1939 год. Идет спор о том, какую самозарядную винтовку взять на вооружение. Ванников один противостоит всем членам комиссии. Сталин внимательно выслушивает его и… принимает противоположное решение:
– Почему? – спрашивает Ванников.
– Так хотят все, – отвечает Сталин.
Освоение шло тяжело, но выпуск налажен. И посыпались жалобы: винтовка тяжела, сложна в эксплуатации и т. д. Снова вызов к Сталину: "Почему приняли на вооружение токаревскую винтовку, а не симоновскую?" Ванников напомнил историю вопроса. Сталин ответил: "Вы виноваты. Вы должны были доказать, какая винтовка лучше". И распорядился снять с производства токаревскую. И срочно готовить производство симоновской.
(В какие суммы обошелся этот "эксперимент", можно только догадываться. – Авт.)
Начало 1941 года. Наркомат обороны требует в пять раз увеличить выпуск самозарядных винтовок и готов отказаться от обычных. Ванников докладывает о возможностях промышленности, о сроках переоснащения. Председатель комиссии Молотов заключает: "Нам не нужны Ваши устаревшие винтовки". Но Ванников понимает, что армия может остаться и без того, и без другого. Обращается к Сталину. Сталин ответил: "Ваши доводы серьезны, мы обсудим их в ЦК и через четыре часа дадим ответ". Ровно через четыре часа он позвонил и сообщил, что решение комиссии Молотова отменено.
Весна 1941 года. Маршал Кулик предлагает снять с производства пушки малых калибров и заменить их большими. По его данным, немцы оснащают свои танки такими орудиями и увеличивают толщину брони. Ванников сомневается, возражает. В кабинете Сталина Жданов бросает реплику: "Ванников всегда всему сопротивляется, это стиль его работы". Принимается решение немедленно прекратить производство пушек 45-го и 75-го калибров. Решение было выполнено, но скоро выяснилось, что у немцев таких танков нет, а у нас нужных пушек не оказалось. Потребовались огромные усилия, чтобы восстановить и увеличить их производство.
В это время создается широкая сеть заводских и самостоятельных КБ и научных центров для разработки конструкций нового и модернизации выпускаемого оружия – стрелкового и артиллерийского – различных систем и калибров для разных родов войск.
Ванников добился в Совнаркоме решения, по которому работникам артиллерийских и оружейных заводов были установлены некоторые социальные, бытовые и финансовые льготы и компенсации. Добился также согласия Сталина на то, что отстранять от должности и подвергать аресту руководителя предприятия можно было только с согласия наркома. В результате этого решения артиллерийские и оружейные заводы пострадали в предвоенные годы от репрессий меньше, чем предприятия других отраслей.
В своих воспоминаниях Ванников пишет, что от него как наркома настойчиво добивались санкции на арест единственного конструктора минометов Шавырина. Нарком решительно отказал, ареста не последовало, и его минометы лучшим образом показали себя во время войны.
За две недели до начала войны, 7 июня 1941 года Ванников был арестован. Его обвинили в том, что он участник военного заговора и немецкий шпион. Пробыл он за решеткой недолго. Уже 17 июля 1941 года в одиночную камеру на Лубянке вошел следователь, и впервые обращаясь к Ванникову по имени-отчеству, начал издалека:
– Борис Львович, если бы вдруг разразилась война с Германией, и немцы на первых порах имели бы большой успех, куда бы мы смогли эвакуировать военные заводы?
После небольшой паузы ответил:
– Сразу я ответить не смогу, но отлично знаю каждый из военных заводов, и дня за два мог бы написать, как все это сделать.
– Прекрасно, – ответил следователь. – Я прошу Вас все написать сюда. Он протянул Ванникову довольно толстую тетрадь в сером переплете и несколько заточенных карандашей (существуют несколько версий этого разговора, эта представляется наиболее достоверной).
20 июля переодетый в новый костюм, прямо из тюрьмы Ванников был доставлен к Сталину. В кабинете находились Молотов и Берия. Перед Сталиным лежала записка Ванникова, было видно, что он над ней поработал. Сталин сказал: "Ваша записка – прекрасный документ. Вы во многом были правы. Мы ошиблись… А подлецы вас оклеветали". Потом добавил: "Этот план надо осуществить… Вам, товарищ Ванников. Не теряйте времени, приступайте".
Ванников возразил: "Я объявлен врагом народа. Кто будет выполнять мои распоряжения?" Сталин вызвал Поскребышева и продиктовал текст документа, который вручил Ванникову:
"Государственный Комитет Обороны. 20 июля 1941 года. № 1021.
Удостоверение.
