пару вертолетов. Наведение было крайне сложным и даже рискованным: он не видел реальной картины боя, а, судя по всему, "духи" и наши находились совсем рядом. Ориентировался исключительно по карте. Навел Ми-24, весь напрягся, сплошной комок нервов: только бы не по своим… После первого удара передали по рации: "Отлично навел, молодец"… Чуть отлегло… Мысленно сказал "спасибо" комэску. Видать, опытный парень.
(Кстати, потом они вместе поступали в Военно-воздушную академию, Валерий - на очное отделение, комэск - на заочное. Тогда только-только вышел Указ о борьбе с пьянством. Комендант Монинского гарнизона зашел в номер гостиницы, где жил комэск и его товарищ, и увидел у них на тумбочке не распечатанную бутылку водки. Поднялся крик, и их выгнали, не дав сдавать экзамены. Буркова это тогда взбесило. Они же даже не пили. Пошел качать права, но разве кому-нибудь докажешь…)
Благодаря вертолетчикам и авианаводчику бойцам удалось выйти из "зеленки". Двадцать пять убитых, сорок восемь раненых. Большие потери. И всего-то за два часа боя.
Генерал, руководитель операции, только-только прибывший из Союза, требовал, чтобы на следующий день десантно-штурмовая бригада вновь пошла прочесывать "зеленку". Комбриг, собаку съевший на таких операциях, отговаривал его: "Будет много крови". Но генерал был неумолим. Бурков случайно стал свидетелем этого разговора на повышенных тонах и сделах умозаключение (анализ и еще раз анализ): как, оказывается, легко распоряжаться чужими жизнями.
Но это произошло в самом конце дня. А пока… Пока последовал приказ: всех снова в "зеленку". Даже водителей бэтээров спешили. И, естественно, сразу попали под обстрел. Две "вертушки" продолжали летать над "зеленкой" и слушали наводку Буркова. Теперь он уже наблюдал обстановку собственными глазами.
В один из моментов его едва не подстрелили. Спасаясь от пуль, пришлось искупаться в арыке, а ведь шла зима. Прошел таким образом Валерий и крещение ледяной купелью.
Испытал он и удар НУРСов с наведенных им на цель "двадцатьчетверок". В шестидесяти метрах от него поднялся столб пыли и огня. Попадание было исключительно метким. А если бы вертолетчики чуть смазали или его наводка оказалась не совсем точной? Об этом не хотелось думать.
Д. Гай: Мы беседуем в квартире подполковника Буркова в Крылатском. Сын-трехлетка то и дело забегает в комнату, Валерий, деланно сдвигая брови, вытуривает его, тот не слушается, опять вбегает: "Дядя, запишите меня"… Так на пленке и остался его звенящий, как вода по камушкам, голосок… Жена Валерия стряпает на кухне, в комнату проникают вкусные запахи.
Мир и покой царят в доме Буркова. И не нужна сверхнаблюдательность, чтобы убедиться, как счастливы его обитатели. Может, чтобы испытать такое счастье, надо пережить то, что пережил Валерий?
- Изменился ли ваш взгляд на ту войну? - спрашиваю я его.
- В целом нет, не изменился. Будучи в Афганистане я говорил: "Если бы на мою Родину пришли такие "интернационалисты", я бы взял автомат и ушел в лес". Передаю дословно. Примеров мародерства и даже убийств ни в чем не повинных мирных людей было предостаточно.
Вот только один эпизод. Однажды батальон ДШБ подошел к кишлаку. Появились старики. Начались переговоры. Договорились, что батальон беспрепятственно пройдет через кишлак, то есть обойдется без его прочесывания и стрельбы. И вот когда хвост колонны выходил из кишлака, откуда-то вдруг раздался выстрел. Комбат немедленно дал команду развернуться и из всех стволов ударить по кишлаку. Что от него осталось, можете себе представить.
Когда я обронил в разговоре с бойцами, что так поступать не следовало, те напали на меня: "Почему вы их защищаете? Они же первыми выстрелили". "Да, первыми, - согласился я, - но на свинство разве обязательно отвечать свинством? У нас должны быть чистые руки и чистая совесть". Ребята не приняли мою аргументацию. Я их понимаю: "духи" убили многих их товарищей. И все-таки остаюсь при своем мнении: мы должны были вести себя в Афганистане иначе.
