– Значит, ты хочешь мне сказать, что я должен подобрать себе работу, которая бы не требовала от меня того, чему я здесь научился?
– Да, это было бы лучше всего. Он наклонил голову и уставился на носки моих ботинок.
– Скажи своему боссу, что твоя попытка не удалась. Ты, наверное, прав. Меня, похоже, действительно ничего не пугает.
– Это убьет тебя. Если ты не будешь осторожен, Виктор.
– Приятного тебе дня. Я вышел к моей машине. Я весь кипел от ярости.
Когда я забрался в мою маленькую синюю тачку, ярость просто захлестнула меня. Значит, это все. Когда я заведу машину и проеду сто метров до ворот, тогда все будет позади. Каждый, кого я знал в Моссад, становится с этого момента для меня чужаком. Доступ к информации и связанная с этим власть будут закрыты для меня раз и навсегда.
Я не мог этого понять. Жизнь после Моссад – это звучало полнейшей нелепицей. Я ощущал себя персонажем сюрреалистической картины Дали, пересаженным в реальную жизнь, в мир, где все люди таковы, какими они родились, которые делают только то, что им позволено, в место, где правила существуют для того, чтобы их безоговорочно выполняли, а не нарушали.
Меня охватила тошнота, и в то же время мне хотелось кого-либо избить. Я завел машину и поехал к воротам. Я вспоминал, как я впервые попал сюда, счастливым и воодушевленным человеком, любопытным и боязливым, как ребенок, который может попасть в пещеру Аладдина. Теперь я шел в противоположном направлении, огорченный, обозленный, побитый и обманутый.
Я остановился у ворот, чтобы меня пропустили. Я тупо уставился вперед, пока не хлопнуло открывающееся окошко. Это был охранник. Я опустил стекло двери, не глядя на него.
– В чем дело?
– Мне сказали, что я должен забрать твой пропуск, дай его мне, пожалуйста.
Я хотел сказать что-то обидное, но его лицо выглядело так, будто бы он хотел попросить у меня прощения. Он не был уверен, что он должен делать и говорить. Я вытащил из карману белую идентификационную карточку и дал ему.
– И когда же вы, наконец, откроете эти проклятые ворота и выпустите меня из этой задницы?
Ворота открылись. Я не ждал, пока они откроются полностью, и дал полный газ. Колеса провернулись, и я вырвался наружу, в ночь.
Я знал, что должен ехать домой, но я еще не мог этого сделать. Мне было ясно, что это только тогда станет действительно правдой, когда я скажу обо всем Белле.
Дождь не прекращался. Я медленно проезжал по улицам Тель-Авива. Все казалось мне серым и мрачным. Раньше я во всем видел вызов, теперь этого больше не было. Никто не висел у меня "на хвосте" и никому я больше не должен был давать отчет. Я был снова обычный смертный, сброшенный с небес. Пришло время ехать домой и попытаться начать новую жизнь.
Глава 6
Почти наступила полночь, когда я подъехал к многоквартирному дому в Херцлии. Я поставил машину в подземный гараж. Когда я закрывал дверцу, меня кто-то окликнул из складского помещения.
– Виктор!
Я сделал шаг назад.
– Не бойся. Я здесь, чтобы доставить тебя на одну встречу.
Я попытался угадать, кто говорит со мной, но видел только темную фигуру, прислонившуюся к стенке склада. Я хотел включить свет и не удивился, когда он не включился. – Кто ты?
– Я только курьер. Я не могу отвечать на твои вопросы, но тебе не нужно бояться... Он прервался и прислушался к рации, наушник которой был у него в ухе, затем продолжил. – Как я тебе уже сказал, тебе нечего бояться. За тобой не следили по дороге сюда. За твоим домом тоже никто не наблюдает, кроме меня. Он открыл решеточную дверь и подошел ко мне. – Пойдем?
– Это что, злая шутка?
– Поверь мне, это вовсе не шутка. Пойми же, если бы мы хотели что-то сделать с тобой, мы бы сделали это еще до твоей встречи с Арбелем, разве не так?
