Я была "берегиней" конспиративной квартиры. Руководитель увидел, что я хорошо делаю свою работу и спрашивает: "Хотите быть моей связной?" Я согласилась. Он говорит: "Тогда получайте первое задание. Езжайте в Рогатин". Шухевич верил в женщин. Он видел, что мы надежные люди - Катя Зарицкая и я. Поехала я в Рогатин, там мне дали какие-то деньги, дали задание, кого найти, что передать. Я тогда легко садилась на автобусы, машины, все успевала.
Потом Шухевич сказал, что будет новое задание: "Надо делать новую квартиру, такую, как мы сейчас живем". Речь шла об обустройстве конспиративной квартиры в селе Громное Городокского района Львовской области - про нее я еще расскажу позже.
Потом к нам присоединился "Богдан" - врач Любомир Полюга. Произошло это так. Однажды я поехала к мужу и там забеременела. А когда приехала обратно в Княгиничи, то очень захотела борща. Руководитель сразу сориентировался и говорит: "Ого! Что-то случилось! Это будет еще одна Дзвинка". А он был шутливым, никогда не кричал, старался говорить полушутя. И как будто уколол меня этим. И действительно - через некоторое время стало понятно, что я беременна. Надо было что-то делать - или уничтожать нашу квартиру, или ребенка в себе. Но мы сделали совсем по-другому - я заключила фиктивный брак с Любомиром Полюгой, которого знала еще со времен учебы. Пригласила его к нам и сказала всем, что это мой жених, от которого я и первого ребенка родила там, на западе. А сейчас он вроде как вернулся ко мне, и уже второй ребенок есть. Мы сделали фиктивные свадебные снимки и уже почти легализовались, но тут нашу квартиру пришлось покинуть.
А.В. - Как это произошло?
О.И. - 21 сентября 1947 года Руководитель послал Катю на связь. И когда она собиралась, я еще хотела ее немного задержать. Мы жили в доме очень весело, и соревновались, кто лучше приготовит разные блюда. В тот день я приготовила печенку и говорю: "Катенька, Вы уже едете в Ходоров? Покушайте перед дорогой". А она мне отвечает: "У меня нет времени, у меня нет времени, я уже еду!" И тогда я пошла, нарвала яблок, положила ей в блузочку, которую сама сшила, и говорю: "Вот, возьмите с собой". Она как пошла и больше не вернулась. Тогда я отправилась в Ходоров, чтобы разузнать, что там произошло. Там у меня работали информаторы, которые воровали у государства сахар - они не были националистами, но не любили власть. Я к ним подошла и говорю: "Что произошло?" А они мне: "Да тут такое произошло! Здесь такая женщина была! Она застрелила москаля, и ее убили". Потом мы узнали, как было на самом деле. Катя поняла, что за ней следят и застрелила того, кто следил. Ее начали преследовать, ранили, а когда она упала, то стали бить прикладом так, что она потеряла сознание. Когда пришла в себя, то хотела отравиться, но яд не подействовал быстро, и ее спасли. Этот яд делал Любомир Полюга и он его много положил. Надо очень точно положить, чтобы была моментальная смерть, если много положить, то от этого яда еще можно спасти. Я тоже носила яд, но не успела его принять, когда меня арестовали - Бог уберег. А москали даже сделали снимок, что они Катю убили. Им это было нужно, чтобы делать провокации на допросах.