Другой пример. Как известно, афганцы часто хранят деньги в чалмах. Молодой "летеха", лейтенант, значит, заходит с автоматом в дом. Сидят два старика. "Летеха" сдергивает у них с головы чалмы и находит пятьсот афгашек. Копейки в общем. Старики возмутились. Тогда офицер дает команду солдату: "Отведи их в сушильню и кончай". Тот так и сделал. В этот момент к дому подходят бойцы афганских правительственных войск. Слышат выстрелы. В чем дело? Бегут в сушильню и видят нашего солдата и трупы стариков. В итоге афганский батальон едва не взбунтовался, его вынуждены были вывести из боевых действий. "Мы все равно убьем тех ваших двоих", - пообещали афганские бойцы.
Вот тогда я и сказал ту фразу: "Если бы ко мне пришли такие "интернационалисты", я бы взял автомат"…
Мне часто задавали вопрос: ехал ли я в Афганистан мстить за отца? Нет, конечно. В бою - да, встречусь лицом к лицу с "духом", буду стрелять. И убью. Либо он меня, либо я его. Это война. Но - мстить, притом специально, сознательно?
Однажды мой приятель "особист" Игорь предоставил мне возможность "подопрашивать с пристрастием" пленного афганца, притом чистого душмана. Пока мы ехали к хадовцам, державшим того "духа", у меня начался мандраж. Трясло всего. А как увидел, что творили хадовцы, а они, надо сказать, звери были, сел на бэтээр и поехал назад. Есть же какой-то предел, порог, который человек не имеет права перейти.
Был у меня эпизод, когда комбат хотел расстрелять одного афганца. Приняли его за "духа", якобы прятавшегося в дупле. Начал комбат его допрашивать. Молодой парень, ничего не знает - ни где бандиты, ни где оружие. Потом выяснилось - вовсе и не в дупле он сидел, а просто встречал наш батальон.
Тогда комбат говорит бойцу одному, Андрюхе:
- А ну, врежь ему как следует.
Андрюха врезал. И враз изменились глаза у афганца: доверчивые, наивные, вмиг стали злыми.
Комбат говорит: "Андрюха, кончай его". Ну, повел его Андрюха в сушильню. Одна-две минуты, выстрела нет. Возвращает его комбат: "Ладно, передадим его комбригу".
Двое суток мотался он с нами. С ним брйцы наши подружились. Видно было, что он обычный крестьянин, а никакой не "дух". К слову сказать, я спросил потом Андрея: почему он не расстрелял того парня? То ли "покрасоваться" захотел Андрей, то ли правду сказал: "Я зарезать его хотел. Убивать - убивал, а резать еще не приходилось…"
Так вот, спустя двое суток комбат передумал передавать афганца комбригу. Подозвал Андрея и что-то зашептал ему на ухо. Я смекнул, подошел к комбату (а человек он был трусливый и неумный, с непомерным самомнением) и говорю: "Слушай, комбат, я тебе не дам расстрелять этого парня". "А я тебя и спрашивать не буду, кто ты такой?" - вызверился он на меня. "Я для тебя никто, и ты для меня никто, а расстреливать не дам". А афганец улыбается, не подозревает, какая беда рядом ходит.
В общем, отпустили парня. Мечта у меня встретиться с ним теперь. Кишлак-то я хорошо помню. Интересно, как сложилась его судьба?..
Разговор заходит об опыте ведения войны.
- У нас там было три типа операций: армейская, частная и реализация. В них соответственно участвовали дивизия или бригада и батальон. Сначала я был авианаводчиком, потом стал начальником группы боевого управления. Ходил при командире дивизии, бригады. Выделялся нам обычно полк авиации, иногда несколько эскадрилий.
Те же американцы усовершенствовали опыт Второй мировой войны - ведь уже тогда появились авианаводчики. А мы, как водится, похерили его. И пока в Афгане петух жареный не клюнул, мы не обращали внимания на эту военную специальность. Авианаводчиками у нас кто ходил? Командиры полков. Одно это уже показывает степень ответственности. Человек должен соображать и в пехоте, и в авиации, быть и тактиком, и оперативным работником и управленцем. С земли надо полностью сделать схему атаки летчика, идущего по вызову.
Я стремился нарабатывать собственный опыт, систематизировать, обобщать опыт коллег. Как наводить самолеты и вертолеты, какие факторы учитывать, что считать наиболее важным? Ошибки тут должны быть исключены. А на практике… На практике родимые СУ-17 однажды так грохнули по нашему батальону… Четыре трупа, восемь раненых. Я тогда отматерил старшего авиационного начальника, который летал и сверху руководил воздушным боем. Ведь едва "Сухие" прилетели, я спросил его по рации: "По каким целям будете работать?" А он мне: "Не твое дело, мы все знаем…" То есть как не мое, когда они рядом со мной будут бомбить? Вот и результат.
