"Это наш Кузенька с жиру бесится"
Мы собирались в кино. Дети копошатся безумно долго (имеют право, если подумать). Я в какой-то момент спросил их, конечно, можно ли делать все то же самое, только в два раза быстрее. Потом еще раз спросил. Маша все равно не расслышала и переспросила Ваню, чего я хочу.
– Да ничего, – сказал Ваня. – Да это наш Кузенька с жиру бесится.
По-моему, дело в сказке было так. Жил домовенок Кузя. Его похитила Баба-яга, чтобы у нее жил в доме домовенок. Но она пожалела об этом. Она уже через пару дней готовила ему ватрушки, а он требовал, чтобы это были пирожки, потому что он не любит ватрушки. Ну, он и дальше голосил все время. И когда сорока прилетела как-то к ним, она спросила:
– Это кто у вас орет-то?
– Да это наш Кузенька с жиру бесится, – говорит Баба-яга.
Вот это Ваня и вспомнил.
Мне ничего адекватного вспомнить не удалось.
Потом мы приехали в кинотеатр. До сеанса был еще час. Мы заказали еду. Пока мы ее ждали, Ваня, сидя за соседним столиком, делился с Сашей и Леней последними основными событиями в своей жизни.
– А я вчера съел две пачки конфет, и все конфеты разноцветные! – сообщил он.
– Не может быть! – ахнул Саша.
– Две?! – переспросил Леня.
– Две, – повторил Ваня.
– Маша, это правда? – спросил Саша Машу. Маша подтвердила.
– А откуда Ваня взял две пачки конфет? – спросил Саша Машу.
– А нам папа привез из командировки, – сказала Маша. – Одна пачка моя была, между прочим.
Я понимал, что сейчас творится в душах Саши и Лени. Дело в том, что родители держат этих детей в такой строгости, что они не пьют колу, не едят чипсы (у них, по-моему, аллергия на все вредное) и вообще очень хорошо воспитаны. Они не стали бы есть и этих конфет. Я уверен – ни одной. А уж целую пачку конфет… А уж две… Нет, две пачки конфет – это кошмарный сон Саши и Лени.
И вот теперь перед ними сидел мальчик, который съел две пачки разноцветных конфет.
– Ваня, ты правду говоришь? – еще раз тихо спросил Саша у Вани.
Ваня опять подтвердил, уже нехотя. Он стал терять интерес к этой теме. А у Саши с Леней он только стал появляться.
– Папа, – обратился Саша к своему папе, – Ваня говорит, что съел две пачки конфет. Это правда?
– Не знаю, – пожал плечами Сашин папа. – Вообще-то зачем Ване врать?
– А ты спроси у его папы, – попросил Саша. Сашин папа спросил у меня, правда ли это. Я сказал, что правда, за которую я отвечаю, состоит в том, что я привез детям две пачки конфет и они, судя по рисунку на упаковке, действительно были разноцветными.
– Спросите, пожалуйста, у Вани, – умоляюще сказал мне Саша, – правда это или нет.
Я вдруг понял, что для него это вопрос жизни и смерти. Он должен был понять, правильно ли он жил все это время. Он мог еще успеть, если это окажется правдой, что-то переосмыслить в своей жизни. И в его представлении я был, наверное, единственным человеком, кому Ваня мог сказать всю правду.
Я спросил Ваню, правда ли это.
Ваня долго молчал.
Потом сказал, или нет, буквально выдавил из себя:
– Нет, неправда.
– Это неправда! – воскликнул Саша. – Неправда!
– Как неправда? – хором переспросили мы с Машей.
– Одна красненькая куда-то закатилась, – сказал Ваня и разревелся.
"Да ты Песталоцци"
Мне понравился Ванин день рождения. Были Алиса, Саша, Леня, Маша… Хороша была эта Маша, да не наша. Но наша тоже была. Пираты появились в какой-то момент в квартире. Пират и пиратка. Они залезали во все углы и искали бедных детей, которым, конечно, было где спрятаться от них, потому что чья это была, в конце концов, квартира? Ваня потом со смехом рассказывал мне:
– Папа, они нас знаешь где искали? Под ковром!
