* * *
Первые два года он часто, когда появлялась "свободная минута", ходил по прямым, как струны, улицам Нью-Йорка, изучая город для "потребности души и службы". В одну из таких приятных прогулок - ему они нравились - Поляков заметил за собой приклеившийся "хвост" - двух молодцеватых парней-филеров, по внешности и поведению они, по его мнению, были явно из спецслужбы - теория, вплавленная в опыт, вместе подсказали ему - осторожно!
"Секут янки, явно секут, ну-ну, топайте, топайте, я сегодня свободен - без каблуков вас оставлю, до ягодиц сотрете ноги, - издевался советский офицер над демонстративно приставленными двумя чернокожими истуканами. - А что будет, если у меня появится необходимость боевой ходьбы? Попробую оторваться!" И оторвался, используя весь арсенал знаний, данных ему в инструктажах и на практических занятиях в Москве.
Войдя под арку большого дома и выйдя через другую, он оказался вне поля наблюдения "хвоста". Остановившись на небольшой возвышенности среди кустарников, он созерцал комическую сцену. Два "топальщика" из наружной разведки, чуть ли не сбивая друг друга с ног, искали того, кого потеряли, активно вертя черноволосыми головами, крепко впрессованными в мощные, казалось, неповорачивающиеся шеи с шарпеевскими складками на них. Головы несчастных крутились, как волчки, - искали и не находили своего объекта.
"Оттянет вас начальство за меня, ох, и оттянет", - со злорадностью он "пожалел" нерасторопных "следопытов". - Но кто они: из ФБР или ЦРУ? Какая разница!"
Об этом подозрительном случае Поляков почему-то не доложил непосредственному по основной службе начальнику, хотя понимал, что его "пасут" жестко, прессуют почти "внаглую", демонстративно сопровождая по маршрутам движения в городе. И о таких вещах он просто должен был, нет, обязан был поставить в известность оперативное руководство.
По всей видимости, смалодушничал, побоялся, как говорится, "наводить тень на плетень". Это была жалость к самому себе - самый презренный вид малодушия. Быстро надутый "опыт", а вернее его отсутствие, сковал его правильный ход взаимоотношений с начальством, вылившийся в дальнейшем в непредсказуемые и тяжелые последствия.
Истина отличается от реальности. Реальность зависит от того, кто ее воспринимает, в то время как истина - это какова реальность на самом деле. Реальность воспринимается, истина распознается. Поляков же все перепутал, считая, что истину он быстро воспринимает, а реальность легко распознает. А отсюда разведчик сделал ошибочный вывод, что можно безболезненно лгать начальству, а в конечном итоге - с пользой для себя. Но ложь перед собой, - как говорил Леонид Андреев, - это наиболее распространенная и самая низкая форма порабощения человека жизнью. Особенно опасно привыкание к ней в разведке, где верхоглядство дорого стоит, иногда самой головы.
Во второй и третий выходы в город повторилось то же самое. Его брали под наблюдение знакомые уже парни при выходе из офиса и вели по "уличным клеткам" Нью-Йорка. Он улыбался янки, так как был спокоен: вышел в город по бытовым делам, а поэтому ни за свою судьбу, ни за судьбу подопечного соплеменника-коллеги он может не беспокоиться. Он вольная птица - идет изучать понравившийся товар в магазинах и сам город. Его поражали качество и ассортимент инструментов, фотоаппаратуры, рыболовных снастей и, конечно же, охотничьего оружия.
Оба последних случая теперь он не утаил, а со всеми мельчайшими подробностями доложил руководству.
- Что скажу, ничего хорошего в этом нет, но, думаю, янки выполняют требования некоего общего плана. Походят за тобой и отстанут, переключившись на другого сотрудника. У них такая "музыка" практикуется, хотя надо быть осторожным при проведении боевых операций. Они знают хорошо свое дело и теперь знают тебя, - заметил коллега-руководитель.