Когда я рассказала Руководителю о том, что узнала, то он сидел, как завороженный, а потом говорит: "Так умирает украинская женщина! Я ухожу. Моих ребят сейчас нет, надо, чтобы меня кто-то проводил. Пусть "Богдан" меня отведет". У "Богдана" был, помню, большой револьвер. Я его благословила перед выходом и говорю: "Пусть тебе Бог помогает". Потом спрашиваю Руководителя: "А когда он вернется? Я же остаюсь тут с ребенком и с мамой". Руководитель говорит: "Сегодня утром он будет на станции в Рогатине. В такое-то время отходит поезд - он будет там". Я успокоилась. Ну, а когда Полюга стоял в Рогатине на станции, то шла какая-то проверка или что-то такое, и у него стали проверять документы. Он имел оружие при себе, и начал нервничать. Если бы он не нервничал, то, может быть, и не схватили бы его, а, может, они уже знали, кто он такой. Когда Полюга увидел, что его могут схватить, то выстрелил и стал убегать. Они по нему дали очередь из автомата. Полюга упал раненый, хотел застрелиться, но попал себе в руку. Лежал окровавленный, его и схватили. А я сижу дома, играю роль его жены. Приходит ко мне один мужчина и говорит: "Моя жена рожает. Где же твой молодой врач?" А я думала, что он просто опоздает немного и говорю: "Да он вышел куда-то - сейчас придет". Спрашиваю: "Какой дом? Я его отправлю к Вам". А он не идет и не идет. Уже час прошел. Я нервничаю. Люди приходят, спрашивают: "Где он?" Я вижу - уже люди с поезда возвращаются, а его нет. И тогда я говорю: "Ой, люди, тут такое было! Его забрали какие-то люди, сказали, что на ночь, и, видимо, уже уничтожили". А мне тогда говорят: "Не волнуйтесь, в соседнем селе есть раненый парень, его, наверное, взяли для раненого парня". Село не знало, что есть подполье - такая была хорошая конспирация. И додумали за меня, что случилось.
А когда все стало ясно, мы с мамой оставили эту квартиру. Руководителя я больше не видела.
А.В. - Каким Вам запомнился Шухевич?
О.И. - Это очень интересный человек. Я бы стихи о нем писала. Когда его брали, он не дал себя уничтожить, а застрелился. Они потом его сожгли и пепел рассеивали, глупые - думали, что с этим пеплом уничтожат нашу борьбу.
Очень много достойных людей погибло в те годы. Мой муж погиб через четыре года после нашей свадьбы. Остались одни доносчики! Много было доносчиков - их привозили с востока на Галичину.
Руководитель был очень веселый. Когда ребенок плакал, он говорил: "Дзвинка плачет - она хочет, чтобы ее подержали за коленку". У нее был такой свитер, с бубончиками, и он крутил бубончик перед ней.
Без Руководителя я уже вела свою жизнь иначе, скрывалась. Мой муж погиб. Между тем, как мы сбежали из дома в Княгиничах и как погиб мой муж, Руководитель меня поддерживал материально - давал немного денег. Тогда как раз менялись деньги, а у подполья были старые деньги, но приходилось стоять в очередях и по тысяче выменивать их на новые. Муж передал мне 7000 рублей, и моя подруга Марта Пашковская стояла в очереди, чтобы обменять эти деньги. А на остальные я покупала все, что могла купить, пока те деньги еще имели стоимость.
