- Сегодня, - объявил он, - я намерен вам показать одного человека, который еще старше, чем я. Он был придворным танцовщиком у русского царя. Правда, он был скорее альфонсом, чем танцовщиком. Во всяком случае, покидая Россию, он увез с собой сокровища, которые теперь находятся в Барселоне, в его квартире на Paseo di gracia, где он живет с двумя старушками. Нужно туда пойти, потому что он пообещал мне подарок. Посмотрим, сдержит он слово или нет.
Что за город, эта Барселона, если она таит в себе такие сокровища! Я не верила своим ушам. Дверь нам открыла старая испанка, неприятная, наполовину лысая, одетая во все черное. Хозяин дома был в халате из розового шелка, протертом на локтях, на ногах - туфли без задников, в хорошо уложенных, вероятно накладных, волосах сиреневого оттенка - ленточка. Можно было сказать, что перед нами женщина, настолько его лицо, бледное и нарумяненное, было лишено признаков пола. Очень возбужденный нашим визитом, этот странный человечек повел нас по узкому коридору. При виде каждой открывающейся двери Дали испускал вздох восхищения. Перед нами было необыкновенное нагромождение вещей, достигавшее потолка: столики с выгнутыми ножками, позолоченные стулья, фарфоровые раковины, подсвечники, зеркала. Но мы уже спешили к другой двери, старушка гасила свет и быстро захлопывала дверь предыдущей комнаты. Так мы побывали в пяти или шести комнатах. Были ли мы в магазине театральной мебели или в гостях у скупщика краденого? Во всяком случае, тут было, чем обставить дворец. Многие из этих ваз эпохи Мин были слишком новыми для того, чтобы оказаться подлинными; многие люстры не соответствовали эпохе, в которую они якобы были изготовлены. Но Дали восхищало не качество, а количество вещей, позолоченная мебель, мебель в стиле барокко, вещи, громоздившиеся друг на друге. Несколько раз, останавливаясь перед особенно красивой статуей, он спрашивал: "Но откуда это?". Человечек улыбался и отвечал с важным видом: "Они были очень щедры, вы знаете… Настоящие князья!" Я так и не поняла, о ком идет речь.
Дали был восхищен кроватью огромных размеров, занимавшей почти всю комнату. Это было парадное ложе, украшенное раковинами и тритонами, в каждом углу было по аисту и золото повсюду.
- Это как раз то, что мне нужно! - закричал Дали. - Она увенчает мой музей в Фигерасе!
Человечек засомневался: посмотрим, когда проект музея воплотится во что-то конкретное, поговорим об этом попозже… Чтобы изменить тему разговора, он переключился на меня: "Вы любите платья? У меня есть кое-что для вас…" Он открыл старый платяной шкаф, годный разве что для нарядов принцессы или султана. Вышитые бальные платья с редкими кружевами - что это, сокровища мадам де Помпадур или блестящей куртизанки? Быть может, он сам иногда переодевался в женщину? Он показал мне костюм, расшитый перламутром. "Это мой купальный халат", - сказал он, ничуть не смутившись.
Когда мы с Дали наконец-то оказались на улице, мэтр рассмеялся: - С трудом можно поверить, что все это сосредоточено здесь, в самом центре Paseo di Gracia. Вы видели это ложе? Это что-то вавилонское, это для Навуходоносора! Вы заметили старушку, которая тушила свет? Это уникально…
За ужином Дали рассказал мне историю русского князя, влюбленного в танцовщицу. Князь решил пригласить ее к себе на ужин. Для этого он велел изготовить ковер из фиалок и расстелить его от дома своей дульсинеи до своего дворца. Дорога из фиалок в снежной России… Я с трудом в это поверила. Но Дали настаивал на сказочной роскоши аристократов старой России. Для него их жизнь состояла только из балов, банкетов и празднеств.
- Именно поэтому я думаю, что вещи этого педераста вероятнее всего подлинные. И он ничего не хочет мне подарить! Мне, который так любит сказочные скопления вещей! Я грежу этими вещами.
