- Германия пришла в Россию, чтобы восстановить справедливость! - торжественно продолжал Крюгер. - Наш фюрер дарует тебе корову и пять гектаров земли… Генрих, дай сюда документы.
Переводчик Генрих Гамерманн услужливо подал сверкающий лист бумаги.
- Бери! - протянул Крюгер бумагу Никулину. - Зайдешь завтра в городскую управу и тебе отведут землю.
"Комедию они играют, что ли?" - подумал Никулин. Но лица офицеров были подчеркнуто серьезны.
- Благодари фюрера, Иван, - подсказал Кнель.
- Спасибочко! - Никулин взял документ.
- Иди, Ваня, к жене, - Крюгер помахал ему в знак прощания рукой.
Ошеломленный, Никулин продолжал стоять.
- Иди, иди, - капитан загадочно улыбался.
"Черт с ним, пойду, раз велит", - подумал он и пошел к двери. Ворсистая дорожка скрадывала шаги. Не остановили. Прошел половину коридора. И тут к нему подбежал Жуковский, вернул к Крюгеру.
- Чуть не забыл, - ленивым тоном произнес тот. - Ты, верно, знаешь, где сейчас Кравцов?
- Знаю, в отряде.
- Ну, а отряд где? - Крюгеру даже стало нравиться, что на показательный допрос угодил этот простодушный мужичок.
Никулин помолчал, соображая, что ответить, и решил тоже поиграть.
- В лесу где-то.
- Точнее! - улыбка у Крюгера погасла.
- Он на месте не сидит. То там, то тут крутится.
- Выкладывай, с кем пришел из леса? Какое задание? Где явки? Кто поджег танки? Получишь в придачу к земле дом. Заживешь, как помещик. - Крюгер говорил раздраженно.
- Не могу я этого сказать, - Никулин бросил на стол крюгеровскую бумагу. - И, как бы оправдывая свое упрямство, добавил: - А как я потом людям в глаза смотреть буду?
- Дурак! Болван! - рявкнул Крюгер, и губы его искривились. - Никто не остановит немецкие танки.
- То ж танки, а я про людей говорю.
Майор Кнель откровенно фыркнул, довольный тем, что капитан Крюгер проваливает широко разрекламированный им же самим спектакль. Доллерт и Шпейер переглянулись, дескать, абвер не работает так топорно, как этот напыщенный индюк. Даже Жуковский зевнул от скуки, но тут же спохватился и поспешно прикрыл ладонью рот.
Фон Крюгер уловил все эти иронические взгляды. Он встал с кресла и подошел к Никулину.
- Ты знаешь, чем пахнет твое упрямство?
От капитана несло одеколоном и нафталином. Никулин широко раскрытыми глазами смотрел в сторону, словно кроме него в комнате никого не было. Он думал о том, что раз уж попался, то главное сейчас - держаться. Предательством жизнь купить нельзя.
На помощь шефу поспешил почти такого же роста, как и Никулин, с невзрачным лицом, гривастый Владимир Жуковский:
- Напрасно, ты, Иван… Напрасно от добра отворачиваешься. Я ведь тоже русский.
- Ты русский? - искренне удивился Никулин. - Никогда бы не подумал. Ей-богу.
- Пора кончать этот балаган, - поднялся с места майор Кнель.
Начальник отдела по борьбе с партизанами фон Крюгер вынужден был признать свое поражение. Глаза его налились кровью. Подумать только, огромная махина Корюка споткнулась о ничтожную пылинку. Вне себя от ярости, он проревел:
- Запишем этого большевика в ангелы!
Едва за Никулиным закрылась дверь, Крюгер сказал:
- Господа! И все-таки процесс я выиграл. Этот Иван подтвердил мои подозрения, что в городе осела крупная банда коммунистических конспираторов. Листовки на заборах, кражи, порча нашего военного имущества и, наконец, взрыв на заводе - все это одна цепь.
- Все они ягодки с одного куста, - вставил Бунте. - Их надо хватать подряд. Если из ста отправленных к предкам будет один подпольщик, мы совершим великое дело.
- А вот с Никулиным я бы советовал не спешить, - поднялся Артур Доллерт. - На живую наживу лучше клюет.
