Руперт Аллан, ее помощник и друг последних лет, утверждает, что на деле все было наоборот. Он сопровождал Мэрилин, когда она пришла в особняк навестить старца, уже не встававшего с постели. Всех гостей из комнаты больного попросили удалиться. Аллан, оставшийся ждать внизу, до сих пор вспоминает переливы смеха Мэрилин, доносившиеся из комнаты старика наверху. Ухаживавшая за Шенком медсестра с удивлением говорила, что больной воспрянул духом, узнав, что приехала Мэрилин, чтобы повидаться с ним. По дороге домой Мэрилин плакала. Шенка она больше не видела.
Эми Грин, близкая подруга Мэрилин в пятидесятые годы, заметила: "Действительно, создавалось впечатление, что дорогу себе она проложила, переспав со всеми". Мэрилин, говоря об этом времени, по словам Грин, использует недвусмысленные намеки: "Я много времени проводила на коленях".
К 1948 году двадцатидвухлетнюю актрису можно было постоянно видеть в мужском обществе в фешенебельных ресторанах и ночных клубах Голливуда. Самым излюбленным местом стало заведение Романова. Мэрилин сблизилась с его владельцем "князем" Майком Романовым и его женой Глорией.
Глория Романова знала Мэрилин с конца сороковых годов до самой кончины звезды. Вот ее мнение о том, как Мэрилин распоряжалась своей сексапильностью в целях карьеры: "Мой взгляд не найдет широкого признания. Это была девушка, которая рано начала делать то, что было нужно, чтобы добиться своего. Со временем Мэрилин, на мой взгляд, стала в какой-то степени безразличной к сексу. У нее не было желания быть рядом с мужчиной, и, я думаю, немалую роль в этом сыграли те ранние годы".
Однако решающее слово об этом сказала сама Мэрилин. Когда британский журналист У. Дж. Уитерби спросил ее, соответствовали ли истине истории о помощнике директора по работе с актерами, она ответила: "Вполне могли соответствовать. Но нельзя стать звездой, переспав со всеми. Нужно нечто большее, гораздо большее. Но это помогает. Многие актрисы свой первый шанс получили именно таким образом. Большинство мужчин - это какой-то ужас..."
Мэрилин иногда заводила и молодых любовников, но мужчины, которые имели хоть какой-то вес в ее глазах, как правило, были старше.
"Ненадежность - вот что сводит меня с ума, - откровенно призналась Мэрилин. - Меня всегда привлекали зрелые мужчины, потому что у молодых не хватает мозгов, они чаще всего стремятся только заигрывать, но на деле даже не думают обо мне. Они приходят в сексуальное возбуждение только потому, что я кинозвезда. Более зрелые мужчины добрее, они больше знают, а те, с которыми я была знакома, были еще к тому же в бизнесе важными людьми и старались помочь мне".
Мэрилин рассказывала, как сидела у ног Джо Шенка и "слушала его. Он был полон мудрости, словно какой-то великий ученый. Еще мне нравилось смотреть на его лицо. Оно как будто было лицом города, а не просто лицом мужчины. В нем отражалась вся история Голливуда". Теперь в реальном мире Голливуда все мужчины, которых она станет серьезно обхаживать, будут старше ее и полезны для ее карьеры.
Мэрилин искала учителей. Вышло так, что первой наставницей в 1948 году, когда ее наняла "Коламбия", была женщина, Мэрилин судорожно ухватилась за протянутую ей руку помощи. Так завязались крепкие и странные отношения, продлившиеся семь лет. Ни с кем не оставалась она так долго, как с этой женщиной. В то лето был еще педагог-мужчина и страстный любовный роман, забыть который она так и не смогла.
Глава 6
"У меня есть для тебя новая девушка, - раздался в телефонной трубке голос, ее зовут..."
Наташа Лайтес, глава драматического отдела в "Коламбии", ждала, пока шеф, занимавшийся поисками новых талантов для студии, рылся в своих бумагах, ища листок с незнакомым именем.