Никто, кроме человека из Моссад не мог сказать то, что я сейчас услышал. Я почти почувствовал прилив адреналина в крови. Может Моссад хочет вернуть меня?
– На другой стороне улицы стоит черная "Лянча". Садись в нее. Они привезут тебя на встречу.
– Почему я не могу поехать на своей машине?
– Не беспокойся, они привезут тебя домой.
– О'кей, но сначала я должен сказать моей жене, что я ухожу. Она будет волноваться, если увидит мою машину, а меня не будет.
– Только если недолго.
– Слушай, приятель! Меня уже прорвало. – Это продлится так долго, сколько нужно. А ты можешь забраться в ту маленькую комнатку и, как по мне, так хоть снести яйцо.
– Извини, делай, как знаешь. Мы подождем тебя, но все-таки поторопись, пожалуйста. О'кей?
Этот тон понравился мне куда больше. В какой – то момент мне уже показалось, что вижу перед собой лицо, по которому я мог бы вмазать в этот день.
По домофону я позвонил в квартиру. – Да? Голос Беллы звучал, будто я ее только что разбудил.
– Это я.
– Ты не поднимешься?
– Это еще чуть-чуть продлится. Пара людей из бюро ждали меня здесь. Мы уедем на короткое время. Со мной все в порядке.
– Я слышу, что с тобой не все в порядке. Ты уверен, что ты хочешь пойти с этими людьми?
– Не волнуйся.
– Почему они не поднимутся сюда? Я могла бы сделать вам кофе.
– Я не думаю, что это нужно. Они ждут меня. Я должен идти и скоро вернусь. Не волнуйся, все в порядке.
Она не ответила. Я знал, что она сдалась. Никакая другая женщина не выдержала бы со мной так долго, как Белла. Я стоял перед черным переговорным устройством. Я хотел подняться, обнять ее и сказать ей, как сильно ее люблю.
Я повернулся и пошел к машине. Когда я стоял перед ней, то не испытывал никаких чувств. Это было то, что мы называем оперативной глухотой, притуплением чувств. Ощущается только слабая боль в груди, более похожая на легкое недомогание. Это твои личные чувства. Они спрессовываются в маленькой контролируемой зоне, в то время как твое сознание настроено на прием, готово принимать любую информацию, которая и решает, как тебе реагировать.
Я как будто был разбужен от сна, а потом, уже проснувшийся, снова в него погрузился. Сейчас было только две возможности. Или они меня вернут назад, или они хотят "побеседовать" со мной. Это означало, что они сделают что-то, что помешало бы мне нанести какой-то вред Моссад.
После десятиминутной поездки мы остановились на заброшенном складе в промзоне Херцлии. Перед зданием стояла машина. Когда свет наших фар на короткое время осветил ее, я увидел двух людей внутри. – Они ждут тебя, – сказал водитель, не поворачивая головы. Я вышел и подошел к их автомобилю. Один из мужчин стоял у машины, спиной ко мне. Он открыл дверь машины только так, чтобы включилось внутреннее освещение. То, что я увидел, лишило меня дара речи. Это был Эфраим, человек, который постоянно пытался меня уволить. Возле него сидел офицер в мундире, которого я сразу узнал. Он был бригадным генералом бронетанковых войск. Я всегда был о нем высокого мнения и часто работал с ним во время совместных учений бронетанковых войск и флота.
Я сел на заднее сиденье. Водитель закрыл за мной дверь и вернулся к своей машине.
– Эфраим, – представился он и протянул мне руку. – Я очень рад снова увидеть тебя.
Я не мог вымолвить ни слова, что со мной случается совсем не часто.
– Ну, ты не хочешь пожать мне руку?
– Нет, я не знаю почему. Ты лжец. Ты рассказывал обо мне лживые сплетни, и тебе верили, потому что ты высокопоставленный засранец.
Генерал молчал и каждые несколько минут пытался снова зажечь свою трубку, которая наполняла машину сладковатым вишневым ароматом. Эфраим был полным, коренастым человеком 1,80 м ростом. Он был лысоват и оставшиеся тонкие волосы старательно зачесывал на одну сторону, носил очки с золотой оправой, которые все время поправлял, когда они съезжали с носа. Его голос был мягок и он, в общем, производил впечатление приятного человека.
