* * *
Именно в таком военно-политическом сценарии начиналась служба Полякова в США. А еще она проходила на фоне заморской, а скорее, заокеанской дальности от Европы, Родины и архитектурной и идеологической новизны.
Исторически Соединенные Штаты воевали практически со всеми западноевропейскими странами. И подъем Америки произошел во многом потому, что Атлантический океан оберегал молодую американскую республику с ее хваленой демократией от постоянно и периодически ссорящихся между собой европейских держав, нередко схватывающихся в клинче кровопролитных сшибок.
Поначалу свою захватническую и агрессивную суть Америка вымещала на аборигенах, уничтожая или загоняя индейцев в резервации и гетто. Потом по мере накачки мускулов география защиты "национальных интересов" существенно расширилась и практически стала общемировой.
Нужно сказать, что это было время, когда Белый дом считал вполне реальной возможностью, что война с Советским Союзом на пороге. В умах работников управления специальных операций ЦРУ на этот счет не было никаких сомнений. Многие сотрудники разведки воспринимали априори - Советская Россия - враг благополучной и демократической Америки, рассматривая себя такими же участниками американского крестового похода против Сталина, как еще недавно и против Гитлера.
Реализации этой идеи способствовал и Закон о национальной безопасности, который в разделе функций ЦРУ включал пункт, взятый из меморандума Алена Даллеса:
"Осуществлять другие связанные с разведывательной деятельностью функции и обязанности, которые затрагивают национальную безопасность и которые Совет национальной безопасности может поручить ЦРУ".
* * *
Нью-Йорк поразил молодого советского офицера своей внушительностью: грандиозностью мостов и скромных католических и протестантских храмов. Он был в восторге от высотных зданий - небоскребов, которые лицезрел впервые, и богатых музеев, осмысленных памятников и магазинов с широким ассортиментом товаров, идеальных автострад и огромного количества автомашин разных марок и невероятных цветов…
Для него все здесь было удивительно и ново. Ничего подобного он не встречал на родине - в далеком холодном и голодном послевоенном Советском Союзе и на своей малой родине - Украине.
Универсальной "столицей мира" сразу же назвал Поляков этот могучий город из-за разного и пестрого населения не только Нью-Йорка, но и других городов многоэтажной Америки. Здесь у граждан многих национальностей он увидел свои представления о жизни, свои праздники, свой оригинальный юмор, свой критический настрой. Для него это были люди совершенно другой формации. Свою ментальность, которая была и стала олицетворением однообразия, какой ему казалась жизнь в России, он стал постепенно разрушать. Так последовательно душа влюбленного стала перемещаться в чужое тело. Это его сначала забавляло, а потом стало пугать. Он почувствовал, что стал так быстро перерождаться, а потому поначалу даже несколько стушевался.
От природы скупой на живое слово, он во время первого отпуска при встречах с родственниками и друзьями называл Нью-Йорк "настоящей Меккой для творческих личностей".
- Так случилось, - говорил он одному из коллег, - что покорителями Америки были сильные, мужественные, здоровые европейцы. Плыли за океан с одной-единственной целью - найти богатые земли и разбогатеть на золоте! В основном испанские и португальские конквистадоры - люди алчные, агрессивные, думающие только о себе. Хотя основной костяк нации сегодня там составляют англосаксы.
Завоеватели Центральной и Южной Америки, эти "трудяги-пуритане", мечом и огнем не только порабощали, но и уничтожали коренное население. Они поделили плодородные территории между собой именно из-за богатства земель, лесов, водных ресурсов и благоприятных климатических условий. В лучшем случае они загоняли аборигенов в гетто и там спаивали пленников из-за боязни якобы людоедства и других агрессивных шагов с их стороны.
Это были люди поступка. Они и дали в дальнейшей американской земле здоровое и мужественное потомство, умеющее постоять за себя и своих близких и друзей, за свою новую родину - Новый Свет. Главное - генофонд их был здоровый. И все же разбогатела Америка, отгороженная от военных вулканов Европы огромной водной преградой - Атлантическим океаном, за счет двух мировых войн и дешевой рабочей силой африканских рабов, которых, как зверей, как товар, везли в закрытых трюмах…
* * *
Не мог Поляков не заметить и социальных противоречий - между частью богатой и сытой прослойки и нищей и голодной другой половиной населения, умело прячущейся где-то на задворках огромного мегаполиса. Именно эти полюса его поразили, задев за живое.