Государственный Комитет Обороны удостоверяет, что тов. ВАННИКОВ Борис Львович был временно подвергнут аресту органами НКГБ, как это выяснено теперь, по недоразумению и, что тов. ВАННИКОВ Б.Л. считается в настоящее время полностью реабилитированным.
Тов. ВАННИКОВ Б.Л. постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР назначен заместителем Наркома вооружения и, по распоряжению Государственного Комитета Обороны, должен немедленно приступить к работе в качестве заместителя Наркома вооружения.
Председатель Государственного Комитета Обороны И. Сталин".
Вручая Ванникову это удостоверение, Сталин сказал: "Случаются недоразумения, к сожалению. Я ведь тоже сидел в тюрьме, товарищ Ванников". Ванников ответил: "Вы сидели у врагов, а я у своих". Сталину реплика не понравилась: "Сейчас не время держать обиды, надо работать".
(Примерно такой же диалог, только между Сталиным и А. Бергом, Сталиным и директором ракетного НИИ-88 Л. Гонором, описан в исторической литературе. С. Кремлев склонен считать эффектную словесную перепалку – поздней выдумкой журналистов. Хотя, у одного из персонажей "обмен любезностями" с Вождем мог и состояться).
В сентябре 1941-го Берия записал в дневнике: "Ванников молодец. Бывает с придурью, но тянет хорошо".
Да, работал, "тянул". К 1954 году "дотянул" до трех Звезд Героя Социалистического труда. Две из них – за войну…
Чтобы вытащить из "острога" нужных людей и пристроить их к делу, Берия приходилось прикладывать немалые усилия. При этом условия содержания заключенных были существенно мягче, чем в Воркуте и на Колыме. Перед войной КБ Туполева завершило проектирование и испытания бомбардировщика ТУ-2, одного из самых совершенных на то время. После этого Туполев и многие его сотрудники были освобождены, но так и остались работать в той же шарашке. Не хотелось покидать обжитые места? Впрочем, Туполев получил за работу орден Ленина, были награждены и другие сотрудники. А дождались бы наград и признания "на воле", это еще бабушка надвое сказала.
Вот как вспоминает об этом В. Н. Новиков, в те годы возглавлявший почти всё производство стрелкового оружия:
"В отрасли, где я работал, в предвоенную и особенно в военную пору органы госбезопасности вели себя относительно смирно. Спустя годы я не раз задавал себе вопрос: "Почему репрессии в годы войны в меньшей мере коснулись оборонной промышленности, по крайней мере, на тех участках, где довелось работать?" И волей-неволей приходил к выводу, что все упиралось в одного человека – в Л. П. Берию".
Далее Владимир Николаевич Новиков пишет:
"Следует сказать, что, после того как мы оказались в сфере влияния органов безопасности, аресты заводских работников любого ранга практически прекратились… А руководство наркомата Берия оберегал особо".
Конечно, уместен вопрос: а за что сидели научные светила? Ладно, по доносам. Но за что? Ну не за карикатуры же на Сталина и стишки против Жданова, как принято считать в либеральных кругах? Конечно, нет!
Так, в начале 1938 года германский журнал "Немецкое оружие" опубликовал серию статей о ситуации в военной авиации Советского Союза. Причём автор статей, летчик германских военно-воздушных сил майор Шеттель, обнародовал секретные данные по производству советских авиационных заводов (в СССР тогда было 74 авиационных предприятия – 28 самолетостроительных, 14 моторостроительных и 32 приборостроительных). Немецкий майор привел краткие характеристики основных предприятий (о специализации, количестве ежемесячной и годовой продукции и т. д.). Шеттель отмечал, что постройка самолётов в СССР облегчалась системой "серийного производства", когда завод запускал в массовую серию одну модель и из года в год наращивал количество выпущенных машин. Кроме того, немецкий автор привел массу иных подробных данных, которые хорошо характеризовали советскую систему авиационного производства – от процесса конструирования самолетов до станков, которые использовали на авиазаводах. Понятно, что такая публикация не прошла мимо аналитических служб органов госбезопасности Советского Союза. Была проведена определенная работа в авиационной промышленности и конструкторских бюро. Выяснилось, что положение дел с режимом секретности в этой сфере, одной из важнейших в ВПК страны, весьма удручающее. Многие были арестованы.
Но один информатор уцелел. Кто? Николай Иванович ЕЖОВ!
Конечно, руководителя такого ранга трудно представить иностранным шпионом в том обличье, которое обычно рисуют на страницах детективной литературы: подсматривающим, подслушивающим, с "Минольтой" последней модели и миниатюрным "Браунингом" в потайном кармане.
Уровень "информационного обмена" предполагал совершенно иной характер общения между агентом и торговцем государственными секретами. Хотя суть оставалась неизменной – предательство.