Он остановился перед магазином люстр и канделябров.
- Красиво, не правда ли? Просто "Тысяча и одна ночь". Представьте, что все, что есть в этом магазине, оказалось у меня дома и еще каким-то чудом увеличилось в 10 раз! Колоссальное нагромождение вещей в дурном каталонском вкусе. Фантастика!
Перед отъездом я в первый раз увидела, как Дали проверяет счет из отеля.
- Гала была бы горда мной. Я собираюсь ей показать, что могу проверить счет и не ошибиться и еще заплатить наличными!
Он вытащил из кармана кипу кредиток по тысяче песет в каждой, перевязанную резинкой, и сделал вид, что изучает счет. Он тщательно пересчитал кредитки, присоединил к ним то, что еще оставалось у него в кармане, заколотом для безопасности булавкой. Я засмеялась, и он стал объяснять:
- Это, чтобы ничего не потерять. Я вам уже рассказывал, как потерял пачку кредиток? У нас тогда впервые завелись деньги. Мы с Галой ехали из Парижа на автобусе в Порт Бу. Дул сильный ветер с моря. Я зажимал деньги в кулаке. Гала все время просила меня положить их в карман, но я из суеверности хотел ощущать их в руке. Едва выйдя из автобуса, я инстинктивно разжал руку - и деньги улетели. У нас не осталось ни гроша. Гала так плакала, бедненькая! С тех пор она все время боится, что я потеряю деньги, и я всюду хожу с чековой книжкой. Сегодня я намерен ей доказать, что могу сам расплачиваться и не наделать при этом ошибок.
Это был настоящий ребенок. Гала была для него не только женой и управляющим, но и заботливой мамочкой. Мамочкой, которой хочется постоянно доставлять радость и не огорчать ее.
Гала возвращалась из Греции. Дали готовил для нее праздник, приказал накрыть во внутреннем дворике длинный стол, покрытый белой скатертью, с фруктами и свечами. У мэтра все сводилось к своего рода литургии, алтарю, ломящемуся от даров, и к церемониалу, от которого он был без ума.
Днем, перед приездом Галы, пошел проливной дождь, и мы работали в мастерской. Дали сказал:
- В это время всегда бывает страшная буря. Все вокруг заливает. Можно увидеть собак со вздутыми животами, которые плывут прямо в море, это эпично. Но увидите, когда завтра приедет Гала, снова выйдет солнце. Все будет чистым, блестящим. Лето снова войдет в свою силу для сладкого времени супружеского счастья.
Община Барселоны только что заказала Дали расписать плафон в Palaceto Albeniz, официальной резиденции для особо значительных гостей города. Этот маленький дворец располагался в Montjuich, на самом высоком холме Барселоны, недалеко от Pueblo espanol. Потолок должен был быть круглым и достигать 4 м в диаметре. Поскольку у Дали были проблемы с передачей перспективы, он велел Беа рассчитать линии разбега и элементы орнамента, а потом изобразил чудесное небо а ля Тьеполо с размякшими часами, устремленными к зениту. Это круглое полотно затем было приклеено к потолку резиденции, и молодой король Хуан Карлос первым открыл этот дворец несколько лет спустя. Работа над росписью потолка вызвала у Дали желание расписать другой потолок, еще больше этого, - это должен был быть потолок главного зала его музея-театра в Фигерасе.
Мы провели день в мастерской, работая под звуки транзистора. Я трудилась над небольшой картиной, на которой должна была быть изображена голова ангела в духе Леонардо да Винчи. Я пользовалась красками Дали и его куньими кистями. Он бросил на мою картину быстрый взгляд: - Красиво… Вы должны оставить это как есть, неоконченным. Если вы будете продолжать, вы все испортите. Да, видно, что вы учились чему-то.
Он покачал головой с одобрительным видом.
- Этот ангел очень понравится Гале. Вы обязательно должны его ей показать.
Я не имела никакого желания это делать, но пришлось. Моя картина была конфискована, и Гала долго держала ее у себя. Дали проболтался:
- Гала считает, что для девушки вы очень талантливы. Она считает, что вы больше должны писать с натуры.