- Что ж, воспользуюсь вашим советом, - поблагодарил Крюгер.
Глава третья
К людям
В землянке было людно. Неожиданно появился Щекин, шепнул что-то Кравцову на ухо. Тот торопливо набросил на себя шинель и вышел.
На просеке стояла Валя Сафронова. Заметив Кравцова, она побежала навстречу.
- Вот я и дома, Дмитрий Ефимович, - сказала Валя, не скрывая безграничной радости. Глаза ее горели, лицо светилось. - Подпольщики Брянска шлют вам боевой привет.
- Рассказывай, - нетерпеливо потребовал Кравцов.
Валя несколько мгновений молчала, смотрела на секретаря горкома. Он как будто постарел. И лицо стало бледным. А на подбородке пробилась седина. Усталые воспаленные глаза глубоко запали.
- Я жду же! Без утайки! И только правду. Всю правду.
Глубоко вздохнув, Валя наконец заговорила:
- Тюрьмы забиты. Взяли Аверьянова. Об Иване Никулине - ни слуху, ни духу. Разведчика Сашу Кондрашова расстреляли. Он погиб геройски, никого не выдал. Ночью в Судках тарахтят пулеметы. Казни стали массовыми. Народ запуган. Многие уверовали, что против немцев не устоять, и поплыли по течению. Другие, как на распутье, растерялись и не знают, что делать. Даже подпольщики приуныли.
- Ну, а ты, ты тоже растерялась? - сухо спросил Кравцов.
- Я? - Валя удивленно вскинула брови.
- Извини, - Кравцов отвел глаза в сторону.
Они прошли немного вперед, оставляя на снегу четкие отпечатки. Кравцов внимательно смотрел на Валю. Да, это была не прежняя девчонка, какой он знал ее по истребительному батальону, наивная, слишком искренняя, порывистая. Теперь это спокойный, мужественный человек.
Их разговор затянулся. Кравцов интересовался всем: как вооружены оккупанты, много ли предателей, чем питаются жители.
На следующий день Кравцов созвал командиров и коммунистов отряда. Говорил он резко, сурово.
- Враг беснуется в Брянске. Наших людей вешают, расстреливают, а мы зарылись в лесу, как медведи в берлогах.
- Мы ж воюем, - обиженно вставил Дука.
- Воюем пока плохо. И плохо потому, что нас горстка, - отрезал Кравцов. - Мы увлеклись мелкими уколами, приносящими врагу минутную боль, и забыли, что каждый, оставленный партией в тылу врага, призван прежде всего организовывать на борьбу всех наших людей. Коммунисты должны быть среди народа. Горком никому не собирается насильно совать в руки пистолеты, но найти патриотов, разъяснить им обстановку, поднять их на врага и добиться, чтоб в городе стрелял каждый дом, - наша обязанность.
Зима уже уверенно хозяйничала в лесу. Над поседевшими соснами покачивалось хмурое небо. В громадных причудливых сугробах копошился ветер.
Кравцов, его помощник Дука, Валя Сафронова, командир разведки Щуко и еще несколько партизан отправились в Белобережский детский городок, который часто навещали отряды гитлеровцев. Надо было узнать сложившуюся здесь обстановку, замыслы врага. Закутанный мглой поселок прижался к громадной монастырской стене. После тщательной разведки зашли в один из домов. Хозяева - старик, старуха, их дочь лет двадцати и парнишка - пригласили гостей к столу. Ели картошку с солеными огурцами.
- Я‑то вас, Золотовых, сразу узнал. А меня признали? - громко сказал Кравцов.
- Кто же секретаря не признает! - хозяин обезоруживающе развел руками.
Кравцов внимательно посмотрел на старика.
- Ведь мы неспроста пришли. В поселке нужны партизанские глаза и уши.
- Смотреть и слушать умеем, - с достоинством произнес Золотов.
- Немцы разнюхают - петля, - предупредил Кравцов. - На большой риск идете.
- Клопы и те рискуют. А мы - люди!
- Правильно, папа! - К столу подошла молчавшая до этого дочь Золотова - Клава.
Разговор оживился.