"Мэрилин Монро, - произнес он наконец. - Посмотри, что можно сделать с ней".
Было это весной 1948 года.
Наташа Лайтес, сама в прошлом актриса, была тощей, седеющей женщиной с русскими и французскими корнями. На много лет старше Мэрилин, чрезвычайно нервная и чувствительная, в Соединенные Штаты она приехала вместе с другими изгнанниками, бежавшими из нацистской Германии, где работала с артистическим составом театральной труппы Макса Рейнхардта. Мужем ее был писатель с левыми взглядами Бруно Франк. Теперь она жила в Голливуде с трехлетней дочерью и вот уже семь лет преподавала актерское мастерство. Наташа привыкла иметь дело со старлетками, не имевшими ни опыта, ни таланта, и с первого взгляда Мэрилин показалась одной из них.
"Она не произвела на меня никакого впечатления, - говорила Наташа годы спустя. - Она была заторможенная и зажатая; не могла свободно произнести ни слова. Ее привычка говорить, не шевеля губами, казалась нелепой, искусственно приобретенной. Голос ее был похож на писклявое хныканье". Но как бы то ни было, Лайтес взялась поработать с Мэрилин. Так начались их занятия, о которых она будет вспоминать "с гордостью и отчаянием, любовью и страхом".
Мэрилин аккуратно посещала уроки, и никогда не опаздывала. Работала она с безграничным энтузиазмом. Лайтес усердно учила ее "ходить, свободно говорить, свободно передвигаться, внушала мысль, что расслабленность придает уверенность. Для девушки, страдающей от незащищенности, эти новые чувства являли собой переход от существования под водой к возрождению жизни".
Долгое время Мэрилин ничего не рассказывала Наташе о своем прошлом. Ее преподавательница чувствовала, что "та привыкла скрывать все", и порой она не знала, чему верить. С некоторых пор ученица стала являться на занятия в изысканных дорогих платьях, и вдруг Мэрилин пришла в слезах. Свое состояние она объяснила тем, что ее последняя, добрейшая приемная мать, ее дорогой друг, умерла от "недоедания". Лайтес удивленно захлопала глазами, но решила, что это не ее ума дело. К этому времени она уже сильно привязалась к своей молодой ученице.
Находились люди, которые поговаривали, что у Мэрилин с Наташей были лесбийские отношения. Нью-йоркская горничная Мэрилин, Лена Пепитоне, в своих воспоминаниях писала, что Мэрилин ей как будто сказала однажды: "С доверием и бережностью относилась я к любому проявлению тепла, исходившему от любого лица, невзирая на пол". Мэрилин хотела, чтобы ее любили, - все равно кто, лишь бы чувство было искренним. Флорабел Муир, старый голливудский репортер, хорошо знавшая Мэрилин, также утверждала, что с Лайтес у той были лесбийские отношения. Сидней Сколски, еще один близкий друг, тоже так думал.
Много лет спустя Мэрилин сама сказала У. Дж. Уитерби: "Люди пытались превратить меня в лесбиянку. Я всегда смеялась над этим. Нет плохого секса, если в нем присутствует любовь". Раньше, рассказывая о своей жизни в 1948 году, о сексуальной стороне отношений с мужчинами, она обронила замечание, что те до сих пор были для нее сплошным разочарованием.
"Тогда до меня дошло, - сказала она, - что другие люди - другие женщины - отличаются от меня. Они способны чувствовать вещи, которые не в состоянии чувствовать я. Когда я начала читать книжки, мне попадались такие слова как "фригидная", "отверженная", "лесбиянка". Тогда я подумала, не была ли я сочетанием всех трех качеств... Бывали времена, когда я не чувствовала себя человеком, и времена, когда ни о чем другом, кроме смерти, я не могла думать. Следует также признать зловещий факт, что я всегда с трепетом взирала на хорошо сложенную женщину".