– Ты не видел, – говорю я, – что они вас еще и в холодильнике искали.
– Папа, – после долгого раздумья сказал Ваня, – по-моему, это были какие-то глупые пираты.
В голосе его сквозило сожаление, что такие еще до сих пор встречаются на просторах Мирового океана.
В результате пираты все-таки дали детям жару. Но и дети им тоже. Надо сказать, что пираты – это больная тема для наших детей. Они посмотрели в кинотеатре "Пиратов Карибского моря-2" – и заболели. Боюсь, это хроническое. Ваня ходит по дому и в детский сад в красной бандане Джека Воробья, до зубов вооруженный пистолетами Джека Воробья и саблей Джека Воробья. Машин бэ-би-берн Катя давно носит только платье, которое носила Элизабет, и оно уже застирано так, что и правда напоминает платье Элизабет по окончании поисков клада на острове.
Пару дней назад к ним уже приезжали пираты. В холле нашего многоквартирного дома был детский праздник в связи с Ваниным днем рождения, и Джек Воробей с Элизабет заглянули, так сказать, на огонек. Там тоже все было, видимо, ураганно, ибо сразу после праздника, когда я приехал, измученными выглядели не только пираты, но даже и два десятка окружавших их детей. Никто, конечно, не замечал меня, стоявшего в куртке посреди холла и старавшегося разглядеть среди пиратов, скручивающих из надувных колбасок каких-то собачек и кошечек, и детей, отчаянно тянущих к ним свои тоненькие ручки, хоть что-нибудь более или менее родное. Потом Ваня дернул меня за рукав куртки и тихо сказал:
– Папа, идем домой.
Так на глазах взрослеющий сын пытается увести на глазах пьянеющего отца из плохой компании, стараясь просто попасть ему на глаза – чтобы стать живым немым укором: "У тебя же дети, пап. Чем мы-то виноваты, а?"
– Ваня, здесь же еще даже музыка играет, – сказал я. – Веселье тут, по-моему.
– Пойдем, – повторил он.
– Надувных собачек дают, – вздохнул я.
– Нам туда, – сказал Ваня.
Он показал кивком головы куда-то по направлению к лифтовому холлу – и я все понял. Абсолютно все.
У двери лифта стояли две тележки, доверху набитые подарками. Такие тележки бывают в супермаркетах. В нашем доме они облегчают жизнь по дороге от машины до лифта. И вот две тележки были, повторяю, доверху набиты подарками. Детей-то на день рождения пришло прилично.
И вот я понял, почему Ваня уходит, не прощаясь, не дожидаясь окончания этого светлого праздника, а также я понял, зачем ему, собственно говоря, нужен я. Он дотащил тележки до лифта и не смог затащить их внутрь.
– Папа, идем! – сказал он, подбежал к одной тележке и вскочил на нее, как будто на подножку уходящего поезда.
Мы зашли в квартиру и разгрузили обе тележки. Ну да, оно того стоило.
– Ваня, – говорю, – ну видишь, как все хорошо. Никто у нас теперь все это не отнимет. Это все теперь наше.
– Это мое, – улыбнувшись, поправил Ваня.
– Ну да, твое, – с сожалением согласился я. – А теперь, может, вернемся к детям, товарищам твоим? Торт-то еще не съели.
Не хотелось бы этого говорить, но следует смотреть правде в глаза. Он глядел на меня как на идиота.
Ну, и конечно, когда я спросил Машу и Ваню, кого бы они хотели видеть на следующий день у себя дома в качестве guest stars для продолжения банкета, они потребовали опять пиратов.
– Давайте только не Джека и Элизабет, – предложил я, – а каких-нибудь обычных простых пиратов позовем.