Возвращались в лагерь далеко за полночь. Заметно похолодало. Под ногами трещал подмерзший снег. Было приятно и радостно на душе оттого, что простая рабочая семья, ни секунды не колеблясь, согласилась выполнять смертельно опасную работу.
- Таких людей у нас тысячи, - Кравцов был доволен походом. - И мы не имеем права просмотреть ни одного из них.
Брянский городской отряд давал о себе знать каждый день. Партизаны разбили фашистский гарнизон в Стеклянной Радице, уничтожили колонну автомашин на шляху, обстреляли дрезину с солдатами, взорвали железнодорожный мост на дороге Брянск - Москва.
Ночи напролет в штабной землянке стучала пишущая машинка. Старенький, полуразвалившийся "Ундервуд", найденный партизанами в конторе лесхоза, капризничал. Щекин поддерживал рукой каретку, а Шура Абрамкова печатала. Уходя в город, разведчики Фаня Репникова, Зина Голованова, Клава Елисеева, Надя Раммо брали с собой пачки листовок и несли людям призывы горкома партии. Все чаще отправлялись в Брянск коммунисты, на заранее условленные места встреч приходили подпольщики.
В один из декабрьских дней 1941 года Валя Сафронова получила особое задание подпольного горкома.
К месту, откуда разведчица должна была уйти в Брянск, Кравцов шел вместе с Владимиром Никифоровым, невысоким пареньком в очках.
- Проводишь Валю в город. Учти, вокруг Брянска фашисты создали запретную зону. А Валя нам дорога!
- Не беспокойтесь, Дмитрий Ефимович, - Никифоров с готовностью взглянул на Кравцова. - Проскочим!
Командир по-отцовски попрощался с Валей.
- Не будь, Валюша, излишне смелой!
Валя посмотрела на Кравцова с укором, будто собиралась сказать: "Не в первый раз".
- Фронт под самой Москвой, - сказал Кравцов. - Если мы поднимем на врага тысячи горожан, это будет помощь. Я вот сплю и вижу: выстрелы в лесу и взрывы в городе сливаются в один залп… Ладно, ни пуха, ни пера.
Кравцов долго смотрел вслед разведчикам.
Нашего полку прибыло
Олег поплотнее запахнул рваное пальтишко, выменянное на шинель, и, сутулясь, зашагал к центру города. С детства знакомые улицы казались чужими. В глаза так и лезли немецкие вывески и объявления, таблички с названиями, немецкие флаги со свастикой. Редкие прохожие сторонились друг друга.
Со стороны Фокинской показались солдаты в зеленых шинелях и пузатых касках. Они маршировали, как на параде, пели:
Сегодня нам принадлежит Германия,
А завтра будет принадлежать весь мир.
Никогда в жизни Олег не слыл слабым, а сейчас почувствовал себя цыпленком, которого подцепил коршун и несет неизвестно куда. С трудом передвигая ноги, пересек Верхний Судок и очутился возле биржи труда. У щита с объявлениями толпились молчаливые горожане. Он подошел поближе и тоже стал читать:
"Кто пойдет по улицам после шести часов - смерть (капут), кто не отдаст поклон германскому офицеру или солдату - тюрьма (лагерь), кто будет агентовать на пользу советским разбойникам (партизанам) - смерть (капут): обер-лейтенант Штрумпф шутки не любит". Внизу стояла подпись: "Комендант города Штрумпф".
Тысячи таких приказов, виселицы и расстрелы должны были, по мнению оккупантов, образумить непокорных.
Республиканская улица, на которой жили Семеновы, находилась за оврагом. Дом их стоял в глубине сада. До войны уединение и тишина этого места радовали Олега, но сейчас жизнь потеряла всякий смысл. Олега тянуло в центр города, к людям, и он с унылым видом мерил километры улиц.
Встретил племянницу Галю Губину.
- Живой! - обрадовалась она, и после нескольких обычных при встрече фраз скороговоркой начала выкладывать новости. Олег, занятый своими думами, слушал ее рассеянно.
- А недавно я Васю видела, - вдруг понизив голос, сказала Галя.
- Васю?
- Говорит, что бежал из плена, - еще тише произнесла Галя.
- Найди его и скажи, что я жду. И сама приходи к нам.
Вася появился на Республиканской на второй же день.
