Был тщеславен, имел склонность к театральным эффектам. Снимался в художественном фильме, играя в нем роль героя подполья, вождя Апрельской революции, то есть самого себя. Причем делал это с увлечением: придумывал разные сцены, заставляя переделывать сценарий - часто в ущерб исторической правде, но зато с пользой для самого себя. Он хотел появиться на экране в образе храброго, благородного и мудрого революционера, который постоянно печется о благе народном и при этом страшно рискует жизнью.
После апрельского переворота, освободившись из тюрьмы, он захотел въехать в центр города на танке. Танк встал на площади, Амин поднялся на башню и высоко поднял правую руку, на которой болтались наручники. Толпа от нахлынувших чувств взревела. Уже один только этот жест сразу сделал Амина чрезвычайно популярным. Похожий эпизод он требовал включить и в фильм.
И вот еще что запишите ради объективности. Я никогда не слышал от него ни одного плохого слова в адрес СССР. Если кто-то в присутствии Амина позволял себе даже вскользь упомянуть об отдельных недостатках Советского Союза, он тут же прерывал: "Никогда больше не говорите так". Хотя в повседневной жизни он все больше предпочитал американский стиль: сказывались годы учебы в университетах США.
Да, именно этот американский период в биографии Хафизуллы Амина впоследствии стал основанием для обвинения его в принадлежности к ЦРУ. Конечно, американская разведка активно вербовала свою агентуру среди афганских студентов, обучающихся в США, причем особое внимание уделяла как раз тем, кто, по мнению экспертов из Лэнгли, в будущем смог бы занять видные посты в афганских эшелонах власти. Учитывали происхождение, ум, амбиции, племенные связи, партийную принадлежность. И надо сказать, преуспели в этом: еще задолго до апрельского переворота Кабул сотрясали скандалы, связанные с разоблачением ряда видных деятелей режима, в студенческие годы завербованных ЦРУ и с тех пор подкармливаемых этим ведомством. Но никаких доказательств того, что и Амин входил в их число, никто и никогда предъявить не мог. Это пытался сделать, став "первым лицом", Б. Кармаль, но ему мало кто верил.
Рассказывает первый заместитель председателя Верховного суда Республики Афганистан Шараи Джаузджани:
- Когда Кармаль объявил Амина агентом ЦРУ, я решил, что новый руководитель страны имеет серьезные доказательства принадлежности своего предшественника к американской разведке. Однако на вопрос журналистов, какими фактами или документами он располагает, Кармаль сказал: "Мы нашли у него номер телефона американского резидента". А речь, как понимаю, шла об элементарной визитной карточке одного из сотрудников посольства США в Кабуле. Выходит, все мы были агентами, ведь такие карточки можно было найти почти у каждого…
…Чтобы окончательно расстаться со шпионским мотивом в нашем повествовании, скажем, что однажды у нас представился случай спросить самого Б. Кармаля: "Зачем вы объявили Амина агентом ЦРУ?" Бывший афганский руководитель горько усмехнулся: "Вы лучше задайте этот вопрос тем сотрудникам ваших спецслужб, которые тогда работали в Кабуле".
Ш. Джаузджани вел заседания первого съезда партии в январе 1965 года. По национальности узбек. Окончил богословский факультет Кабульского университета, где изучал ислам и право, затем, спустя десять лет, примкнул к одному из кружков, тяготевших к марксизму. При Тараки был генеральным прокурором республики, председателем Верховного суда, при Амине стал членом Политбюро, что впоследствии обошлось ему годами тюрьмы.
- Ваша перестройка освободила меня, - говорит Джаузджани, которого президент Наджибулла, следуя своим курсом на сплочение всех патриотических сил, в середине 1989 года опять ввел в состав ЦК и назначил первым заместителем председателя Верховного суда.