– А они нас разрисуют? – с сомнением спросила Маша. Я узнал: разрисуют.
– И даже фингалы вам под глаз поставить могут. Хотите? – спросил я, зная, конечно, ответ.
– Да! – крикнул Ваня.
– Ни в коем случае, – быстро сказала Маша.
– Почему? – спросил я.
– Потому что я буду Элизабет.
Так участь их и была решена. Когда подъехали Саша с Леней, в доме уже не было ни Вани, ни Маши. Сашу с Леней встречали четырехлетний Джек Воробей и почти шестилетняя Элизабет. И клянусь, это была самая прекрасная Элизабет изо всех, каких вы только можете себе представить.
Пятилетний Саша кроме огромного желтого трактора подарил Ване свое новое стихотворение:
Осень наступила,
Стало холодать,
Снега навалило,
Хочется в кровать.
В этот день он отошел от острой публицистики, к которой был склонен еще пару дней назад ("Американские солдаты роют яму без лопаты", – писал он днем раньше).
От Алисы Ваня получил робота. Когда уже поздним вечером робот продемонстрировал только, если не ошибаюсь, часть своих возможностей, Ваня похвалил его:
– Робот, ты что, сам стреляешь? Ну, мы от тебя такого не ожидали.
Не наша Маша подарила нашей костюмчик, а Ване – роскошный замок, во дворе которого мог, по-моему, затеряться даже желтый трактор.
Они все сначала искали карту с кладом, потом тыкались с этой картой во все углы этой небольшой, в сущности, квартирки. Они были увлечены и, по-моему, где-то даже подавлены величием дела, которому посвятили этот день, – и вот наконец они нашли клад.
– Ваня! – крикнула Маша. – Я нашла! Это мой клад!
Ваня внимательно поглядел на нее. Так Джек Воробей глядел на капитана Барбоссу перед тем, как выпустил в него все пули из своего знаменитого пистолета.
Маша притихла.
Потом, после того как пираты исчезли так же таинственно, как и появились, дети долго ели золотые шоколадные монеты из сундука, сварливо споря, кому достанется последняя, а потом Маша попросила поставить им мультик с "Барби и Пегасом". Я поставил – и это было большой ошибкой, потому что, как выяснилось, всем гостям было уже пора и все уже куда-то опаздывали.
Но дети-то только расселись поудобнее. Им надо было как-то объяснить, почему для них включили мультик, а потом выключили. И объяснить это было невозможно. Алиса обиделась настолько сильно, что даже не заплакала и стала молча напяливать ботинки. Не наша Маша (а по большому счету тоже, конечно, наша) обиделась не настолько сильно – и поэтому разрыдалась.
Мне в голову пришла счастливая идея. Я подозвал нашу Машу и попросил ее:
– Давай подарим Маше диск с "Барби и Пегасом".
– Никогда, – твердо сказала Маша.
– Я тебе два других куплю, – сказал я.
– Хорошо, – быстро ответила девочка.
Я отдал не нашей Маше диск. Она перестала плакать и несмело улыбнулась. Жизнь снова повернулась к ней своей светлой стороной.
Но тут плач послышался снова. Точнее, это был тоненький вой. Так воют осетинские профессиональные плакальщицы. Плакала Алиса, надевшая башмаки. Она перенесла выключенный телевизор, но не перенесла вот такого вероломства. Я подбежал к стойке с дисками и, к счастью, нашел там еще одну историю про Барби. Диск назывался "Мермедия". Я помчался с ним к Алисе. Через секунду я увидел улыбку и на ее лице. Через две оно все светилось счастьем. При этом на щеке ее еще блестела слезинка, которая уже совершенно никакого отношения к происходящему не имела. И даже было непонятно, откуда она могла тут взяться.
Но тут раздался тяжелый сдавленный стон из горла Вани. Он осознал, что в день рождения лишился сразу двух фильмов. Пусть и про Барби, но все-таки это были полноценные мультфильмы.