"Умеют же они показывать свой фасад сытой и богатой жизни, - часто сокрушался Дмитрий Федорович, - а вот задворки Нового Света спрятаны, прикрыты от посторонних глаз. У нас же все на виду - уравниловка, а потому нет этой жуткой несправедливости, этих заметных социальных перекосов, которые в России привели в семнадцатом году к революции, а в дальнейшем - и к кровопролитной Гражданской войне. А здесь власть социальных "ножниц" не боится, делая все, чтобы притупить одно лезвие под названием "безработица" достойными для проживания денежными пособиями".
И в то же самое время он стал понимать, что в каждом янки живет махровый собственник, кузнец личного счастья, делающий то, что задумал, запланировал, начертал, без ожидания, что кто-то поможет в момент реализации конкретного жизненного плана. Любой американец не надеется ни на государство, ни на соседей, ни на родственников - только на себя. Он исповедует истину - веди себя так, будто ты уже счастлив, и ты действительно станешь счастливым. В стране обитает индивидуализм в лучшем его проявлении. И еще Поляков понял в Америке одну правду, что свобода - это роскошь, которую не каждый может себе позволить.
Свобода добывается тяжелым трудом умными и сильными личностями. Именно таковыми были большинство американцев. Поэтому только свободный американец является кузнецом собственного счастья. Он кует и клепает плуг опять-таки для своей жизненной нивы.
Однажды он с женой Ниной, которую очень любил, побывал на фешенебельном пляже в Лонг-Айленде, куда добирались довольно долго из-за километровых пробок на городских авеню и пригородных автострадах. Его поразило большое количество "разнокалиберного" легкового автотранспорта на дорогах Америки. А еще вновь прибывшего советского офицера удивило то, как полицейские совместно с водителями довольно-таки согласованно рассасывают автомобильные тромбы. Он был действительно удивлен тем обстоятельством, что на автомагистралях высочайшего качества владельцы автотранспорта и представители дорожной полиции помогали друг другу в поиске истины. Все делалось спокойно - без крика, ругани и матерщины. Они словно действовали по советам Карнеги: единственный способ победить в споре - не ввязываться в него.
Поляков часто задумывался над причинами экономической мощи Америки. "Говорят, истина лежит между двумя противоположными мнениями. Неверно! Между ними лежит проблема. И янки быстро сообща решают ее. Вот бы так было в России! - подумал он. - У нас обязательно с матерщиной, а иногда и с мордобоем решается даже малая головоломка".
* * *
Поляков, как страстный любитель охоты, рыбной ловли и столярно-слесарного инструмента, нередко бродил по лавочкам и магазинчикам, любуясь широким ассортиментом товара, которого в Советском Союзе в то нелегкое послевоенное время просто не существовало - недавнее военное лихолетье давало о себе знать. Стране было не до этого. Однако, как заметил Поляков, к сожалению, "военное лихолетье перерастало в послевоенное", то есть имело тенденцию к продолжению. Он соглашался - стране было не до инструментов широкого спроса.
Наша промышленность работала с надрывом под лозунгами - сначала реальным, сталинским - быстрое восстановление порушенной войной экономики в недавно оккупированных областях, а затем мнимым хрущевским призывом - догнать и перегнать Америку по основным политико-экономическим показателям. Завершить единоборство с самым амбициозно-прожектерским проектом. Суть его заключалась в главном: впрыгнуть в 80-е годы в новую общественно-политическую формацию - коммунизм.
Эти прожекты "мудрого" правления очередного "вождя" как внутри страны, так и на международной арене были нередко смешны, наивны и уродливы.
Это выражалось в непродуманных указаниях:
- по уничтожению собственного скота на крестьянских подворьях;
- по ликвидации приусадебных участков в колхозах и совхозах;
- по перемещению полутора миллионов жителей Центральной России для освоения целинных земель в Казахстане;
- о повороте северных рек;
- внезапная, маломотивированная передача Украине Крыма с Севастополем - городом русских моряков;
- подарок КНР города Дальний и вторая сдача военно-морской базы Порт-Артура с выводом оттуда всех советских войск;
- Карибский кризис с его опасностью возникновения Третьей, теперь уже горячей мировой войны, говорили о генераторе многих проблем, которые создавал Кремлевский сиделец, не думая о последствиях: социальных - внутри страны и внешнеполитических - за ее пределами.
Все эти "закидоны" Хрущева понимали трезвомыслящие люди, но молчали, почти что генетически привыкшие к покорности и послушанию своим царям и вождям. Пассивное принятие существующих порядков, господствующих мнений, отсутствие собственных позиций, беспринципное соглашательство были характерной чертой чиновничества разных рангов. Конформизм экстраполировался и на народные массы, вырабатывая своеобразную ментальность послушания и веры в праведность и правильность шагов власти.