- О, какой молодец вымахал! - обнимал его Серафим, не видевший племянника лет десять.
О себе Вася рассказывал скупо. По заданию чекистов он переходил линию фронта. В последний раз наткнулся на засаду, попал в лапы к фашистам, его отправили в лагерь под Смоленском.
- А оттуда удалось сбежать, - закончил Вася.
Разговор зашел о взрыве на заводе и диверсиях на станции.
- Действуют люди, - вздохнул Олег. - Познакомиться бы с ними!
- Я могу разузнать, - вызвался Вася и пристально посмотрел на своих дядюшек.
Прошло несколько дней. Вася привел на Республиканскую двух парней и девушку в эскимоске. Это были Новиков - "Старшой", Коля Горелов и Валя. Она уже несколько дней, выполняя поручение горкома, работала в Брянске - создавала подпольный фронт. Ей здорово помог Никифоров: у него оказалось много надежных, смелых друзей.
Разговор долго не клеился. Гости присматривались к хозяевам, хозяева к гостям. И те и другие понимали, что затевается игра, где ставка - жизнь, и не спешили раскрыть карты. Серафим и Олег взвешивали: способны ли эти юнцы потянуть серьезное дело, а Валя и Новиков хотели узнать, чего стоят Семеновы.
Затянувшееся молчание грозило вылиться в недоверие. Первым раскрыл карты Серафим. Он поднялся из-за стола, подошел к окну, вытащил из-за рамы сверток, развернул его. Все увидели партбилет.
- Я - коммунист. Иду с партией почти двадцать лет…
Холодок недоверия растаял, будто в дом ворвалась летняя теплынь. Все почувствовали себя детьми одной матери, имя которой - Родина. Широкая солнечная улыбка озарила лицо Коли Горелова. Удобнее, по-домашнему, уселся на стуле Новиков. Как солдаты осажденной крепости, внезапно получившие подкрепление от основного войска, радовались все трое Семеновых.
Разговор пошел о делах - о положении на фронте и в городе. Все понимали, что немцам удалось запугать жителей Брянска. Но за безмолвием и страхом скрываются ненависть и ярость. Улицы и дома стали баррикадами, хотя и молчат пока.
- Действовать надо осторожно, - предупредил "Старшой".
- Надоело трусить, - Коля Горелов повернулся к нему: - Можно подумать, что у нас заячьи сердца.
- Осторожность - не трусость, а скорее уменье, - поддержала "Старшого" Валя.
Семеновы получили задание.
Адская машина в противогазе
Вернувшись с Брянска-второго, Олег принялся торопливо выкладывать новости.
- Жуков не дремлет. Девять подпольных групп создал. Машинисты, кочегары, путейцы. Ребята знающие. Весь узел под свой контроль взяли. Поскорее бы взрывчатки нам подвезли.
- Валя обещала, - напомнил Серафим.
Однако Валя почему-то больше не показывалась. Вместо нее появились две девушки. Сообщили пароль и вошли в дом. Одна - рыжая, толстая и бойкая - назвалась Фаней Репниковой, другая - рослая, стройная - Клавой Елисеевой.
- В лесу, видать, неплохой харч, - пошутил Серафим, добродушно похлопывая Фаню по спине.
- Я сейчас похудею, - пообещала девушка и скрылась в спальне.
Через несколько минут Фаня вышла к хозяевам в простеньком платье, болтавшемся на худеньких плечах.
- И впрямь похудела, - удивился Серафим. - Ты, наверно, в трех пальто пришла?
- Отгадали, - хитровато прищурилась Фаня. - Одно из тола, другое из бикфордова шнура, третье - из бертолетовой соли.
- Доставили-таки! - Серафим обрадованно взглянул на брата и, похвалив партизанок за подарок, спросил: - Не боялись?
- На Брянске-первом часовой нас остановил. У меня душа в пятки, - призналась Фаня. - Думаю, висеть мне на своем бикфордовом шнуре. Часовой сразу ко мне: "Папир". Я ему: "Зачем бабе паспорт?", а сама Клавку к нему подталкиваю: "Ты - смазливая, балакай с ним".
- Про Валю вы ничего не слышали? - вступила в разговор Клава.
- А что? - братья насторожились.