– Ваня, – сказал я ему на ухо, – с меня три маленьких пирата на большой корабль, который я тебе подарил на день рождения. У тебя же там катастрофически не хватает матросов.
– Нет, – прохрипел он сквозь очередной стон. – Пять.
Когда мы прощались, никто у меня не плакал. Скорее все улыбались.
– Да ты Песталоцци, – сказал мне мой товарищ. В лучшем случае Макаренко, подумал я.
"Все, я умею летать!"
Маша решила научиться кататься на роликах. Ваня тоже решил, и даже один раз покатался. С тех пор он не любит кататься на роликах.
Есть одно заведение в одном подмосковном городке с магазином, боулингом, роллердромом и баром, в котором фирменным блюдом является пирожное "тирами-су". И я пробовал объяснить им, что "тирамису" – это желе такое, а не пирожное, и чтобы они не позорились, а называли его, например, "пирожным в глазури", но они не хотят меня слушать – и правильно, если разобраться, делают, ибо в том, что в этом заведении "тирамису" является пирожным, и состоит фирменность десерта.
Но роллердром у них хороший. Можно, конечно, сказать, что на роликах лучше кататься на улице, но это же не так. И дело не в том, что на улице грязно, идет дождь и едут машины, и не покатаешься под музыку, и негде присесть обессиленному человеку. Дело, главное, в том, что дети у некоторых же есть.
Ваня оказался человеком очень практическим. Он понял, что учиться кататься на роликах – дело очень хлопотное и неблагодарное. И что десять тысяч раз упадешь, прежде чем научишься, и что однажды можно вообще не встать. Он так и сказал, сделав вместе со мной пару кругов по роллердрому:
– Я больше не хочу, папа. Я могу упасть, удариться головой и умереть.
Мне было этого достаточно, чтобы схватить его под мышки и потащить к выходу. Вот это ему, кстати, очень понравилось. Он сразу поставил ноги ровно, весь как-то подтянулся, сложился – и получилось, что я его везу. И он даже попросил меня сделать еще пару кругов, и говорит, что он научился кататься на роликах. Он считает, что это и называется теперь "кататься на роликах". И этого умения ему достаточно. Он же знает, что он умеет, если что. И если кто-то спросит, он скажет, что ролики – да, это любопытно, но в жизни есть и более интересные занятия. Например, можно поиграть в пиратов Карибского моря.
Маше некуда было отступать с самого начала. Ей не оставила выбора Лиза. Лиза не только рассказала Маше, что она умеет кататься на роликах (не исключено, конечно, что примерно так же, как Ваня), но еще и показала, как надо кататься. И Маша как-то вечером после детского сада сказала мне, что она научилась кататься на роликах.
Я, конечно, сразу насторожился. Я предполагал, что в жизни моих детей без меня могут происходить какие-то важные события – но не настолько же масштабные. Впечатление, которое я испытал, услышав это, было сродни тому, которое я испытал, когда услышал в машине, что Маша за моей спиной прочитала вывеску на Тверской: "Эс-ка-да".
Это ее то ли няня научила читать, то ли в детском саду. Маша теперь неплохо читает уже и даже пишет, правда, все равно хуже, чем ее подружка Алиса, которая старше Маши на полгода и про которую я тут в связи со всем этим тоже не могу не рассказать.
Дело в том, что Алиса научилась не только читать и писать, но и играть в крестики-нолики. И уговорила сыграть с ней маму – в редкие минуты встречи двух этих любящих сердец (обе редко бывают дома – но по уважительным причинам).
И вот они сыграли, а потом девочка убежала записывать свои впечатления об этой игре в свою комнату. Она, можно сказать, ведет теперь дневник, в который записывает все непосредственные впечатления от своей быстротекущей жизни. И вот она записала и это и прибежала к маме обниматься. А мама говорит:
– Дочка, давай почитаем вслух, что ты написала. Мама ведь радуется от того, что дочка научилась писать еще до школы, да еще так быстро.