После нескольких месяцев учебы у Наташи Лайтес Мэрилин все-таки решила, что она не лесбиянка, чем и поделилась с писателем Беном Хектом. Наступил долгожданный час, когда Мэрилин наконец получила свою первую роль в кино, где ей надо было говорить, петь и танцевать. Это была сравнительно дешевая картина под названием "Хористки". Мэрилин играла роль бедной девушки, которая становится звездой. Это была одна из многих ролей, где отражен опыт ее собственной прошлой жизни. Там ей пришлось спеть две песни "Every Baby Needs a Da Da Daddy" ("Каждому малютке нужен папочка") и "Anyone Can See I Love You" ("Любому видно, что я люблю тебя").
По воспоминаниям Лайтес, именно в то время, когда Мэрилин готовилась к исполнению этих песен, "она раскрылась и все время льнула ко мне, как ребенок, нуждавшийся в совете и утешении. Однажды она сказала, что была влюблена". Но Мэрилин не назвала Наташе имя своего возлюбленного.
В то лето 1948 года молодая вдова по имени Мэри Д'Обри, жившая со своей матерью на Харпер-авеню в Голливуде, ворвавшись в спальню, обнаружила там в постели своего брата Фреда с новой подружкой. "Привет! Нельзя ли принести мне сока!" - раздался веселый голосок Мэрилин. Фреду Каргеру в ту пору было тридцать два года, на десять лет больше, чем Мэрилин, и он был человеком женатым. На "Коламбия Пикчерс" Фред заведывал музыкальной частью. Композитор по образованию, сегодня он хорошо известен благодаря "Отныне и вовеки" (From Here to Eternity). Он был сыном Макса Каргера, одного из основателей МГМ, и Энн, ирландки из Бостона, женщиной доброй и жизнелюбивой. Макса уже не было в живых, а Энн, перешагнувшая свое шестидесятилетие и известная многим под именем "Нана", оставалась хозяйкой большого веселого дома, наполненного детьми и внуками. Как-то, в годы юности, Нана была душой настоящего салона в духе раннего Голливуда. Его веселая атмосфера и теперь ощущалась - хотя и не так, как прежде - в образе жизни, которого Энн держалась в своем доме на Харпер-авеню.
Продюсер "Хористок" отправил Мэрилин к Фреду, чтобы тот подготовил ее по музыкальной части. Каргеру голос ее показался тонким и непоставленным, а его обладательница поразила своей неуверенностью и страхом перед съемочной площадкой. Но он заметил и другое - для достижения успеха новенькая готова была без устали работать и учиться. Стремясь заставить Мэрилин петь перед публикой - пусть и малочисленной, - Фред водил ее по домам своих друзей. Директор Ричард Квайн вспоминает, как Каргер играл на пианино, а Мэрилин, собравшись с духом и стоя возле камина пела "Baby, Won't You Please Come Home" ("Бейби, не придешь ли ты домой").
Уроки в один прекрасный день переросли в любовь. Мэрилин позвонила по телефону и сказала, что заболела. Каргер зашел навестить ученицу и увидел ее голодную, забытую в тесной однокомнатной квартирке. Он пригласил ее к себе, под материнскую опеку Наны. Так начался их любовный роман.
Племянница и племянник Фреда, Анн и Беннет, до сих пор вспоминают благоговейный страх перед странным, не похожим на других созданием, которое дядя привел в дом. "У нас была старая кладовка, где я хранил свои игрушки, - говорит Беннет. - Однажды утром, не зная, что она там, я ворвался в комнату Фреда. Она нагая сидела перед зеркалом и красилась. Я испуганно попятился к двери, но она сказала, чтобы я прошел и забрал свою бейсбольную биту и перчатку".
Беннет и его восьмилетняя сестра Анн жили в соседней комнате, и Анн вспоминает, как однажды "появилась, точно видение, прекрасная белокурая дама. Она просто была без ума от детей, она вполне могла бы вписаться в нашу компанию маленьких друзей. Она устроила для меня день рождения, сидела с нами на полу и играла в групповые игры. Мы очень полюбили ее".