Руководитель в то время находился в селе Белогорща с Галей Дидык. Я встречалась с ней, и Руководитель знал, в чем я нуждаюсь. А когда мой муж погиб, он мне помогал. Когда муж мой еще был жив, то говорил, что очень хочет сына. Однажды он оставил мне продукты в одном доме, где жили наши люди. Вел меня в этот дом один парень. Уже начинало темнеть, когда мы подходили к дому. Видим - какие-то люди стоят под окнами недалеко от того места, где должны быть продукты. Тот, что меня вел, моментально свернул и убегает. А я говорю: "Вы должны меня подвести к месту! Чтобы люди знали, кто я". Кричу: "Что Вы!? Пан, куда Вы бежите?" А он не отзывается и бежит дальше. А люди, что под окнами стояли, ему кричат: "Пан, девушка вас зовет!" И мне это очень не понравилось. Наши ребята так не сказали бы. Могли сказать "женщина" или "подруга" или как-то иначе. А то - "девушка". Видят, что я беременная, и говорят "девушка". Это только москаль так мог сказать, что беременная - "девушка". Я пошла в дом одна, постучала. Вышел тот хозяин, который был в подчинении у моего мужа. Я ему говорю: "Слушайте, тут какие-то люди. Это Ваши люди?" А он говорит: "Нет! Никаких людей у нас тут нет!" Я ему говорю: "Стоят вооруженные люди". Он сразу бросился в дом, понял, что это провокация, говорит: "Заходите-заходите, скорее, чтобы не было видно". И сразу началась стрельба. Наши ребята выскочили из другого входа и начали стрелять по тем. Я беременная на седьмом месяце, упала на землю. Возле меня лежит какой-то худенький парень. Я говорю: "Друг, дорогой мой. Давайте будем бежать". А он говорит: "Нет, я не могу. Вы уходите, а я буду прикрывать Вам дорогу". Я говорю: "Так Вы погибнете!". А он говорит: "Это уже моя такая судьба. Главное - чтобы Вы спаслись. Спасайтесь!" Я вижу, что с ним договориться нельзя и бегу в другую комнату. Там женщины кричат и свет горит. Я кричу женщинам: "Погасите свет! Погасите!" Погасили. Но куда они будут бежать, если это их дом? Я метнулась к окну. На столе стоят вареники, я по этим вареникам… Выскочила из окна и начала ползти по-пластунски. Надо мной засветилась цветная ракета, стало светло как днем, но все в разных цветах. Я поползла вдоль дома, вдоль сарая - там, где была тень. Увидела ров - и в этот ров, в воду. Как-то выскочила из-под обстрела, выбежала на шоссе, идущее из Львова в Стрый, и думаю: "Что делать? А если меня кто-то увидит? А уже ночь - могут схватить и арестовать, а, может, еще хуже. Надо возвращаться в село". И я вернулась в село и пошла в дом одного человека, которого я знала. Он меня встретил и говорит: "Боже, я знал, что готовится облава, и не мог дать Вам знать, меня бы задержали. Вы переночуете, а мы Вам продуктов дадим, и утром поедете в Стрый". Так все и произошло - я переночевала, мне дали продукты. И на меня так подействовало это ползание, что когда я пришла на конспиративную квартиру в Громном, то сразу там и родила. Это была конспиративная квартира для Руководителя, организацией которой мы занимались еще когда жили в Княгиничах. Там жила Дарья Гусяк с мамой. Я к ним пришла и говорю: "У меня есть еще месяц до того, как родить ребенка. Хочу еще раз поехать на Стрыйщину потому, что мне там должны дать муку". Но вышло так, что я там и родила, на этой квартире. Обо мне потом говорили, что я специально пошла рожать в этот дом. А я не собиралась рожать потому, что это был восьмой месяц. И ребенок родился такой несчастный. Редко кто выживает из восьмимесячных детей. Когда он родился, я говорю: "Дайте мне молоко от коровы, которая недавно родила". Я не знала, что такому ребенку можно только воду с сахаром. Но он выжил потому, что на все была Божья воля.
А.В. - Вы остались в Громном?
О.И. - Нет. Моя сестра поехала к маме и сказала, что я родила ребенка. И тогда мама пошла к соседям и попросила привезти меня подводой. Мы в то время были легализованы, поэтому с этим проблем не возникло. Я ждала подводу на каком-то железнодорожном пункте. Зима, ребенок синий, с пеной у рта, подушки не было. Я не знала, что делать - дать ему подышать или кутать? Вообще ничего не знала и только молилась, чтобы ребенок выжил.
А.В. - Как Вы жили после рождения второго ребенка?
О.И. - Сначала мы жили в селе Рудки Самборского района Львовской области. Мама заключила фиктивный брак с одним мужчиной, который был старше ее. Потом она с ним поссорилась, он ушел от нас и уже не вернулся. В то время мы уже жили в селе Остров, тоже Самборского района. Денег нам хватало. В селе не было таких работников, которые каждый день ездили бы куда-то работать. Местные видели, что я куда-то постоянно езжу (я опять жила под видом переселенки), и давали мне масло или что-то еще, чтобы я продала и еще себе навар сделала. Тем я и зарабатывала. Однажды мне дали какой-то краденый поташ - он тогда продавался дорого. А одна женщина украла его где-то на заводе и продала мне по пять копеек за кило.