– Конечно, мама! – кричит Алиса.
И мама с выражением читает следующее: "Мама дура праиграла мне в крести кинолики".
Алиса, услышав то, что она написала, начинает рыдать. Она страшно расстроена, потому что она не хотела обидеть маму. Она просто написала то, что думала. Мама тоже с трудом, конечно, сдерживается от рыданий.
– Мама, я не хотела!.. – плачет Алиса, убегает к себе к комнату и минут через пятнадцать выбегает с другим листком бумаги.
Ее мама читает: "Мама извени меня что я написала что ты дура что праиграла мне в крестики нолики". То есть девочка осталась при своем мнении. Но все-таки я доскажу историю про ролики.
– Ты, Маша, когда научилась кататься на роликах? – раздраженно спросил я ее, узнав эту новость.
Главное, я понимал, что ни няня ее не могла научить, ни в детском саду не могли. Читать и писать могут научить, но не на роликах же кататься. Есть все-таки еще то, что осталось на долю настоящих мужчин. Да, я умею кататься на роликах, и Поклонная гора – не чужое для меня место.
– Вчера, – рассказала Маша. – Меня Лиза же научила.
– А вы где и когда с ней катались?
– Да нет, она мне показала, как надо ездить на роликах. Вот так делаешь руками и вот так ногами. Так что, папа, я уже умею кататься на роликах.
– Так, может, тебе тогда и не надо на роллердром? – спросил я. – Ты же уже умеешь.
– Нет, надо, – ответила она. – Просто покататься сходим.
И вот она встала на ролики, оттолкнулась. Она категорически отказалась от моей помощи. Она сразу упала. Она вскочила и снова пошла. Она прошла на роликах целый круг, держась только иногда за металлический поручень. И еще один круг. И третий. После этого она скорректировала свою позицию:
– Папа, – сказала она, – ты видишь, что я хорошо хожу на роликах?
– Да, ходишь ты уже хорошо, – согласился я. – Но на роликах надо кататься.
И я объяснил ей как. Я долго объяснял. Я катался вместе с ней. Я устал. Она все время падала и вставала. Я был поражен, вообще-то.
– И руки! – кричал я. – Руки не держи вместе! Маши руками!
– Папа, я уже умею кататься на роликах? – спросила она меня наконец с вопросительным выражением на лице и в голосе.
Я по-честному был ею восхищен и сказал:
– Кататься умеешь. Но ты должна летать на роликах.
– Летать?
Она задумалась.
Потом я с Ваней, который, как мне хотелось бы думать, истосковался по мне, поднялся наверх, в зону кинотеатра, где мальчик сдержанно попросил купить ему попкорна. На самом деле он истосковался, конечно, по попкорну. Насчет этого с самого начала не должно было быть иллюзий. Но они были.
Когда мы вышли на улицу, Маша вместе с мамой уже стояли возле машины.
– Папа, не садись в машину, – предупредила Маша. – Нам еще надо кое-что сделать. У тебя есть триста рублей? А то мама сказала, что нее нет триста рублей.
– Есть, – обреченно сказал я.
– О! – обрадовалась она. – А триста рублей – это много?
– Пустяки, – сказал я. – Не стоит беспокоиться. Мы уже подходили к отделу с детскими игрушками.
– Вот эти крылья, – сказала Маша. – Триста рублей.
Я увидел большие розовые крылья феи в прозрачной хрустящей упаковке. Они были размером с Машу. И правда, триста рублей для таких крыльев – пустяки.
Я не торговался с Машей и сразу купил ей эти крылья, хотя можно было бы попробовать договориться, что она тогда ляжет сегодня спать раньше половины первого ночи и еще Ваню уговорит, и ей ничего не оставалось бы, кроме как согласиться. Но я не торговался.
Мы купили, вышли на улицу.
– Все, папа, я умею летать, – сказала Маша, держа в руках крылья. – Ты же говорил.
А я как-то и не подумал.