Можно было предположить, что это комплимент. Во всяком случае Дали пообещал мне натурщиков на следующее лето.
Гала вернулась из Греции несколько уставшая от путешествия, но в отличном настроении. Она привезла подарки, среди которых была маленькая искусно сделанная пудреница для меня: "Чтобы вы клали ее в вашу сумочку, когда вы, наконец, перестанете носить эту ужасную корзинку, которую вы умудрились притащить даже в "Максим".
Дали осыпал ее знаками внимания, гордо показал ей новые приобретения и представил ей своих друзей, собравшихся во внутреннем дворике. Увидев, что Гала болтает с Друо, Дали повернулся ко мне и прошептал:
- Она довольна, она сделала вам подарок. Она вас очень любит, это редкость.
Гала среагировала мгновенно:
- Эй вы там, что вы там шепчетесь! Чудесно! Вы как две консьержки. Если хотите, я завтра же уеду.
Она разыграла гнев. Дали, смеясь, обнял ее очень сильно, но она оттолкнула его с наигранным отвращением: - Ты не подхватил блох от Аманды? Она таскается все время с этими грязными хиппи и этот ее театр, как бишь его там, где была чесотка… Никак не могу вспомнить его название…
Вечер закончился танцами сардане, которые играл маленький оркестр, состоящий из скрипок и барабанов. Даже Артуро танцевал, и я тоже приняла участие, хотя танец, казавшийся со стороны легким, таковым на деле не оказался. Музыка сардане вдохновляла Дали, и он часто мне их цитировал: "Girona Aimada, незабываемые композиции Pep Ventura, el cant dels ocells (пение птиц) и Per tu ploro". Не хватало только фейерверка, чтобы достойно закончить праздник.
Глава 13
Вопрос Алэна Боске к Дали:
- Если бы вы должны были выбрать себе реликвию среди самых обычных вещей, что бы вы выбрали?
- Башмаки!
Я оставила Дали в лоне семьи и улетела в Лондон. Остаток лета я потратила на переезд и обустройство. Я познакомилась с одной симпатичной молодой негритянкой по имени Пат и с Диком, ее английским другом. Я приняла их предложение снять вместе большой дом в Южном Кенсингтоне. До сих пор я не жила в компании. Я заняла спальню на втором этаже, которая показалась мне наиболее отдаленной от остальных комнат. Пат и Дик устроились на первом, а один молодой ирландский журналист Эндрю занял то, что осталось.
Мы были нищими, но воображение возместило нам недостаток средств во время меблировки помещения. Пат удалось взять в кинотеатре на углу огромный красный бархатный занавес, когда-то закрывавший экран, а теперь вышедший из употребления.
Он был примерно 50 м в длину и 6 м в высоту и весил тонну! Нам стоило больших трудов его дотащить. Но Пат сумела сделать из него драпировки на каждое окно, покрывала на каждую кровать и даже зимнее пальто для себя. И все это на захудалой швейной машинке! Я внесла в дело обустройства дома свой скромный художественный вклад и расписала стены в ванной. Четвертый жилец привел свою "малышку", манекенщицу-негритянку ростом в 1 м 80 см, по имени Альвиния.
Когда я рассказала Дали по телефону о своих соседях, он ответил мне ледяным тоном:
- Да у вас рецидив!
- Почему рецидив? Это очаровательные друзья.
- Черномазые - друзья?
- Негритянки, - поправила я.
- У вас уже была Дониаль Луна, теперь эти. Я скоро начну думать, что вы лесбиянка и предпочитаете цветных. Я затрачиваю колоссальные усилия, чтобы вытащить вас из этого окружения, но у вас случается рецидив всякий раз, когда вы возвращаетесь в Лондон. Наверное, в этом доме вы строчите на "швейной машинке" все вместе?
Это было несправедливо, и я испытала жуткое желание устроить ему колоссальный разнос. Я нашлась тут же:
- Мои друзья гораздо благороднее, чем отвратительные завсегдатаи вашей гостиной, эти паразиты без чести и совести, которые объедаются за ваш счет, не говоря уже о ваших компаньонах, которые вас обкрадывают!