А.В. - А подпольной работой Вы в то время не занимались?
О.И. - Не имела возможности. Я занималась тем, что выживала. Но я начала подозревать, что за нами следят, и решила сменить квартиру. У меня уже были повадки матерого подпольщика. Это некоторые животные, которые живут как отшельники, так делают - постоянно меняют место жительства.
Из Острова мы переехали в Черный Остров Жидачевского района Львовской области. Но там не было работы. И тогда я решила как-то по-другому устраивать свою жизнь. Власти объявили, что тот, кто хочет ехать на Донбасс, получит деньги, транспорт и дом. И я на это согласилась. Я получила указание ехать туда и начинать там националистическую работу. С Руководителем я контактировала, но не знала, где он находится. Знала только, что где-то в Белогорще. Но он не имел уже тех условий для конспирации и организации подпольной работы, что раньше, болел. Дарья Гусяк была связной, а Галя Дидык - хозяйкой конспиративной квартиры.
Шухевич погиб 5 марта 1950 года. А я уже собиралась ехать на восток с детьми, но решила попрощаться с львовянами. Мы с ними общались, и я попросила зайти ко мне попрощаться - а они не зашли. Мать уже купила картошку, другие продукты в дорогу, и уже думала, что я поеду на Донбасс, а я говорю ей: "Я еду во Львов". Мать меня стала отговаривать: "Не надо ехать, потому что тебя арестуют". А я в ответ: "Не арестуют! Я такая хитрая, во Львове все знаю". И я поехала во Львов, где должна была на одной квартире встретиться с Дарьей Гусяк. Это была общая квартира, на которую приезжали всякие спекулянты. Никто не мог и подумать, что там будут встречаться националисты. Когда я приехала во Львов, то первое, что увидела - во Львове много кагэбистов. Но я была уверена в себе, знала, как понять, что за тобой следят, как убежать от слежки. В тот день мне открыли дверь, и я вижу, что глаза у этого человека подозрительные. Но думаю - все равно пойду и узнаю, что там такое. Пошла к человеку, с которым я договаривалась о продаже кожи, начала с ним разговаривать. И когда мы с ним говорили, то человек, который сидел в это время у него в квартире, поднялся и пошел куда-то. Я тихонько спрашиваю: "Что это за человек?" Он начал что-то выдумывать. А тот человек пошел звонить в КГБ и вызывать подмогу. Потом он вернулся, и они меня арестовали уже втроем. Двое взяли под руки с двух сторон, а третий побежал сразу звонить в КГБ, рапортовать. Я понимаю, что это конец, но еще играю: "Вы кто? Что вы хотите?"
А.В. - Что происходило после ареста?
ОИ. - Мне привели туда, где сейчас дирекция железной дороги и начали предлагать сотрудничество. Я думаю: "Может быть, соглашусь, чтобы сбежать". Когда я еще была на свободе, то Галя Дидык дала мне записку с адресом и именами тех, с кем надо встретиться на Донбассе. Я должна была это изучить на память и уничтожить, а пока не выучила - держала эту записку в поясе. И еще у меня был яд. Пришлось решать, что делать - записку уничтожить или яд принимать. И я решила уничтожить записку.
Сразу, когда меня привели, то появился генерал. Ко мне генералов посылали на разговор, такая я была для них важная. Генерал говорит: "Так Вы согласны работать?" А я ему: "Да, может быть… Дайте мне воды". Воды выпила и записку проглотила. Они увидели, что что-то не то и начали меня дополнительно обыскивать. И в ушах смотрели, и под языком. Нашли яд и не дали принять. Потом дали мне поспать, но заснуть я не смогла - думала, что надо бежать, но это было уже невозможно.