– О'кей, тогда я перейду сразу к делу, а потом ты можешь задавать вопросы, сколько захочешь. Ты готов думать?
– Это вопрос на засыпку? Разве можно прекратить думать?
– Нет, но после того, что ты пережил сегодня, у тебя могло все перепутаться в голове. Но все равно. Он предложил мне сигарету и сам взял одну. Генерал, приветливо улыбаясь, дал мне прикурить.
– Ты не сам выгнал себя, – продолжил Эфраим. – Тебя сделали жертвой. Но, скажем по правде, ты все равно вылетел бы, раньше или позже. В конце концов, даже лучше, что это произошло теперь. Он остановился и взглянул на меня через стекла своих позолоченных очков. – Перед тем как мы продолжим, я хочу, чтобы ты знал, что ни я, ни ты не смогли бы в этом ничего изменить. Захочешь ты нам помогать или нет, но назад ты в любом случае не сможешь вернуться.
– Подожди-ка, не так быстро. Кто меня сделал жертвой? Почему? Что, черт побери, ты имеешь в виду, говоря, что я не смогу вернуться назад? Если ты знаешь, что меня подставили, то ты сможешь прояснить дело, и я хочу, черт бы тебя побрал, чтобы ты это сделал. Можешь ли ты вообще представить, что это значит для меня – быть агентом Моссад?! Кто ты вообще на самом деле, какой-то проклятый бог-отец?!
– Заткнись, Виктор. Ты ведь хочешь только ту жизнь, ощущение которой тебе дает эта работа. Ты хочешь, чтоб не заржавело в брюках твое оружие, и ты хочешь вести такую же славную жизнь, как мы все, – ты это получишь.
– И почему же, если я для вас всех подхожу, вы вышвырнули меня вон?
– Тебя выгнали не из-за этого. Оба мужчины обменялись взглядами. Эфраим продолжил: – Есть люди, которые думают, что Моссад существует, чтобы они им пользовались. Мы должны остановить этих людей, пока не поздно.
– Не поздно? Не поздно для чего?
– Они втянут нас в войну, как это они уже сделали в Ливане.
Не было секретом, что отношения, которые правое крыло Моссад поддерживало с Баширом Жмайелем, плейбоем и харизматичным вождем христианской милиции, избранным президентом Ливана, со временем переросли в настоящую "любовь". В океане ненависти, окружавшем Израиль со всех сторон, Моссад, казалось, нашел в Ливане в лице христианских мародеров и убийц верного союзника. Но Моссад слишком разжигал эту ненависть, чтобы поддерживать статус-кво, так что Израиль был вынужден содержать и усиливать свою военную машину вместо того, чтобы повернуться к миру.
– Минутку. Как это все связано со мной? Я выбыл из игры, как сказал мне этот тип Арбель.
– Не верь всему, что ты видишь или слышишь. Есть многое, чего ты не знаешь. Ты должен мне доверять.
– Доверять тебе? Что я должен делать вместе с тобой? То, что я знаю о тебе, мне совсем не нравится. Ты распространял ложь обо мне и был, видимо, той движущей силой, которая стояла за моим увольнением из Мосс..
Внезапно меня осенило: он стоял за моим увольнением. Он хотел иметь меня для себя, для чего-то, что я должен был делать для него за пределами системы. Я уже слышал о подобных случаях в других разведках. Если в системе возникает проблема, то этого человека выгоняют, а потом используют его для себя – он хорошо подготовлен, натренирован, знает свое дело и систему и в то же время остается вне ее.
– Пойми, я знаю, что ты чувствуешь, но ты должен мне поверить, потому я взял с собой генерала. Ты ведь знаешь его, не так ли?
Я взглянул на лицо с грубыми чертами, уставившееся на меня с переднего сиденья. Его глаза сверлили меня насквозь. Я кивнул.
– Славно, а теперь слушай внимательно. У нас мало времени.
– Почему, зачем такая спешка?
