"Не видать ему никакого мира в Италии"
Великая битва при Каннах началась не в то фатальное утро третьего дня августа 216 года до н. э. Начало ей было положено задолго до того в мыслях Ганнибала и тогда, когда Рим послал в Канны свои неодолимые силы.
Минуций Руф был молод, принадлежал к рыцарскому ордену (всадническое сословие) и к сенатской группировке Эмилиев - Сципионов, антагонистической чванливым Фабиям. Его военачальники разделяли отвращение Минуция к беззубой медлительной тактике старого диктатора. Поэтому не было ничего удивительного в том, что Минуций воспользовался первой же возможностью, которую Ганнибал предоставил неугомонным римлянам. Фланг их кавалерии, гнавший передовых конников пунийцев, натолкнулся на одном из холмов на сторожевой отряд карфагенян. Римляне вступили в неистовую схватку, а когда Минуций подоспел со свежими силами, карфагеняне были почти выбиты со своих позиций. На следующий день римляне обнаружили, что защитники покинули холм. Ганнибал отступил. (Этот эпизод примечательно напоминал первоначальный успех Семпрония при Треббии.)
Естественно, Минуций в восторженных выражениях доложил об этом, и это вызвало бурю восторгов на улицах Рима, где до тех пор население постоянно слышало только о катастрофах. Люди пришли к совершенно логичному заключению, что как только Фабий покинул армию, она, атакуя, добилась победы. Сам Фабий заявил, что боится такого успеха больше, чем любой напасти.
В свою очередь Минуций был вызван для консультаций и в награду был назначен вторым диктатором. Это был беспрецедентный в истории случай, когда одновременно существовали два диктатора, что привело к неизбежным сложностям. Фабий, по своему обыкновению, возражать не стал. Он просто спросил Минуция, хочет ли его новый коллега совместно командовать всей армией или единолично командовать ее половиной. Минуций предпочел единоличное командование. Когда они вернулись на поле брани, оба их войска вышли по следу Ганнибала к повороту на Самний, где Минуций снова атаковал и был вовлечен в тяжелую схватку, из которой его вывел Фабий, предпринявший быстрый марш через реку на место события. И снова Ганнибал отступил с позиций, выжидая.
Оба диктатора вернулись в свой лагерь в горах. Времени было достаточно, но тут, по неумолимому требованию закона, власть диктатора кончилась. Результатом ежегодных выборов должно было стать назначение двух новых консулов.
Говорят, что Ганнибал тогда сказал: "Это облачко, возникшее на горизонте, в конце концов обернется бурей". Если это было действительно так, его слова можно истолковать по-разному. Его действия в это время представляют для нас загадку. Может быть, он привык к тактике Фабия? Навряд ли. Может быть, он понял во время второй военной зимы, что, как это открыл до него Пирр, он, возможно, никогда не будет в состоянии истощить безграничные ресурсы своего врага? Не подумывал ли он о том, чтобы пойти на компромисс, заключить мир и вернуться в Испанию? В Риме Фабий провозгласил: "Не видать ему никакого мира в Италии". Тем временем римский флот завоевывал позиции на Адриатике. На суше Ганнибалу не удалось привлечь на свою сторону никаких союзников Рима. Численность его армии, составлявшая 35 000 человек на Тразименском озере, возможно, возросла до 40 000, но не более. Армия, которую мобилизовал Рим, была значительно больше. И эта армия стала мишенью Ганнибала.
Что бы ни замыслил сын Гамилькара, он держал свое собственное войско в целости и сохранности, в то время как медленно продвигался по землям ближайших союзников Рима. Нужный ему провиант он находил у них. И по мере приближения конца зимы этот поиск провианта привел его на римские военные склады, где хранилось зерно. Его пассивность, загадочная для нас, удивляла и его врагов. До Рима дошли слухи, что Ганнибал планировал отойти к дружелюбным цизальпинским галлам.