- Какие ошибки совершены ö нашей партии за 25 лет? - переспрашивает ветеран НДПА. - Самое страшное из всего, что произошло, это раскол в партии, который в свою очередь породил множество других бед. А что лежало в оснюве раскола? Ответить на этот вопрос двумя словами - тем более вам, чужестранцам, плохо знающим особенности Афганистана, - нет, это невозможно. Скажу лишь, что среди основных причин раскола были разногласия и социального, и национального характера. Многое крылось в субъективном факторе, то есть в личных взаимоотношениях руководителей партии. И Тараки, и Кармаль, оба претендовали на главенствующую роль, и каждый твердил, что у него на это больше прав. К примеру, Тараки обвинял Кармаля в знатном происхождении, а тот бросал ему упреки в пуштунском национализме. Вот так - слово за слово - и доходило до открытой вражды.
Ошибки… После захвата власти в апреле 1978 года мы не выполнили одну из самых главных задач нашей программы: не смогли сплотить вокруг партии широкие народные массы. Взяли власть и посчитали дело сделанным.
- Вы интересуетесь Хафизуллой Амином? - продолжает Джаузджани. - Что же, вы пришли по верному адресу. Я хорошо знал его. Это была неоднозначная личность. Его портрет не напишешь только одной краской. Он являлся человеком, безусловно, мужественным, полным энергии, весьма общительным, и все это способствовало его популярности. Там, где находился Амин, обязательно что-нибудь происходило: он кипел жаждой действий и жаждой немедленного результата.
В политике занимал крайне левые позиции. Догматик. Всячески культивировал свой культ и был абсолютно нетерпим к инакомыслию, любое сопротивление искоренял беспощадно. Да, верно, любил Тараки и преклонялся перед ним, но как только учитель оказался препятствием в реализации аминовских планов, уничтожил его без промедления.
Я не думаю, что он лукавил, когда клялся в вечной дружбе с СССР. Выступая однажды перед какой-то вашей делегацией, Амин сказал: "Я более советский, чем вы". Вряд ли он хорошо представлял себе, что означает быть советским, но в определенном смысле действительно был рафинированным коммунистом сталинского толка. С, другой стороны, то и дело подчеркивая нерушимость афгано-советской дружбы, он, видимо, хотел добиться большего доверия к себе со стороны Кремля.
Почему-то ненавидел хазарейцев. Может быть, оттого, что они исповедовали шиитский ислам и симпатизировали Хомейни, от которого исходила ощутимая угроза для послеапрельского Афганистана.
Когда мы работали над созданием конституции, предлагал устроить Афганистан по советскому образцу, то есть организовать ряд республик - пуштунскую, таджикскую, белуджскую и т. д. Настаивал также на включении в основной закон тезиса о диктатуре пролетариата. От такой очевидной глупости его сумели отговорить три советника, специально приглашенных из СССР для помощи в разработке конституции.
Репрессии против парчамистов - тема отдельного разговора. Что за этим стояло? Патологическая жестокость диктатора? Страх? Жажда власти? Или здесь срабатывали неведомые нам чисто восточные факторы?
А. К. Мисак полагает, что всему виной "левачество" Амина, следование "сталинским курсом", предполагавшим безжалостное уничтожение самих корней любых оппозиций, не считаясь с жертвами. Истреблять "по Амину" надлежало всех, кто хоть в малейшей степени был недоволен новым режимом и провозглашенной им политикой.
В то же время Мисак предостерегал нас от огульных обвинений Амина з уничтожении товарищей по партии. "Да, - соглашался он, - члены ЦК Кештманд, Кадыр, Рафи и другие были в тюрьме, и суд даже приговорил некоторых из них к смерти. Но тут вмешался Амин и, жестоко раскритиковав судей, предотвратил расправу над товарищами. Он сказал так: "Когда наша власть укрепится, мы освободим их из тюрьмы и будем работать вместе".
Мисак попросил назвать хоть одного известного парчамиста, который стал бы жертвой Амина. Мы напомнили ему несколько фамилий - эти люди рассказывают о страшных пытках, которым их подвергали в аминовских застенках. Мисак только равнодушно пожал плечами.