- Не все! - запротестовал Дали. - Один или два. Послушайте, не нервничайте! Живите, как знаете, все равно в моих чувствах к вам ничего не изменится. Даже если вы соберетесь жить со всеми неграми Африки, я буду любить вас по-прежнему.
Он был неисправим. Для меня дружба была чем-то священным, и я не выносила, когда он издевался над моими друзьями.
Я прибыла в Париж как раз в тот момент, когда имела огромный успех музыкальная комедия "Волосы". Дали был знаком с Бернаром Кастелли, ее создателем, и Майклом Бутлером, постановщиком. Мы отправились втроем, Гала, Дали и я, посмотреть пьесу в театр у ворот "Сен-Мартен". Я уже видела эту пьесу в Лондоне со своим другом Оливье Тобиасом и в Нью-Йорке с Дали. Парижская постановка больше соответствовала оригиналу. Гала дулась, сочла актеров грязными и шумными. Дали, пребывавший в противоречивом настроении, не переставая расхваливал спектакль, особенно ему понравился один актер со смуглой кожей, по словам мэтра, красавец. Этот парень, по происхождению колумбиец, обладал очень длинными, до пояса, блестящими волосами, как у таитянина, но он был не так уж красив. Дали всегда впечатляли длинные волосы, поскольку сам он был лысоват. Гала раскритиковала актера, язвительно добавив: "Он похож на попугая". Дали ненавидел эту птицу за ее экзотичность и за зеленый цвет, приносящий несчастье.
В антракте Гала решила уйти, и мы были вынуждены взять такси, поскольку машина должна была заехать за нами к концу спектакля. Дали все больше и больше раздражался. Где был его хваленый термостат, благодаря которому мэтр якобы постоянно пребывал в эйфории? Гала намеренно его нервировала.
- Это было так плохо, - заявила она. - Эти крики… Я не понимала ничего. В Нью-Йорке эта пьеса выглядела лучше. И еще отвратительный тип, который понравился Дали! Он похож на обезьяну. Не правда ли, Аманда?
Но Дали не дал мне ответить:
- Аманда живет в одном доме с неграми, ей это привычно. Тот парень и вправду очень красив. Он похож на ангела, как его изображали художники Ренессанса. Он был единственным в этой пьесе, кто играл в хоть сколько-нибудь поэтичной манере!
- Ренессанса? - возмутилась Гала. - Ты сам не понимаешь, что говоришь! Он даже не белый!
Эта перепалка продолжалась, пока мы не оказались в ресторане "Распутин", куда обычно не заходили. Когда Дали нервничал, он начинал быстро напевать какой-нибудь с трудом различимый мотив. Цыганские скрипки окончательно вывели его из себя. Гала, зная, что продолжение спора неизбежно, спокойно улыбнулась и заказала блины. Дали взорвался:
- И еще раз тебе говорю, он очень красив, тот парень! И все! Я хочу, чтобы он завтра пришел мне позировать! Я гений и перестань мне противоречить!
- Не нервничай так, Дали! Никто тебе не противоречит. Если ты этого хочешь, он придет. Это не страшно. Незачем нервничать.
- Нет, есть причина. Весь вечер ты портишь мне впечатление, а потом нарочно критикуешь того парня. Это невозможно!
Тон Дали становился угрожающим.
- Я тебе покажу! Эти путешествия в Грецию, их больше не будет. Кончено! Я больше не позволю тебе уезжать!
Люди за соседними столиками стали оборачиваться, потому что Дали кричал и стучал кулаком по столу.
Гала сделала мне знак. Она просила помочь ей и успокоить его.
- Успокойся! Люди смотрят.
- Мне плевать на людей! Они все кретины, и я ненавижу русскую кухню и русских! Пойдем отсюда.
Он схватил меня за руку и потащил к выходу, предоставив Гале самой платить по счету и извиняться перед мэтрдотелем, ошеломленным нашим неожиданным уходом.