Более того, недостаток в продовольствии стали испытывать и римляне, в результате того, что карфагеняне опустошали их поля. Самый надежный союзник Рима, Гиерон Второй, стареющий тиран Сиракуз, послал в дар сенату зерно и статую Победы, на которую пошло 220 фунтов золота. Обычно, из соображений престижности, сенат, как глава Римской империи, отказывался принимать такие подарки от менее значительных союзников, но в этом случае сенат принял и золотую статую, и зерно. Граждане, которым приходилось довольствоваться скудным рационом, начинали терять терпение, а они были избирателями.
В то же время гневные протесты посыпались со стороны обычно молчаливых самнитов, которые подвергались ограблению карфагенянами, в то время как сам Рим и обширная область Лациум оставались нетронутыми. Послы самнитов, неразговорчивые мужчины, обнаружили в Риме большую промышленную активность в районе Виа Сакра, где наемные ремесленники обогащались, изготавливая военное снаряжение для огромной новой армии. Здесь были замечены даже владельцы судов, проходившие через Форум в сопровождении толп прихлебателей. Театры и излюбленные места отдыха еще никогда не были такими переполненными, как во времена этой бурной деятельности в военное время.
Гнев самнитов разделяли плебеи, семьи которых страдали от голода. Эти плебеи толпились вокруг уличных трибун, возмущенно вопрошая, почему патриции, которые развязали войну, не предпринимают никаких усилий, чтобы закончить ее. Влиятельное движение "Земледелие и Италия" выставило на каждой трибуне по оратору, которые жаловались на то, что сельское хозяйство и сама Италия больше всего пострадали от вторжения Ганнибала. Среди ораторов-политиков самым популярным оказался, пожалуй, некий Теренций Варрон, человек новый.
Варрон не отличался особыми способностями, но он нравился толпе. Он умел говорить. "Сенаторы-фабианцы говорят нам, что их цель - уберечь республику, но, уберегая, они удерживают нас от обуздания Ганнибала". Отсюда был один шаг до обвинения лидеров в затягивании войны и заявления, что он, Гай Теренций Варрон, положил бы ей конец при первой возможности. И всего один шаг от того, чтобы пообещать, что если бы командовал он, то сделал бы все, чтобы добиться победы в тот же день, как он предстанет перед ненавистными пунийцами.
Это было именно то, чего хотели народные собрания. Варрон стал плебейским консулом, пришедшим на смену диктаторам во время ежегодных выборов.
Когда в новом году обратились к предзнаменованиям, все увидели, как кровоточат изображения богов войны, - это был знак, что сами боги призывают людей взять в руки оружие.
К тому же выборы патрицианского консула были отложены из-за недвусмысленных споров между группировкой фабианцев с ее политикой войны на истощение и партией Эмилиев - Сципионов с ее политикой полной мобилизации, нацеленной на то, чтобы победить врага. Варрон (уже избранный), отец которого занимал видное положение в торговле мясом, поддерживал группировку Эмилиев, обладавших большим влиянием в этой отрасли.
Фабий неустанно сражался со своими оппонентами. Но Медлитель полностью утратил поддержку народа и лишился последователей в сенате, когда пришло сообщение о том, что Ганнибал опустошал поля, но не тронул землевладений Фабия, в то же время разграбив все вокруг.
После этого Медлителю пришлось уступить под давлением общественного протеста. И случилось так, что вторым, патрицианским консулом был выбран Эмилий Павл, пожилой человек знатного происхождения, который с большой неохотой занял этот пост, означавший, что он должен предпринять все, чтобы закончить войну.
Эмилий Павл был одним из тех пяти послов, которые приезжали в совет Карфагена с сообщением о том, что Рим начинает войну. Стало быть, он в состоянии закончить ее. Говорят, что Фабий предупреждал Эмилия: "Ты еще убедишься, что Теренций Варрон более опасный враг, чем Ганнибал".