В доме Каргеров и имя гостьи произносилось на особый лад. Все ее называли "Мэрил". Ее великодушие к детям было неистощимым. Приехав на Рождество, она узнала, что Терри, дочь Каргера от первого брака, получила больше подарков, чем Анн и Беннет. Мэрилин незаметно исчезла из дома и вернулась, нагруженная праздничными покупками. Сирота делала то, что было свойственно ей: войдя в новую семью, она изо всех сил старалась сделать ее своей собственной. После того, как закончился ее роман с Чарли Чаплиным младшим, она осталась близка с его бабушкой. Теперь свою любовь перенесла на мать Фреда. Нана готовила ей еду, чинила одежду, по утрам провожала на студию. Зато и Мэрилин никогда не забывала о ее дне рождения и непременно присылала цветы на Мамин день.
Наконец-то актриса обрела семью и впервые в жизни влюбилась до беспамятства. По настоянию Каргера она из своего бедного и унылого жилища перебралась в другое, более благопристойное место, на той же улице, где жили Каргеры. Любовники еще сняли квартиру возле студии. Позже Мэрилин скажет Бену Хекту: "Для меня началась новая жизнь... Я всегда считала себя человеком, которого никто не любит. Теперь я знаю, что в моей жизни было нечто хуже этого. Это было мое собственное, не умевшее любить сердце... Я даже забыла о Норме Джин. В моем обличии появилась новая я - не актриса, не кто-то, высматривающий мир ярких красок. Когда он сказал мне: "Я люблю тебя", это было лучше, чем если бы тысяча критиков назвали меня великой звездой".
Беспокоило Мэрилин то обстоятельство, что она стала причиной раздора в семейной жизни Карге-ров. Когда брак их все-таки распался, она даже всплакнула. В то же время, хотелось, чтобы он безраздельно принадлежал ей одной, но это желание так и осталось неосуществленной мечтой.
Мэрилин говорила: "Одно облачко омрачало мой рай. Я знала, что нравлюсь ему и что он был бы счастлив со мной. Но его любовь вовсе не походила на мою. Большая часть его разговоров со мной сводилась к критике. Он критиковал мой ум. Он все время подчеркивал, что я мало знаю, что практически ничего не смыслю в жизни... Его цинизм тоже задевал меня..."
Каргер любил спрашивать:
- Что самое главное в твоей жизни?
- Ты, - отвечала Мэрилин.
- После того, как я ушел, - с улыбкой говорил Каргер.
Если Мэрилин плакала, Каргер упрекал:
- Ты слишком много плачешь. Это потому, что ум твой не развит. По сравнению с твоей фигурой он находится в зачаточном состоянии.
Нана Каргер рассчитывала, что ее сын женится на Мэрилин. Но он отступился от нее. Однажды ночью, по признанию Мэрилин, он объяснил ей почему. "Мне было бы хорошо, но я не перестаю думать о своем сыне. Если мы поженимся и со мной что-то случится, например, я умру, - то его ждут плохие последствия".
"Почему?" - спросила Мэрилин.
Ответ Каргера был жесток: "Ничего хорошего для него не будет, если его станет воспитывать такая женщина, как ты".
Мэрилин, уязвленная его словами - несправедливыми, потому что душа ее нуждалась в детях, - предприняла попытку удержать Каргера. Какое-то время они жили в том неопределенном состоянии, когда кажется, что еще можно избежать разрыва. "Было третье, а потом и четвёртое прощание. Но все это походило на состояние, когда подбегаешь к краю крыши, чтобы спрыгнуть вниз. Я каждый раз останавливалась и не прыгала, поворачивалась к нему и просила удержать меня. Трудно сделать то, что причинит боль вашему сердцу".
Мэрилин не смогла забыть Каргера. На Рождество 1948 года она пошла к модному ювелиру и в рассрочку купила для Каргера часы за 500 долларов, хотя в ту пору, как говорится, знала она счет деньгам. Ей понадобилось бы два года, чтобы рассчитаться за покупку. Особое удовольствие всегда испытывала Мэрилин, когда делала гравировку на подарках или подписывала фотографии, но на часах стояла только дата: "25.12.48".