И все же некоторые военные деятели видели в экспериментах бездумного сокращения боевой техники и вооружений, а также личного состава - особенно молодых офицеров, очередную глупость Хрущева, все делающего, чтобы только было в пику нетленно лежавшему в Мавзолее Сталину.
Кроме того, многие считали, что таким образом он еще и пытается залатать бреши в госбюджете, возникшие в ходе непродуманных его личных решений, затем перетекших в законодательное русло. Отечественной экономике был нанесен колоссальный ущерб. Но за глупости с царей и вождей в России никогда народ не спрашивал - они для него были непогрешимыми и недоставаемы. Власть жила сама по себе, а ее подданные тоже жили сами по себе - выживали кто как мог.
Точную характеристику "первому перестройщику и погромщику" Советского Союза дал Дмитрий Федорович Устинов, длительное время проработавший с ним еще в сталинском партийно-государственном аппарате. Незадолго до своей смерти на одном из заседаний Политбюро, когда речь зашла о роли Хрущева в "развитии СССР", министр обороны СССР, маршал Советского Союза Д.Ф. Устинов заметил:
"Ни один враг не принес столько бед, сколько принес нам Хрущев своей политикой в отношении прошлого нашей партии и государства, а также в отношении Сталина".
Автору этих строк довелось в начале чекистской службы работать во Львове под руководством легендарной личности - генерал-майора Николая Кирилловича Мозгова, начальника Особого отдела КГБ СССР по Прикарпатскому военному округу. Ходил слух, что его, моряка из Балтийского флота (БФ), в сухопутчики загнало высокое, в том числе и партийное, руководство. В военной контрразведке БФ он прослужил более двадцати лет. Принимал активное участие в сложных оперативных операциях по разоблачению немецкой агентуры на Ханко, в Риге, Вильнюсе, Таллине и Ленинграде. В бытность Н.К. Мозгова начальником военной контрразведки БФ произошел один инцидент.
Так, по указке Кремля министр обороны СССР Р.Я. Малиновский вместе главкомом ВМФ С.Г. Горшковым спустили команду руководству БФ вырезать большую часть, в том числе и новых самолетов морской авиации, субмарин и надводных кораблей.
Многие морские офицеры возмущались вандализмом властей и писали рапорта на увольнение по принуждению сверху, уходя на "пенсию без пенсии", - не хватало выслуги. Проанализировав обстановку, Мозгов доложил своему непосредственному начальству, что при таком решении вопроса будет нанесен серьезный ущерб боеготовности этого водного форпоста, стоящего на западных рубежах страны.
Когда его столичный начальник отмахнулся, он решил действовать через голову - подготовил справку на председателя КГБ А.Н. Шелепина. Мозгов не убоялся ни непосредственного начальника с Лубянки, ни руководителей Министерства обороны СССР, ни самого Хрущева.
Его пригласил на высокое заседание член Политбюро ЦК КПСС, практически в то время второе лицо в государстве - Ф.Р. Козлов. Там "особист" прямо сказал в глаза начальству, к каким негативным последствиям могли привести затеянные "оргмероприятия". Несмотря на оскорбительные выпады в его адрес со стороны Малиновского и Горшкова, чекиста поддержали Козлов, Шелепин и другие члены партийного ареопага. Он добился отмены приказов из Москвы.
А потом, а потом… генерала "казнили", таская по перифериям. Его долго не замечали, а если правильнее, не хотели замечать сильного и умного, смелого и честного те, кто шел на руководящие посты не из профессионалов снизу, а прыгал с партийно-политических трамплинов Старой площади на должностные пьедесталы Лубянки. И все же он никогда не бросал дрожжей в помойку прошлой вакханалии. А еще он умел в службе требовать, но не унижать, а тем более не применять казни на эшафотах служебных гильотин.
Памяти жизни и службе смелого генерала автором была подготовлена и опубликована большая статья под названием "Слово о первом начальнике" в историко-публицистическом альманахе "Лубянка" - выпуск 5 стр. 78–94.
И автору подумалось, такие люди как Мозгов - "штучный товар". И если бы он или подобные ему были у руководства органами госбезопасности или военной контрразведки в тот трагический для страны август 1991 года, он бы не струсил, как сделали это его отдельные высокопоставленные коллеги, смотревшие в рот болезненно амбициозным политиканам. Они держали нос по ветру, а потому и росли, а страну загубили.
Подобные ситуации в армии этого периода не могли быть незамечены Поляковым - молодым фронтовиком, который тоже опасался быть уволенным.