– Твои друзья не уверены в тебе. Многие думают, ты сможешь вернуться. Другие думают, ты можешь раструбить обо всем, что ты знаешь.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Они хотят тебя убрать с дороги. Ты понимаешь, они хотят увидеть твой труп. Ты будешь далеко не первым.
– Так что, они хотят меня застрелить? Или сбить машиной?
– Нет, они призвали тебя в резерв и как офицера связи прикомандировали к "Армии Южного Ливана". Как долго, тебе кажется, ты проживешь в Южном Ливане?
– Они знают там меня как агента Моссад, – сказал я огорченно. – Возможно, пару часов. Это был бы приятный метод, чтобы убрать меня. Но в этой истории есть одна неувязка.
– Неужели? – улыбнулся Эфраим.
– Да, по уставу после увольнения мне положен годичный перерыв до призыва в качестве резервиста. И даже тогда меня могут направлять только в так называемые "безопасные зоны".
– У тебя же есть друзья на флоте, разве нет?
– Да.
– Почему бы тебе не позвонить им и не попросить их посмотреть, призван ты уже или нет. Там ты узнаешь, что бумаги уже отправлены. Если ты через один-два дня не покинешь страну – ты мертвец.
У меня опустились руки. До этой минуты я воспринимал все, как происходящее с кем-то другим, как будто мы говорили о какой-то гипотетической ситуации. Но это было не так. Мы говорили обо мне и о моем увольнении. Я не чувствовал страха. Я только напрягся, мои мускулы на шее затвердели. Я смотрел через заднее окно на темную ночь. В воображении я уже видел себя в могиле где-то близ шоссе на Мердж Аюн.
– Что я могу сделать? Я успокоился. – Если документы уже отправлены, армия не даст мне освобождения. Без этих проклятых бумаг и компьютерного подтверждения я не смогу покинуть страну. Я буду вам благодарен, если вы побыстрей привезете меня домой, чтобы я то короткое время, которое у меня осталось, провел со своей семьей.
– Ты действительно думаешь, что мы сидели бы в машине ночью и ждали бы тебя только ради того, чтобы сказать тебе, что с тобой случится, не имея готового решения?
Я улыбнулся: – Я слушаю.
– Когда ты придешь домой, скажи жене, что тебя выгнали из Моссад. Потом ты скажешь, что ты как раз встретил пару друзей, которые посоветовали тебе как можно быстрей покинуть страну.
– А откуда я возьму деньги?
– Ты можешь продать свою вонючую тачку.
– Сколько можно получить за такую вонючую тачку?
– Чтобы выбраться из страны, тебе нужно около пяти кусков.
– Машина стоит в лучшем случае два.
– Повесь на него табличку, что машина продается, и ты продашь ее за шесть. Поверь мне, ты ее продашь. Потом ты возьмешь билет на самолет "Тауэр Эйр" до Лондона. Ты прилетишь в аэропорт Гатвик, поселишься в гостинице "Скайуэй", и там я выйду на контакт с тобой.
– Почему ты это делаешь? Что ты имеешь с этого? Что ты хочешь от меня?
– У тебя есть мое предложение. Я советую тебе его принять. Остальное я расскажу тебе, когда мы встретимся в Лондоне, конечно, в том случае, если ты туда приедешь. Он вышел из машины и пересел на сиденье водителя.
– Делай, что он говорит, Виктор, – тихо сказал генерал. – Доверься ему, все будет хорошо.
– Как будет с освобождением от военной службы?
Не поворачиваясь, Эфраим протянул мне маленький конверт. – Бумаги в порядке и зарегистрированы в компьютере. Через 72 часа они автоматически сотрутся, но тебя уже не будет, если ты еще раньше не отправишься в Лондон.
Глава 7
Молча, я вернулся к черной "Лянче" и сел в нее. Я больше не думал об этих двух людях на переднем сидении и зажег сигарету. Я чувствовал, как стучат мои сны в голове. Одно было мне понятно: если я решаюсь присоединиться к Эфраиму и его людям – ясно, что кроме Эфраима и генерала в дело замешаны еще люди – тогда я должен, как всегда, держаться до конца. Если ты прав, ты сможешь жить, если нет, то ты труп.