Мы постоянно экспериментировали для достижения большей оперативности. Стали готовить внештатных авиационных корректировщиков непосредственно из пехоты, а наводчика сажали на КДП, ставили ему радиостанцию, обеспечивающую связь, и он начинал руководить… В инструкциях это записано не было, сами придумали. Ведь главное - повысить уровень управления воздушным боем. От этого все и зависит.
В академии я написал несколько работ по авианаведению, включая учебное пособие. Какая у них судьба? А никакая. Зам. начальника академии по науке, помню, сказал мне: "Кто вам поручил это? Мы все делаем по плану, ваших работ в плане нет". Вот так, коротко и ясно. Я на партсобрании выступил, поименно назвал всех, кто мешает моей работе. Дело легонько сдвинулось.
О многом мы переговорили в тот выходной. Единственная тема, на которую я наложил вето, табу, - ранение Валерия, стоившее ему потери ног. Не хотелось бередить душу своему собеседнику. И Валерий тоже не касался этой трагической страницы своей биографии. Наверное, потому, что вовсе не выглядел инвалидом, нуждающемся в жалости, сочувствии. Напротив, передо мной сидел полный сил и энергии подполковник, строивший грандиозные планы, обсуждавший со мной идею создания Российского комитета помощи инвалидам.
Пусть же сбудется все, о чем мечтает Бурков, и что он сам постарается реализовать.
Казалось бы, поставлена последняя точка в нашем повествовании о Буркове, но что-то не дает покоя, властно требует вернуться к факту его биографии, который нами не развернут, упомянут как бы между прочим, без нажима, хотя заслуживает быть особо отмеченным. Человек потерял ноги и смог вернуться в армию. Исключительный случай? Но таких "исключений" за годы афганской войны набралось несколько. Достаточно вспомнить и вовсе поразительную историю другого Валерия - Радчикова.
…В июле 1982 года старший лейтенант Радчиков был тяжело ранен. Госпиталь, ампутация того, что раньше называлось ногами, полная безысходность. Сколько молодых здоровых парней оказывались в такой ситуации и не находили из нее выхода… То есть некоторые находили, покончив с собой. Другие же становились безнадежными инвалидами со всеми вытекающими…
И Радчиков страдал - долго и тяжко, и он рыдал в подушку, и его посещали черные мысли.
В один прекрасный день (именно прекрасный) он попросил у врачей гантели. Так началось его выздоровление, физическое и душевное. А дальше… Дальше последовали события одно другого чудней и невероятней. Если облечь их в форму художественного произведения, скажем, рассказа или повести, то автор рискует быть обвиненным в "лакировке действительности", в не знающей удержу фантазии, отдающей дурным вкусом. Ну, кто, скажите на милость, поверит, что безногий старлей спустя год после ранения по собственной инициативе сумеет нелегально вернуться в Афганистан, в свою часть, в свою роту, будет, передвигаясь на протезах, принимать участие в боевых рейдах и операциях, за одну из которых его представят к званию Героя Советского Союза? Изобрази такое в рассказе - наверняка упрекнут автора: "Напридумывал бог знает чего"… Однако это чистая правда.
На этом чудеса не заканчиваются, они только начинаются. Радчикова, оказывается, искали по всему Союзу - пропал офицер, а он тем временем воевал в Афганистане. Наградные документы "засветили" Валерия. Так вот он где?! Обманным путем его отправили из Кабула в Москву. И начались его хождения по инстанциям. Где солдатской хитростью, где бесшабашной прямотой, где нажимом и даже скандалом, где обходными маневрами утверждал Радчиков свое святое право продолжать воевать, ибо без армии, вне армии, он себя не мыслил. И сколько же туполобых чинуш в мундирах повстречал он на этом пути… Как заведенные, они твердили: не в их компетенции отправить его обратно в часть, на что Радчиков однажды в сердцах бросил: а в чьей компетенции было лишать его ног?
Как ни удивительно, старлей вышел победителем в борьбе с военными чиновниками и снова оказался в своей части. За год стал капитаном, майором, был представлен к ордену Красной Звезды (геройскую Звезду он так и не получил). И вот здесь произошло то, что едва не добило прошедшего такие муки Радчикова. На представлении к ордену кто-то наложил резолюцию: "Отказать за мародерство". Это выглядело настолько диким, что Валерий не поверил. Однако все обстояло именно так. Что же вменили ему в вину? Оказывается, уезжая в Москву учиться в военную академию, он на прощальном ужине угощал офицеров жареным мясом теленка. Откуда мог взять теленка офицер, долгие месяцы по какому-то нелепому стечению обстоятельств вообще не получавший зарплаты? Естественно, "экспроприировать" у местного населения. Такова была логика тех, кто сам этим постоянно занимался и никак не мог представить себе иного.