Воинственные настроения воцарились во всех слоях римского общества летом 216 года до н. э. Свыше ста сенаторов оставили свои посты, чтобы влиться в легионы. Рыцарский орден полностью вступил в кавалерийские декурии. Добровольцы из низших классов надеялись захватить в карфагенском лагере богатые трофеи и новых рабов. Общая численность новой армии возросла до 85 000 человек, более половины из которой приходилось на долю свежих рекрутов.
Даже военные советники сената наконец согласились перейти в наступление. Они подчеркнули, что в битве при Треббии легионы не были сломлены, в то время как у Тразименского озера они были не в состоянии даже сохранить боевой строй. Новая супер армия из восьми легионов, самая крупная в истории Рима, совместно с союзными войсками не могла не одержать победу в традиционном римском бою с мечами и щитами. Потребуется, конечно, положить много жизней, но Ганнибал не сможет выдержать такого кровопролития. К этому времени римские военачальники знали все уловки Ганнибала. Никакие хитрости пунийцев не могли вывести из строя восемь легионов на твердой земле открытого пространства средь бела дня.
Никто не был так полон решимости, как Минуций, который должен был возглавить командование. Сейчас на него смотрели как на человека, имеющего самый большой опыт для борьбы с Ганнибалом. Среди молодых и неискушенных представителей общества Публий Корнелий Сципион, который помогал своему раненому отцу при Треббии, забыв о политических разногласиях, поступил на военную службу в качестве трибуна.
Небольшой инцидент напугал эту добровольную армию, когда она продвигалась, чтобы присоединиться к армии ветеранов. До Рима дошло известие о том, что Ганнибал разграбил еще одно армейское зернохранилище, на этот раз в полуразрушенной деревне Канны, на дальнем Адриатическом побережье. Не бог весть какое событие, но сенат, а также народные собрания не могли позволить этому карфагенянину хозяйничать в Италии хотя бы еще одну неделю. Сенат приказал всем войскам объединиться и выступить против Ганнибала. Новые консулы должны были взять на себя командование.
После ухода новой армии все сообщения, приходящие с востока, должны были немедленно передаваться в сенат, а оттуда - толпам, собиравшимся у трибуны римского Форума.
Первые сообщения обещали удачу. Новые отряды, напав на карфагенский сторожевой лагерь, нашли там огромное количество серебряных и ювелирных изделий, которые лежали в брошенных палатках, словно дожидаясь того, чтобы их забрали римляне. Костры, на которых готовили пищу, все еще горели, и воодушевленные легионеры, вырвавшись из-под контроля военачальников, бросились в погоню за ненавистным врагом.
Набег похожих на привидения нумидийских всадников был отбит удачно, и войска консулов, Эмилиана и Варрона, выступили вслед за этими всадниками.
Две римские армии объединились, преследуя Ганнибала. При их приближении он оставил свой лагерь, чтобы отступить через реку Офид.
Здесь, на открытой долине у Канн, консулы оказались в непосредственной близости от него.
Это было в третий день августа.
Невидимые высоты
Один из свидетелей видел Ганнибала, стоявшего на рассвете рядом с любимым конем. Это было на холме - самой высокой точке равнины. Ветер трепал его легкую накидку и длинную гриву боевого коня. Ветер дул Ганнибалу в спину, с запада. Местные жители называли этот ветер "волтурном". Это был обжигающе горячий пыльный ветер.
Со своего поста Ганнибал мог обозревать всю серую равнину, от которой было не более трех миль до Адриатики. Между ним и побережьем медленно продвигалась длинная цепь римских легионов, следуя за застрельщиками. В этой цепи шла, шеренга за шеренгой, дисциплинированная пехота, продвигаясь медленно, чтобы держать ровный строй когорт. Когда солнце прорезалось сквозь мглу, стало возможным различить по концам цепи всадников - неизменный штурмовой отряд римской армии. Отблеск металла на правом фланге римлян свидетельствовал о том, что тяжелая кавалерия переместилась туда. Эти закованные в броню всадники фактически заполняли все пространство между арьергардом легиона и извилистой рекой, через которую Ганнибал решил переправить свой последний лагерь в долину у Канн. Поселение с его каменными домами находилось на крутом взгорье между окончанием карфагенского строя и рекой. Оно было необитаемо и являло собой препятствие для продвижения римской тяжелой конницы.