Ко мне посадили провокаторшу. Это был у них очень популярный метод работы. Сажают женщину в камеру, и она предлагает что-то передать через нее родным. Мне эта женщина сказала, что ей разрешили передать домой свои теплые вещи, и сказала, что я могу передать в этих вещах записку домой. Я написала в записке: "Если можете - бегите", и сказала, по какому адресу передать это. После этого арестовали мою маму и сестру.
Ой, какое у меня было следствие! Страшное… Один бил по затылку и говорил: "Я тебе мозги вправлю!" Били, унижали, оголяли, били как будто по заду, но могли и по почкам. Как я выжила, не знаю. Но выжила. Налетело как-то восемь человек и говорят: "Поднимай юбку". Я говорю: "Нет, не подниму". "Так мы сами с тебя сдерем". А это еще хуже, и я подняла… Самый страшный палач из них носил фамилию Лавренко. Он меня очень сильно бил, чтобы я сказала адрес из записки, которую проглотила. Потом этот Лавренко приходил ко мне, чтобы я подписала, что у меня дети Вера и Андрей, и их у меня забирают в детский дом. Я говорю: "Они не Вера и Андрей. Он - Владимир, а она Дзвенислава". Он кричит:
- Я тебя говорю - подпиши!
- А как фамилия детей?
- Это тебе не нужно! Ты их никогда не увидишь!
- А увижу! А найду!
- А как ты их найдешь?
- А я буду ходить от села к селу, от дома к дому и у всех спрашивать, сердце подскажет!
- А они когда тебя увидят, то в лицо тебе плюнут!
- Не плюнут! Не плюнут!
А однажды этот Лавренко дал мне выпить какую-то розовую жидкость. Я выпила и потеряла сознание. Когда пришла в себя, то почувствовала, что меня бьют и спрашивают: "Где Марта Пашковская?" Я ответила: "У курицы под крылом". И слышу, как тот говорит: "Ничего не получится".
Осудили нас четверых по одному делу по статье "54-1а, измена Родине" (я, Дарья Гусяк, Катя Зарицкая и Галя Дидык). Потом создали комиссию - кто покается, того отпустят. Зарицкую спрашивали: "Прежние взгляды?" Она: "Прежние!" Дарье Гусяк: "Вас звать на комиссию?" Она: "Нет!" А ко мне подходили и говорили по-другому: "Вот посмотрите на своих детей. Может быть, Вы покаетесь?" В 1955 году выпустили малолеток, в 1956 году - лагеря. Мама мне письмо пишет: "Покайся! Всех отпускают". В лагерях каялись все вместе, а в закрытках (закрытых тюрьмах - прим. А.В.) в одиночку. Меня позвали на комиссию, я им начала рассказывать о детях, и тем их тронула. Мне говорят: "А как Ваши взгляды?" А я и думаю: "Надо что-то сказали, чтобы не было слова "каюсь"! Это же живодеры… Они же с "Чаечки" кожу сняли! Была такая подпольщица "Чаечка", так они ее насиловали вместе, содрали кожу и бросили в шахту. Не надо говорить - "каюсь"! Что угодно, только не "каюсь". И я придумала фразу: "Я не такой уж вам и друг, но не такой уж вам и враг". И начала говорить: "Я не такой уж вам друг…", и тут их глаза изменились, я уже ничего не могла сказать, молчу. А там была такая Тортыгина, еврейка, она мне очень сочувствовала и начала кричать: "Оля! Вы с ума сошли! Что Вы говорите!? Вас же хотят отпустить! Обратно возьмите свои слова!" Сюрпризик я им сделала (смеется). Они думали, что они меня отпустят, потому что у меня дети, и отрапортуют, какие они хорошие. Меня отправили обратно, и я еще семь лет просидела. А в Америке об этом узнали и подняли шум, что в советских тюрьмах еще сидят четыре женщины со старым сроком - Зарицкая, Дидык, я и Гусяк.