Вот небольшой фрагмент из протокола допроса бывшего руководителя НКВД:
27.04.1939
№ 1268/6
Совершенно секретно
Товарищ СТАЛИН.
При этом направляю Вам протокол допроса Ежова от 26 апреля 1939 года.
Допрос продолжается.
Народный комиссар внутренних дел
Союза ССР Л. Берия.
…
ОТВЕТ: В качестве агента немецкой разведки я был завербован в 1934 году при следующих обстоятельствах: летом 1934 года был послан на лечение за границу в Вену к профессору НОРДЕНУ.
ВОПРОС: Кто такой НОРДЕН?
ОТВЕТ: НОРДЕН по национальности немец, по неизвестным мне причинам переехавший из Франкфурта в Вену, крупнейший специалист в медицинской науке, является совладельцем многих санаториев не только в Австрии, но и в некоторых других странах Европы.
В Вену к НОРДЕНУ на лечение направлялись больные из ряда стран мира, в том числе многие руководящие работники из СССР.
ВОПРОС: Кто именно?
ОТВЕТ: Насколько я знаю, у НОРДЕНА лечились
ЧУБАРЬ, ГАМАРНИК, ЯКИР, ВЕЙНБЕРГ, МЕТАЛИКОВ.
ВОПРОС: Кто же вас завербовал?
ОТВЕТ: Завербован я был для сотрудничества с немецкой разведкой доктором ЭНГЛЕРОМ, который является старшим ассистентом НОРДЕНА.
По приезде в Вену в конце июля 1934 г. я был помещен в наиболее комфортабельный коттедж-санаторий.
На третьей неделе своего пребывания в санатории я вступил в интимную связь с медицинской сестрой, имени которой не помню. В первую ночь все обошлось благополучно, но в следующее ее дежурство в комнату неожиданно вошел доктор ЭНГЛЕР, который застал меня в непристойном виде с медсестрой и поднял скандал. Он немедленно вызвал сестру, та с криком выбежала из комнаты, а ЭНГЛЕР стал на ломаном русском языке объясняться со мной.
Он заявил: "Такого скандального случая у нас в санатории еще не было, это вам не дом терпимости, вы портите доброе имя нашего санатория. Здесь имеются ученые всего мира, а вы такие дела делаете. Придется вам выписаться из санатория, а мы доведем до сведения наших властей об этом безобразном факте. Я не ручаюсь, что эта скандальная история не появится в печати".
Я стал умолять ЭНГЛЕРА не делать этого и предложил ему деньги. ЭНГЛЕР еще более вспылил и демонстративно ушел.
На второй день я сам подкатился к ЭНГЛЕРУ извиняться за грубость, за деньги, которые я предложил ему, заявив, что хочу все дело уладить миром. В тоне, не допускавшем возражений, ЭНГЛЕР предложил мне: "Либо вы будете впредь сотрудничать с немцами, либо мы вас дискредитируем в печати. Выбирайте".
Тут же ЭНГЛЕР сказал мне, что прекрасно знает, кто я такой, что делаю в СССР и какое положение занимаю в партии (я тогда работал зав. промышленным отделом ЦК ВКП(б) и зам. председателя Комиссии партийного контроля).
Я был озадачен и понял, что медицинская сестра по заранее обдуманному плану была подставлена ко мне, и попросил у ЭНГЛЕРА разрешения подумать. Он согласился.
А при следующей встрече на все предложения "доктора" согласился и Ежов.
ВОПРОС: Следствие интересует вопрос, какие сведения шпионского характера были переданы вами ЭНГЛЕРУ?
ОТВЕТ: В пределах того, что я знал по памяти, я рассказал ЭНГЛЕРУ все о состоянии вооружения и боеспособности Красной Армии, особенно подчеркнув наиболее узкие места в боеспособности РККА. Я рассказал ЭНГЛЕРУ о том, что Красная Армия очень отстает по артиллерии, как по качеству артиллерийского вооружения, так и по количеству, и значительно уступает артиллерийским вооружениям передовых капиталистических стран.
Касаясь общего экономического положения в СССР, я рассказал ЭНГЛЕРУ о трудностях колхозного строительства и больших неполадках в индустриализации страны, особо остановившись на медленном освоении вновь построенных предприятий. Это я иллюстрировал на примере Сталинградского тракторного завода, где к моменту освоения производства уже была выведена из строя значительная часть ценного оборудования. Следовательно, заявлял я ЭНГЛЕРУ, успехи в области индустриализации СССР являются сомнительными.
Далее я информировал ЭНГЛЕРА об огромной диспропорции в росте отдельных отраслей промышленности, сильно сказывающейся на общем экономическом положении страны. Особо подчеркнул я отставание группы цветных металлов и специальных сплавов, тормозящих развитие боеспособности Красной Армии.