Если то, что сказал Эфраим, было правдой, а я в этом не сомневался, то можно было предположить, что его помощь не раз могла бы вытащить меня из дерьма. Он был главой мощной клики в Моссад, но очевидно не самым сильным, в противном случае мне не пришлось бы уйти. Но было возможно, что это ловушка, в которую я несусь, и в которой они смогут арестовать меня.
Машина остановилась за квартал до моего дома. "Конечная остановка!" – сказал водитель. Он не хотел останавливаться прямо у моего дома, вдруг за ним уже наблюдает "наружка"? Я вышел из машины, засунул руки в карманы и медленно пошел домой. Что я теперь расскажу Белле? "Дорогая, они вышвырнули меня из Моссад, а теперь хотят меня убить, поэтому я еду в Англию"?
Взволнованный, я стоял перед переговорным устройством. Что, черт возьми, должен я сказать человеку, которого люблю, но от которого я все скрывал? Мое извинение всегда было, что я хотел ее защитить; полная чепуха – так было проще для меня самого, в любом случае – до этого момента.
И вот я стоял и хотел выдумать еще одну новую историю, вместо того, чтоб сказать правду. Я начал бояться, что во мне вовсе не осталось правды. Возможно, лучше всего было бы подняться и вообще ничего не говорить, не делать, а ждать, пока придет повестка и все решит. Я последовал бы зову моей страны, надел бы форму и пошел бы туда, куда меня пошлют. До конца недели все закончилось бы. Почетные воинские похороны, возможно, что даже премьер-министр присутствовал бы на церемонии – я же, как-никак, полковник. Это было полностью в его вкусе, он мог бы говорить все, что угодно, и никто бы не возражал.
Ради чего нужно так стараться и пытаться остаться живым? Какой в этом смысл? Возможно, эти похороны самое лучшее, что со мной могло бы случиться. Я наконец-то снова стану послушным, и на этот раз – надолго.
Но я не был человеком, который ложится и играет роль мертвеца. Если есть шанс прорваться, я схвачусь за него, как бы мал он не был. И вот я стоял, сигарета почти выкурена, а я все еще не придумал, что же сказать Белле.
Я только надеялся, что она не бросит меня. Я бросил окурок в лужу и пошел вверх по лестнице, позвонил в дверь, и Белла, глянув в глазок, открыла мне. Она вошла передо мной в жилую комнату, на ней было белое платье, черные волосы блестели. Ее свежий, чистый запах еще сильней укрепил во мне чувство того, что я – грязный монстр.
На ее красивом лице не было улыбки. Казалось, что она уже давно не улыбалась.
Она села на софу, поджала ноги и скрестила руки на груди. Я чувствовал себя не в своей тарелке и в то же время знал, что это как раз то место, где я должен находиться. Все, что мне дорого, находилось в этой милой маленькой квартирке.
Я вспомнил, как увидел ее в первый раз. Мне было шестнадцать, и я встретил ее, когда она с одним моим хорошим другом шла мне навстречу. На ней был темно-синий свитер с поперечными белыми полосками и белая лента в волнистых черных волосах. Она еще не сказала ни слова, а я уже влюбился в нее. Теперь меня терзали угрызения совести за все то горе, которое я ей причинил. Я знал, что она видит меня насквозь.
– В чем же было дело? – спросила она ироничным тоном, как будто хотела сказать: "Почему ты не рассказываешь мне твою очередную новую историю?"
Я сел напротив ее. Я принял решение.
– Они уволили меня. Я чувствовал комок в горле, когда говорил. – Я больше не принадлежу к бюро.
Она смотрела на меня, не зная, как она должна это воспринимать. Она опустила ноги и нагнулась ко мне: – Они выгнали тебя? Зачем же тогда они приходили и разговаривали с тобой внизу?
– Кое-кто пришел и сказал мне, что для меня было бы лучше побыстрей покинуть страну.
Она встала и провела ладонью по волосам, будто бы она могла найти решение проблемы, которая внезапно свалилась на нее. – О чем ты говоришь? Уйти? Куда, почему, когда?