- Да ничего. В городе она. А вестей не подает. Кравцов с ума сходит.
Стемнело. Связные ушли спать. Олег аккуратно уложил в мешок тол, бикфордов шнур, вынес его в сад и закопал в снегу почти у самой кромки оврага. Потом метлой заровнял снег.
Утром, когда хозяева и гости еще спали, в дом ворвались переводчик и два солдата. Те самые, что арестовывали Аверьянова.
- Здесь живет Сафронова? Сафронова - ты? - кричал переводчик, тыча пальцем в грудь Фани.
Клава уже успела спрятаться; едва раздался стук - она юркнула под кровать.
- Нихт, - смеясь, проговорила Фаня, хотя всю ее охватила дрожь. - Я - Катя Лагунова, племянница ихняя.
Немец окинул девушку недоверчивым взглядом. Вытащил из кармана шинели лист бумаги. Серафим увидел фотокарточку Вали и описание ее примет. Пробежав текст, переводчик еще раз посмотрел на Фаню и спросил у Серафима:
- Вы знаете Сафронову?
- Понятия не имею, - не дрогнув, ответил Серафим, поглаживая свою огромную рыжую бороду.
- Другая Республиканская улица есть в Брянске?
Серафим ответил, что нет другой улицы с таким названием.
- А Республиканский переулок?
Серафим пожал плечами.
Немцы зашли в комнату, где под кроватью сжалась в комочек Клава.
- Кто здесь живет? - переводчик вплотную подошел к Олегу.
Тот спокойно выдержал его взгляд.
- Эта комната брата.
Немцы вышли из спальни.
- Если сюда явится Сафронова, немедленно сообщите нам, - высокомерным тоном заявил переводчик и бросил на стол карточку с адресом.
Серафим почтительно тронул за шинель переводчика:
- Мы - Семеновы, сыновья известного в прошлом в городе купца. Мы рады хоть чем-нибудь помочь германским властям.
Переводчик понимающе улыбнулся.
Когда немцы ушли, в доме долго стояла плотная тишина. Нарушила молчание Клава. Она, как ящерица, выскользнула из-под кровати.
- Я уже чувствовала себя в гробу.
Тишина раскололась. Серафим обнял худенькие девичьи плечи:
- О гробе, Клава, не помышляй. Это непозволительная роскошь по нынешним временам. Нам жить надо, чтобы гроб сколотить для непрошеных гостей.
Связные вскоре ушли на другую конспиративную квартиру. Но покой в доме Семеновых был нарушен.
- Кто-то донес, что Валя бывает у нас, - высказал догадку Серафим. - Надо бы предупредить ее…
На следующий день на Республиканскую пришел с Брянска-второго Евгений Жуков.
- Мины нужны, - потребовал он.
- Испечем мины, - хитровато улыбнулся Олег. - Теперь есть из чего.
Ночь намела сугробы. Однако Олег хорошо приметил место тайника. Он отсчитал от куста сирени пять шагов, быстро размел снег и притащил в дом взрывчатку. Сел за стол, взял лист бумаги и долго водил по нему пальцем.
- Что ты колдуешь? - спросил Жуков.
- Прикидываю конструкцию, - объяснил Олег. - Корпусом мины будет обыкновенная консервная банка. Все это довольно просто. Сложнее другое. Как сделать ее невидимкой?..
- Я ее под пальто суну, - проговорил нетерпеливый Жуков.
Серафим ухмыльнулся. Он сразу догадался, что брата заботило другое: как на виду у всех незаметно поджечь шнур?
- Сейчас модны сумки от противогазов. Почти все железнодорожники носят в них инструмент и завтрак. Что если и нашу банку сунуть в такую же сумку? А потом приложить к концу бикфордова шнура папиросу…
Олег и Жуков долго репетировали план будущего взрыва, переставляя мину с одного места на другое, пока не на шутку встревоженный Серафим унял их страсти:
- Не знаю, как паровоз, а дом наш наверняка взлетит.
Жуков ушел.
Олег тоже порывался пойти на Брянск-второй. Ему хотелось увидеть в деле свое изобретение, но Серафим удержал брата:
- Пойми, ты там посторонний, можешь вызвать подозрение.