ВОПРОС: Какие задания по шпионской работе вы получили от ТАЙЦА? (Связной ЭНГЛЕРА, проживавший и работавший в Москве. – Авт.).
ОТВЕТ: В Комиссии партийного контроля существовала военная группа, которую возглавлял Н. КУЙБЫШЕВ. Работа группы и ее материалы носили сугубо секретный характер, и потому группа подчинялась мне. Материалы, которые составлялись военной группой КПК по вопросам состояния или обследования того или иного рода войск и вооружений, посылались только в Комитет Обороны и мне. Как правило, все эти документы я периодически брал с собой на квартиру и во время посещения ТАЙЦА передавал ему на короткий срок, после чего он мне их возвращал.
Я знаю, что большинство этих записок ТАЙЦ фотографировал и передавал по принадлежности.
ВОПРОС: Он вам об этом говорил?
ОТВЕТ: Да, однажды я поинтересовался, каким образом и куда он передает получаемые от меня сведения. ТАЙЦ мне сказал, что эти сведения в сфотографированном виде он передает определенному лицу в немецком посольстве, которое уже пересылает эти фотографии германской разведке.
ВОПРОС: А как он проникал в немецкое посольство?
ОТВЕТ: Помимо своей основной работы в Лечсануправлении Кремля врач ТАЙЦ обслуживал и сотрудников германского посольства в Москве.
ВОПРОС: Вы помните характер сведений, которые вами были переданы ТАЙЦУ?
ОТВЕТ: Да, помню.
ВОПРОС: Конкретизируйте.
ОТВЕТ: За время моей связи с доктором ТАЙЦ мной было передано большое количество докладных записок и справок по вопросам вооружения, вещевого и продовольственного снабжения, морально-политического состояния и боевой подготовки Красной Армии. В этих материалах давалась исчерпывающая цифровая и фактическая характеристика того или иного рода войск, видов вооружений и состояния военных округов.
За это же время мной были переданы ТАЙЦУ сведения о ходе и недостатках перевооружения военной авиации, о медленном внедрении новых, более совершенных образцов авиамашин, об аварийности военных самолетов, плане подготовки летных кадров и тактико-технические данные, характеризующие качество и количество производимых нами авиационных моторов и самолетов.
Кроме того, мною были переданы через ТАЙЦА германской разведке имевшиеся в КПК данные о состоянии танкового вооружения Красной Армии. Я обращал внимание немцев на плохое качество советской брони и неналаженность переключения танков на дизельный мотор вместо применявшегося тогда авиационного мотора.
Далее, мною были переданы ТАЙЦУ исчерпывающие данные о крупнейших недостатках в области вещевого и продовольственного снабжения и складского хозяйства РККА. По этим вопросам, между прочим, в ЦК ВКП(б) состоялось специальное совещание, решение которого мною также было доведено до сведения германской разведки.
Сообщенные мною материалы давали ясную картину положения в этой важной отрасли войскового хозяйства. Из них явствовало, что в самом начале войны Красная Армия окажется перед серьезными затруднениями.
Аналогичные материалы я передал ТАЙЦУ о состоянии химического, стрелкового, инженерного вооружения РККА, кроме того, отдельные материалы, характеризующие состояние боевой подготовки и политико-морального состояния частей Ленинградского, Белорусского, Приволжского и Среднеазиатского военных округов, которые были обследованы КПК.
ВОПРОС: В чем выразилось ваше дальнейшее сотрудничество с германской разведкой?
ОТВЕТ: В начале 1936 года по предложению Лечсануправления Кремля для консультации ряда ответственных работников в Москву был приглашен НОРДЕН, который пробыл в СССР дней 15-20.
Из большого количества лиц, проконсультированных НОРДЕНОМ, я точно помню ГАМАРНИКА, ЯКИРА, ЧУБАРЯ, ПЕТРОВСКОГО, КОСИОРА, ВЕЙНБЕРГА и МЕТАЛИКОВА. Проконсультировал НОРДЕН и меня.
Ну вот, а нам говорят "стишки… карикатуры… сплетни на кухне".
Конечно, среди читателей обязательно найдутся "эксперты", которые не преминут усомниться в искренности и правдивости показаний Ежова: дескать, известно, какими средствами выбивались нужные признания.
Сталинские судебные процессы над высшими партийными, советскими, военными чинами – тема, исследованная многими авторитетными историками, юристами. Как отечественными, так и зарубежными. И, как ни странно, у большинства исследователей не было особых претензий к процессуальной составляющий довоенного правосудия в СССР. Мы не говорим о произволе местечковых "троек".