"Ты еще будешь любить и других девушек, - сказала она Каргеру. - Ты не смог бы пользоваться моим подарком, если бы на нем стояло мое имя".
Через несколько месяцев после этого разговора они расстались, и вскоре Каргер женится на актрисе Джейн Уаймен, бывшей жене будущего президента Соединенных Штатов Рональда Рейгана. Семейная жизнь не заладилась. Супруги развелись, но в 1961 году они вновь соединились в браке. И все эти годы Мэрилин не могла выбросить его из сердца. Ее друг Сидней Сколски вспоминал: "Единственная злая выходка Мэрилин, которой я стал свидетелем, произошла однажды вечером в ресторане Чейзена. Когда мы подошли к раздевалке, то увидели, что в большом банкетном зале, снятом частным лицом, отмечается какое-то событие... Оказалось, там справляли свадьбу Фред Каргер и Джейн Уаймен. Мэрилин сказала, что должна пойти и поздравить Фреда. Она знала, что это оскорбит Джейн Уаймен, но без колебаний вошла в банкетный зал и принесла Каргеру свои поздравления. Если Мэрилин и Джейн делали вид, что не замечают друг друга, то напряжение за столом достигло такой плотности, что его можно было бы резать, как свадебный торт".
Возможно, самую точную оценку чувствам Мэрилин к Фреду Каргеру дала Пэтти, женщина, на которой он был женат в пору своего любовного романа с Мэрилин. Сегодня она уже без горечи говорит: "Она страстно желала его. Я думаю, ее чувство было очень глубоким". Вай Расселл, которая была лучшей подругой сестры Каргера и фактически членом их семьи, добавляет: "Мне кажется, она так и не смогла оправиться после Фреда". И была уверена, что ни один мужчина никогда не сможет любить ее. Она и в себя тогда не верила: как мог ее кто-то любить, если она сама себя не любила?
Фред Каргер, похоже, тоже не забыл ее. Много лет спустя он как-то позвонил своей бывшей жене Пэтти и взволнованно сказал, что ему приснилась Мэрилин. Каргер, на семнадцать лет пережив Мэрилин, умер в день ее смерти.
В Нью-Йорке в середине пятидесятых Мэрилин с сожалением будет говорить о времени, проведенном с Каргером. Сожаление это прежде всего вызвано тоской по нерожденным детям. Во время их романа с Фредом, по словам Мэрилин, она неоднократно ходила по проторенной дорожке в абортарий.
Наташа Лайтес, возглавлявшая отдел репетиторства, утешала Мэрилин, говоря, что Каргер не стоит ее слез. Вскоре вместе с дочкой Наташа переехала на квартиру, снятую Мэрилин неподалеку от дома Каргеров. Ни та, ни другая женщина не могли похвастать благополучием. Младшие Каргеры, навещая их, поражались бедности жилища, где почти не было никакой мебели. Мэрилин спала на матрасе, брошенном на пол. Но самым печальным было то, что актерские надежды Мэрилин вот уже в который раз опять потерпели фиаско.
* * *
Джони Тапс, исполнительный директор на "Коламбия Пикчерс", которой руководил Гарри Кон, получил нагоняй от шефа в тот день, когда его босс присутствовал на прогоне и увидел сцены с участием Мэрилин в "Хористках". "Для чего ты поместил в картину эту жирную свинью? - орал Кон. - Что ты делаешь? Трахаешься с ней?" В сентябре, когда срок контракта Мэрилин истек, Кон не стал его продлять. На помощь снова кинулся старый Джо Шенк, но на сей раз его заступничество было тщетным.
Мэрилин уверяла, что она потеряла благосклонность Гарри Кона, как только отвергла его сексуальные притязания. Она утверждала, что Кон однажды заманил ее в кабинет и, пообещав прогулку на своей яхте, попытался овладеть ею. По ее словам, она не далась. Тогда Кон пригрозил, сказав: "Это твой последний шанс". Она повернулась и вышла из кабинета.