Но в ходе нашей беседы с Джаузджани история о том, как Амин будто бы предотвратил казнь парчамистов, получила неожиданное продолжение.
- Через неделю после устранения Тараки Амин спросил меня: "А что люди говорят по поводу его смерти?" - "Ходят слухи, что Тараки убили высшие руководители в борьбе за власть". Он помрачнел: "Ну, и что мне делать?" - "Есть одно предложение. Если вы обещаете спокойно выслушать меня до конца, я скажу". "Попробуй", - милостиво согласился Амин.
"Решением суда министр Кештманд и генерал Кадыр - оба старые члены партии - приговорены к расстрелу, а полковник Рафи к 20 годам тюрьмы. Освободите этих людей - тогда вы сразу поправите свою репутацию". "Ты что же?! - вспыхнул Амин. - Защищаешь парчамистов?" "Но Кадыр - халькист и к тому же он - популярный герой революции. Кештманд вышел из низов, его тоже все уважают. А Рафи - ваш земляк из Пагмана, как же можно его убивать?" "Нет, - упорствовал Амин. - Если я освобожу этих заговорщиков, у парчамистов дух окрепнет, и тогда они против меня будут действовать еще активнее".
Только после долгих уговоров Амин согласился заменить смертную казнь на 15 лет тюрьмы.
…Другое важное дополнение сделал А. М. Пузанов:
- Во времена Тараки, но при деятельном участии Амина, были арестованы, брошены в тюрьму, подвергнуты жестоким пыткам многие видные деятели партии - члены Политбюро и ЦК. Я дал телеграмму в Москву с просьбой официально высказать озабоченность по этому поводу. Москва отреагировала соответствующим образом, о чем я и проинформировал Тараки. Но он отнесся к этому в высшей степени индифферентно: "Ревтрибунал решит, виноваты они или нет".
Мы-то уже хорошо знали, что невиноватых не бывает.
Когда Амин стал первым лицом, мои ребята мне докладывают: через неделю бывший министр планирования Кештманд будет с его ведома расстрелян. Этого нельзя было допустить. Опять я попросил аудиенции у Амина. Как положено, поговорили мы вначале о всяких пустяках, потом я ему говорю: "Это верно, что Кештманд будет расстрелян?" - "Верно". - "Но ведь вы в своих выступлениях, осудив злоупотребления, которые имели место при Тараки, пообещали впредь руководствоваться гуманными принципами". - "Да, обещал". - "Теперь вы руководитель партии и государства - так не пора ли эти обещания выполнять?" "Хорошо, - после некоторого раздумья сказал Амин, - я заменю казнь длительным тюремным заключением". "Я могу сообщить об этом советскому руководству?" - "Да, конечно".
Так, благодаря аминовскому "гуманизму", будущий афганский премьер-министр был приговорен "всего" к 15 годам тюрьмы.
Должен сказать, что Амина мы раскусили не сразу; около года прошло, пока не стало окончательно ясно: этот человек безудержно рвется к власти и не остановится на своем пути ни перед чем. Сначала Амин решил устранить Б. Кармаля, который являлся вторым человеком в партии и так же, как Тараки, стоял у истоков НДПА. Однажды - это было летом 1978 года - генсек мне говорит: "Товарищ Бабрак Кармаль попросил разрешить ему длительный выезд за границу - или послом, или на лечение". Но я-то понимал, о каком лечении идет речь. Кармаль видел, что парчамистов в составе руководящих органов партии и государства становится все меньше (а скоро их не станет совсем), что вокруг него все туже сжимается кольцо аминовских интриг. Может быть, ему уже тогда "порекомендовали" добром покинуть страну.
На следующий день я случайно встретил Б. Кармаля в аэропорту во время проводов какой-то делегации. Принялся упрекать его: "Ваш отъезд будет означать раскол в партии, одумайтесь…" Он согласился: "Да, кажется, я погорячился". Мы условились, что Кармаль как заместитель премьер-министра в самое ближайшее время пригласит меня к себе, и тогда мы более детально обсудим ситуацию. А еще сутки спустя он звонит: "Товарищ Пузанов, во встрече нет необходимости, потому что я остаюсь в Кабуле, будем работать вместе". И что же вы думаете? Проходит всего несколько дней, и в столице официально объявляют, что шесть видных деятелей партии отправляются на "ответственную работу послами в ряд стран". Разумеется, все шесть - парчамисты, и, конечно же, среди них - Бабрак Кармаль.