Огромное количество "ничейного" скота бродило по долинам, изувеченным войной. Именно такой теленок и попал на офицерский прощальный ужин. Но Радчиков был для многих как бельмо на глазу, вот и пришлось ему держать ответ за несчастную скотинку.
Он потребовал суда над собой. Гласного и публичного. Если виноват - пусть накажут со всей суровостью, если прав - пусть принесут извинения. Дело, естественно, замяли.
…Вот уж воистину - характеры и обстоятельства…
Перебежчики
В афганской войне причудливо сплелись многие нити - так, что и не распутать. Соединилось, казалось, несоединимое, сошлось прямо противоположное. И в мирной-то действительности мы порой диву даемся: как же то или иное может сочетаться? А уж на войне и подавно.
Вот почему вслед за подлинными историями мужественных людей расскажем о такой в сущности немногочисленной категории участников войны, как перебежчики.
Из дневника В. Снегирева: 30 января 1986 года. Майор-"особист" одной из наших частей на северо-западе Афганистана предложил:
- Хотите встретиться с перебежчиком? Год провоевал против нас в банде.
- А где он?
- Да вот тут рядом, в камере, дожидается отправки в Союз.
Перебежчик оказался крупным круглолицым парнем по имени Алексей. Родом он был с юга, рос без отца, успел поработать в шахте проходчиком. Говорил грамотно, обдумывал каждую фразу, явно стараясь отвечать так, чтобы не навредить себе и не сказать больше, чем уже сказал следователю. Выпуклые глаза на поросшем рыжей щетиной лице смотрели уверенно, в движениях не было ни суеты, ни подобострастия.
Я записал его рассказ.
В армии с первых же дней у него не заладилось: попал в немилость к "старикам", стали они его бить, он пробовал сдачи давать, они в ответ… Почему так вышло? Объясняет: считал себя умнее других, а там требовалось "пахать" на старослужащих, к этому не привык. Трудно сказать, чем бы все это кончилось, но тут вмешалось начальство, и перевели Алексея в соседнюю часть, в строительную роту, определив отвечать за горюче-смазочные материалы. Здесь он быстро смекнул, что к чему, и стал продавать солярку афганцам. "А что? - прямо глядя мне в глаза, сказал он. - Так многие делают. Главное - не попасться". Быстро обзавелся постоянными клиентами. Они ему говорили: "Если служить будет трудно - мы тебе поможем. Отправим в хорошее место".
Неожиданно в части назначают проверку. А у него не достает одной тонны ГСМ - той самой, что ушла "налево". Испугался. Попытался выйти за пределы гарнизона. Задержали. 7 октября 1984 года Алексея перевели из гарнизонной "губы" в камеру временно задержанных. Ночью, вынося парашу, обманул конвойного и совершил побег. Ушел в горы, а наткнувшись на первый же кишлак, сразу заявил: "Хочу воевать с советскими".
Лол Мухаммад, главарь крупного вооруженного формирования, повез его в Иран - показать начальству, которое, однако, велело вернуть перебежчика обратно, обучить языку и использовать в боевых операциях. Алексей просился в Пакистан: дескать, из него получится хороший инструктор, но вместо этого попал на базу моджахедов под Адрасканом, где был подвергнут тщательной обработке. Сначала в течение нескольких дней его опрашивали, вытягивая все, что касается дислокации наших частей, их боеспособности. Затем долго промывали мозги антисоветскими разговорами. Взяли подписку. Теперь по правилам вербовки предстояло "закрепление на крови".
Ему велели захватить штабную машину с документами и совершить несколько диверсионных актов. Не знаю, что он натворил на самом деле, следователю Алексей сквозь зубы признал только то, что из гранатомета он подбил санитарную машину. После этого ему вручили автомат и стали доверять почти как своему.
Все окрестные кишлаки целиком находились под контролем оппозиционных отрядов, рассказал перебежчик. На крышах их домов стояли крупнокалиберные пулеметы, по улицам свободно разъезжали "тойоты", ходили вооруженные люди. Главарь заранее знал о готовящихся против него войсковых операциях, у него везде были свои люди, и даже в ХАДе он держал агентов.
Иногда появлялся мулла по имени Сарвар - этот все твердил про аллаха, заставлял наизусть учить Коран. А что не по нему - сразу палкой по голове. Пять раз в день Алексей, принявший ислам, вместе со всеми совершал намаз.