Как только начало светать, Ганнибал приказал, чтобы его собственная тяжелая конница (лучшие испанские и африканские всадники) неспешным аллюром двинулась туда под командованием Ганнона, сына Бомилькара, который был прирожденным воином.
Ганнибал редко надолго выпускал из поля зрения этих всадников Ганнона, которые ждали сейчас под прикрытием холма у Канн. К этому времени рядом с ним на холме напротив Канн оставалась только небольшая группа младших военачальников и нарочных. Все они следили за передвижением время от времени скрывающихся в облаках пыли легионов, не веря своим глазам.
Один из них, по имени Гискон, покачал головой и сказал:
- Просто невероятно видеть сразу такое множество людей.
Ганнибал, повернувшись, взглянул на Гискона и взволнованные лица вокруг и заговорил:
- Я скажу вам еще более невероятную вещь.
Все посмотрели на него в ожидании, удивляясь тому, что он улыбается в такой момент.
- Среди всего этого множества людей нет ни одного человека по имени Гискон.
Тут все засмеялись, в том числе и Гискон, и не только потому, что знали, что он не отличается особой сообразительностью, но и потому, что Ганнибал был в состоянии шутить. Напряжение спало. Когда нарочные спешно отправились передавать послания, они рассказали об этой шутке конюхам и водовозам.
- Представляете, латинян десятки тысяч, но среди них нет ни одного Гискона.
Потом свидетель ушел с того холма, на котором продолжал стоять и наблюдать за происходящим Ганнибал. Карфагенянин терпеливо ждал, пока не пройдет растянувшаяся на милю колонна врага, дисциплинированная и вооруженная. Колонна шла под градом камней и дротиков карфагенян. Из ее первых рядов тоже замелькали дротики - мириады парящих игл. Ветер доносил звуки далеких барабанов. Шум нарастал по мере того, как легионы приближались к карфагенянам, которые молча поджидали их. Казалось, что масса римлян неизбежно прорвет жидкий строй карфагенян, на каждого из которых приходилось трое врагов.
Когда войска сошлись, Ганнибал отдал приказ. Слуги бросили горящие факелы в костер из веток и сухой древесины. Ветер разносил густой черный дым. Этот дым был виден на расстоянии двух миль, где возле Канн ждал Ганнон со своей тяжелой конницей.
За этой картиной начала битвы скрывались факторы, невидимые глазом. Те военачальники, которые привели карфагенскую армию из Испании за два года до того, все еще занимали свои посты. Они подчинялись приказам только одного человека - Ганнибала.
Военачальники римлян не знали друг друга. Эмилий, опытный, но нерешительный, командовал правым крылом конницы. Два бывших консула, одним из которых был Сервилий, руководили многочисленной пехотой, занимавшей центр. Варрон, самый неопытный среди всех, отвечал за более слабых союзнических всадников на левом фланге. Никто не контролировал десятки тысяч воинов, продвигающихся вперед.
Этот несгибаемый римский строй шел прямо на врага, потому что не знал никакой другой тактики. Он мог нанести сильный удар, но не был способен маневрировать. Когда знаменосцы двинулись вперед, воины последовали за ними. Было трудно разглядеть что-то впереди из-за пыли и ветра в лицо.
Впереди были карфагеняне, больше не собранные в группы по национальному признаку. Ганнибал перестроил свою армию, разбив ее на тактические группы. Только нумидийцы, которыми железной рукой командовал Магарбал, по-прежнему были вместе. Тяжелая конница состояла из испанцев, африканцев и частично галлов, которых обучили действовать в штурмовом отряде. Он стал теперь ударной силой армии.