Добился-таки Амин своего.
К тому времени я уже знал, что он контролирует наши городские телефоны. Нужно было соблюдать особую осторожность. А тут вечером мне докладывают: "Звонит Бабрак Кармаль и просит о немедленной аудиенции". Я знал, что Кармаль и пять других его товарищей по несчастью в тот вечер участвовали в прощальной пирушке на вилле одного нашего корреспондента. Помощнику говорю: "Ответьте товарищу Кармалю, что посла на месте нет, будет только утром". Я понимал, что содержание нашего телефонного разговора - если он состоится - станет немедленно известно Амину. Потом по моей просьбе позвонили корреспонденту: "С водкой у вас нет проблем? Вот спокойно и отдыхайте с гостями".
Утром при встрече с Амином я сказал ему о вчерашнем звонке Кармаля. "Благодарю вас. Мне это уже известно", - ответил он.
В марте 1979 года после печальных событий на северо-западе ДРА, известных как "гератский мятеж", Тараки под давлением армейских офицеров - членов НДПА - решил ослабить роль Амина в военных делах, а в качестве компенсации ему поручили возглавить деятельность правительства. Спустя какое-то время нам стало известно, что Амин хочет заполучить себе еще и портфель военного министра, готовясь предпринять в этой связи определенные шаги против Тараки. Мы получили из центра разрешение активно противодействовать этим замыслам.
Надо сказать, Москва тогда стала внимательнее относиться к тому, что происходит в Афганистане. Весной 79-го у нас побывал первый зампред Совмина СССР Архипов, ведавший внешнеэкономическими связями, много было делегаций по различным линиям, рос советнический аппарат.
Еще до волнений на северо-западе я приехал домой для отдыха. Два дня пожил в подмосковном санатории "Сосны", а на третий звонит Громыко: "О событиях в Герате знаешь? Можешь прервать отпуск и вернуться?" - "Да". Затем Андропов позвонил: "Даю тебе в помощники нашего опытного работника". - "А фамилия его как?" - "Ты что же, всех моих чекистов знаешь?" - "Всех - нет, а хороших знаю". - "Иванов - его фамилия, Борис Семенович". А я и вправду знал генерал-лейтенанта Иванова и очень его уважал.
Прибыв в Кабул, звоню в резиденцию Тараки. Была пятница, у мусульман выходной день. "Нет его, - отвечают, - он за городом". "У меня дело срочное, могу и за город поехать, только скажите - куда?" Оказывается, Тараки вместе с неразлучным Амином отправился на окраину Кабула, в самый конец проспекта Дар-уль-аман, где на особой территории размещался комплекс великолепных зданий и среди них на холме трехэтажный замок - дворец, занятый под штаб центрального гарнизона. В те дни штаб переоборудовали под резиденцию для главы афганского государства: здесь шел ремонт. А в старом дворце Арк, где размещался король, затем Дауд, а теперь Тараки, было решено устроить музей.
Короче говоря, я застал их обоих за осмотром ремонтировавшихся апартаментов. Амин сразу смекнул: раз я приехал в пятницу да еще в такое место, значит дело важное, и отошел в сторонку. Говорю афганскому руководителю: "Товарищ Тараки, не мне вам объяснять, какая сложная сейчас обстановка. Активизируется внутренняя реакция. В игру вместе с Пакистаном и США вступили арабские государства. Наш опыт показывает, что в такой ситуации лучше всего в одних руках сосредоточить всю власть - государственную, партийную, военную. Вы правильно поступили, когда сделали так. А теперь хотите военные вопросы снова отдать Амину".