Перед дверью я заговорила с ним нежно, как с ребенком, прося восстановить мир. "Но ведь это правда, она меня раздражает, вы видели?" Казалось, он вот-вот заплачет. Когда Гала догнала нас, я опять попросила его помириться. Он бросился к ней, стал бормотать извинения и целовать ее.
Я поехала к себе, потрясенная этой неожиданной сценой. Я никак не могла осознать, что Дали и Гала способны ссориться, как обыкновенная супружеская пара. Мэтр повсюду трубил о своей любви к той, которая была единственным смыслом его жизни, он часто говорил мне, что они - пара единственная в своем роде и антибуржуазная. Этим вечером я уличила его в "нормальности", он бранил свою жену, как самый обычный муж. Я была огорчена и удивлена. Дали был таким же, как и все, не таким необыкновенным, как я его себе представляла. Но это сделало его в моих глазах более человечным.
Супружеская сцена была забыта. Но со своим каталонским упрямством (и козерожьим, если верить астрологии) Дали все-таки пригласил Карлоса, молодого человека, послужившего яблоком раздора, позировать в "Мерисе". Мэтр вскоре понял, что слишком легко воодушевился. Шарм Карлоса заключался скорее в его одежде. Он был одет в бархатные брюки с бахромой, спадавшей до земли, на его руках позвякивали браслеты, он был увешан бусами, в руке или за ухом - цветок, духи со стойким запахом, буквально терроризировавшим Галу. Она открывала окна каждый раз, когда он приходил, и окидывала его неприязненным взглядом. Молодой человек, казалось, был выше этого, все время глупо улыбался и говорил на ломаном испанском, смешанном с английским. Он чувствовал, однако, что от Галы нужно держаться подальше, и был очень любезен со мной.
Однажды, в священное время чая "five o'clock", гостиная Дали, как обычно, была полна посетителей: Людовик XIV, Банье и Гранж, Софи и Матти Клервен (художник), друзья и несколько моделей. Объявили о приходе посла Испании, который пришел к Дали, чтобы предложить ему встречу с Доном Хуаном, законным наследником трона, отцом Хуана Карлоса, бывшего проездом в Париже. Этот достойный посланец был явно удивлен "блистательной" ассамблеей, побеседовал с Дали и ушел; на прощание он пожал несколько рук, и, проходя мимо Карлоса, дремавшего в кресле с цветком туберозы в руке, поцеловал ему руку, назвав его сеньорой. Когда дверь за послом закрылась, Дали засмеялся: - Вы видели? Он поцеловал руку Карлосу! Он поверил, что перед ним девушка! Это сенсация! Как это смешно!
Мэтр разболтал эту историю всем, включая и самого посла, с которым увиделся на следующий день. Посол был сконфужен:
- Как, это был мужчина? Но эти длинные волосы… Ужасно…
Он все больше и больше запинался, а Дали был все больше и больше упивался его смущением.
Было очевидно, что Дали предпочитал компанию молодых людей, не представлявших никакого интереса, компании интересных и умных людей в возрасте. Он не мог вынести стареющего вида тех, кого знал полными сил и энергии. В холле отеля мы встретили Эдварда Джеймса, его друга и покровителя из Англии, который пригласил его в Лондон. Дали едва с ним поздоровался и, залезая в машину, вскричал:
- Какой ужас! Вы видели, как он постарел! И эта ужасная седая борода… Вы слышали, что он сказал? "Время оснежило наши волосы". Пусть говорит о своих, старая развалина!
Я с трудом поверила, что они одногодки. Дали часто рассказывал мне об Эдварде Джеймсе, о том, что Джеймс сделал для него в свое время, о его элегантном образе жизни. Это для него Дали придумал свой знаменитый телефон-омар, это он купил самые лучшие картины молодого Дали. А потом, что очень разочаровало мэтра, Джеймс уехал жить в Мексику со своим другом, родом оттуда. Он начал строить среди джунглей город, воплощение своего бреда, разорился, а город так и остался неоконченным.