Центр строя, должный быть наиболее сильным звеном, был теперь самым слабым. Его составляли легковооруженные галлы, кельтиберы и ливийцы. По обе стороны от этого слабого центра располагались мощные каре африканской тяжеловооруженной пехоты в отличных римских доспехах. Каждый квадрат занимал небольшую возвышенность на равнине, с тем чтобы, когда начнется сражение, африканцы стояли отдельно и были выше сражающихся рядов.
В этой схватке испанцы и галлы, занимавшие центр, были отброшены назад сильным римским центром. Отступая, сопротивляющиеся карфагеняне оказывались на более высоком месте, поскольку равнина в этом месте переходила в долину. Долина, в которую были оттеснены карфагеняне, имела форму буквы "V", на верхушках которой намертво стояли тяжелые африканские каре.
Римский центр, прорвавшись сквозь завесу пыли, оказался запертым между сужающимися откосами, где на него обрушился неуловимый враг. Легионы, напирая, входили в эту букву "V", сминая друг друга. Вскоре только воины с каждой стороны первого строя были способны воспользоваться своим оружием. Те, кто находился в середине, могли только толкать своих товарищей. К исходу второго часа все легионы вошли внутрь этой буквы "V". Казалось, что перед ними качнулись две огромные створки дверей, висящих на петлях, которые крепко держала тяжелая африканская пехота. Легионы на флангах повернулись, чтобы атаковать африканцев. К этому моменту они страдали от жажды и устали от жары.
"Им не повезло вдвойне: они попали в окружение врагов и были измотаны, в то время как перед ними стояли те, кто сохранил свежие силы".
Таким образом, в полдень центр боролся за овладение окружающими высотами, не замечая того, что творилось вокруг. Здесь не было военачальника, который мог бы увидеть всю картину сражения, чтобы предотвратить надвигающуюся опасность.
С дальней левой стороны от карфагенян, увидев дымовой сигнал, вырвалась вперед тяжелая кавалерия Ганнона. Она устремилась галопом к флангу, занятому римской конницей. Здесь, под командованием Эмилия, римляне передвигались мелкой рысью между пехотой и рекой. Захваченные в медленном движении, они не смогли перестроиться на берегу. Их узкий фронт не выдержал натиск более многочисленной кавалерии.
Карфагеняне вынудили римскую конницу отступить. Эмилий, отброшенный с частью своих людей к ближайшему легиону, приказал уцелевшим воинам спешиться и встать в строй на фланге легиона. Это еще больше усилило сумятицу, поскольку оказавшиеся без седоков лошади замешались в строй легиона. Сам Эмилий упал, раненный пращником, но отказался покинуть поле боя. После этого он недолго оставался в живых.
Наступление кавалерии Ганнона продолжалось. Она отбросила тяжелую римскую конницу назад, к месту впадения реки в море. Остатки отряда Эмилия обратились в бегство.
Ганнон выполнил первую задачу. Теперь он взял свою конницу под контроль, чтобы выполнить вторую. Задача эта была почти фантастическая - продвинуться на другой фланг, охватив римский легион с тыла.
На этом фланге, недалеко от наблюдательного пункта Ганнибала, нумидийцы выстроили конницу союзников в привычном для себя порядке для быстрой атаки и отхода, так, чтобы всадники могли метать копья обеими руками, управляя своими быстрыми лошадьми при помощи колен. Карталон умышленно внес сумятицу: особый отряд в пять конных сотен поскакал к Варрону, словно намеревался дезертировать к римлянам. Ворвавшись в расположение Варрона, мнимые дезертиры выхватили спрятанное оружие и бросились в атаку. В это же время обманутое ложным маневром врага крыло Варрона было атаковано с тыла победоносными испанцами Ганнона. Подобная неожиданность должна была выбить их из колеи не меньше, чем потрясение после атаки тяжелой конницы карфагенян.