И смотрите, какое удивительное дело, он, кажется, совсем не обратил внимание на то, что я приехал во внеурочный час и бог знает куда, он пропустил мимо ушей смысл сказанного мною. Он ответил: "Да, указ Ревсовета о передаче товарищу Амину функций военного министра подготовлен, завтра мы его подпишем".
Разговор можно было считать законченным. Я получил еще одну возможность убедиться в том, какое неограниченное доверие питал генсек к своему "соратнику".
А. К. Мисак: Бабрак Кармаль Амина некоторое время не слишком волновал. Амин считал, что политическая карьера того завершена и как оппонент он уже не представляет прежней опасности. Тем не менее, позволив ему какой-то срок поработать в Чехословакии, Амин затем велел Кармалю возвратиться, якобы для назначения на другую должность. Может быть, он решил его упрятать в тюрьму, как поступал со многими видными парчамистами, а может, у него, были другие планы, допустим, захотел сделать Кармаля своим союзником…
Это было, по-моему, еще летом. Однако Кармаль, заподозрив худшее, не подчинился вызову, что очень рассердило обоих тогдашних руководителей ДРА, а затем даже отразилось на отношениях между Афганистаном и ЧССР. Приехала к нам тогда высокая делегация чехословацких товарищей под руководством секретаря ЦК КПЧ Васила Биляка. Тараки и Амин в ходе бесед и переговоров настаивали на выдаче им Кармаля. "Если вы не сделаете этого, то мы не сможем считать вас своими друзьями", - говорили они. Но Биляк в ответ только вежливо улыбался - видимо, так инструктировали его по этому поводу в Москве.
Б. Кармаль: Это не вся правда. Когда официальная часть встречи с Биляком завершилась и Тараки ушел, Амин сказал чехословацкому гостю: "Если нам удастся напасть на след Кармаля, мы привезем его в Афганистан и здесь расстреляем как агента ЦРУ".
Конечно, после такой угрозы чехословацкие товарищи еще лучше позаботились о мерах безопасности для меня и моей семьи. Вначале мы, покинув Прагу, месяца два жили в одном укромном месте, потом нас спрятали в другом.
Эти меры предосторожности не были излишними. До Праги дошли слухи, что Амин направил сюда террористов для расправы надо мной. Позже в афганском посольстве было найдено оружие, якобы доставленное сюда для той же цели.
Как убивали Тараки
В названии этого раздела мы, наверное, должны были бы поставить знак вопроса. Ибо, как поймет читатель из дальнейшего, в изложенных нами событиях и версиях не все до конца ясно. Впрочем, предоставим слово очевидцам.
А. М. Пузанов: В конце августа 1979 года Тараки отправился на Кубу для участия в совещании руководителей государств - участников Движения неприсоединения. Все мы отговаривали его от поездки. Обстановка в стране и в партии требовала каждодневного присутствия в Афганистане первого лица. Амин к тому времени уже обложил своего учителя красными флажками, ситуация для Тараки становилась угрожающей не по дням, а по часам. Ему ни в коем случае нельзя было покидать Кабул. Но Тараки был по-прежнему беспечен…
Далее события развивались так. Афганский руководитель попросил у нас самолет для поездки на Кубу, а на обратном пути захотел встретиться с Брежневым. Обе просьбы были удовлетворены: самолет ему направили, насчет встречи договорились. Ни вдруг за сутки до вылета из Кабула Тараки заявляет: "Я полечу на своем самолете". Незадолго до этого афганцы приобрели в США "Боинг" - его-то и имел в виду Тараки. Почему он так круто изменил свое решение? Тут что-то нечисто. Мало ли что может произойти… Я начал увещевать: "Нехорошо, товарищ Тараки. Наш самолет уже находится в. Ташкенте. Реакция советского руководства на ваш отказ воспользоваться им может быть негативной". Следующим утром Амин меня информирует: "Не требуется вашей помощи, у нас свой самолет есть". Ну, тут уж я жестко поговорил с ним: "Нет! Будет так, как запланировано первоначально".