Однако сопровождение советского офицера - ооновского сотрудника наружным наблюдением не прекратилось ни в 1952, ни в 1953 годах. Только теперь он фиксировал несколько видоизмененные движения и действия оперативного "хвоста". Работали сотрудники наружной разведки с дальних дистанций, действовали более конспиративно, чем первые, и явно профессионально.
В их состав, в отличие от прежних бригад наружного наблюдения, входили исключительно "белые" - сотрудники с европейской внешностью, ничем особенным не выделяющиеся. Ходили грамотно и настойчиво, беря его мощно словно в невидимые клещи. Он чувствовал на себе их сверлящие взгляды, даже не оглядываясь…
* * *
В кабинете шефа советского отдела ФБР сидел вальяжно развалившийся в кресле его хозяин. Попыхивая толстенной кубинской сигарой, исторгавшей изо рта клубы едкого сизого дыма, он слушал доклад руководителя службы наружного наблюдения, который отчитывался перед начальником о проделанной работе его подчиненными за месяц.
Доклад был построен на результатах внешнего наблюдения за поведением и действиями советских представителей, работавших в посольстве СССР и ООН. Надо отметить, что в то время маккартистской "охоты на ведьм" и такой же борьбы с "красной чумой" активно брались под наружное наблюдение почти все советские граждане. Особенно плотная слежка проходила за сотрудниками советских учреждений, подозреваемыми в принадлежности к специальным службам - КГБ и ГРУ - представителями политической и военной разведок СССР.
Докладывавший подчиненный перечислял фамилии, должности советских "оперативных объектов" и их подозрительные моменты в поведении, последние маршруты движения по городу, встречи и беседы с установленными и "потерянными" соотечественниками и прочее. Дальше он конкретизировал содержание наблюдения:
- Недавно прибывший в Нью-Йорк советский представитель на должность сотрудника советской миссии при Военно-штабном комитете ООН некий Поляков Дмитрий Федорович - весьма загадочная личность. Его часто видят праздно шатающимся в городе, чувствуется, что он профессионально изучает городские объекты. Субъект любит посещать магазины со слесарно-столярными инструментами, радиоаппаратурой, охотничьим и рыболовным снаряжением. Нередко простаивает у прилавков с ювелирными изделиями…
- Видно, эти предметы его интересуют, и только, - вставил шеф. - Да, не балуют сегодня советских граждан магазины широким ассортиментом товаров, даже в Москве. Конечно, Советы пережили такую войну, но негусто было в магазинах и перед войной. Я бывал в советской столице в 1940 году. Всю картину видел. Да, нескоро им оправиться. К тому же много денег Кремлем тратится на помощь собратьям по социалистическому лагерю - африканцам и на исследования в области ядерного оружия и его производство. Они в этой области нас догоняют, но не перегонят Америку. ха-ха-ха, - заржал хозяин кабинета, обнажив кривые желтые зубы, свидетельствующие о курильщике с большим стажем. - Мы сверхдержава есть и ею будем, если не вечно, то еще очень долго. Хотя надо признать правоту русских по Бисмарку - русские долго запрягают, но быстро едут. Нам надо помешать их быстрой езде. Нагнать страху показом реальности наших достижений. Бесспорно, страх - это иллюзия, но природа этой иллюзии такова, что чем больше мы в нее верим, тем сильнее она становится. В работе по Полякову надо сделать так, чтобы он эту иллюзию чувствовал постоянно.
- Да, сэр, вы правы. Видно, россияне голодные на красоту, которую исковеркали минувшая война и их дурацкая распределительно-плановая система. Мы их направили по "правильному" пути - гонке вооружений. Поэтому не до игрушек сегодня краснопузым. не до жиру, быть бы живу, как говорит их пословица, - заискивающе прощебетал докладчик, не отрывая глаз от начальника, которому в целом явно понравилась реакция подчиненного, но все-таки он его несколько подправил.
- Не стоит так категорично говорить о системе распределения в СССР. Я думаю, для такой огромной страны, вышедшей из страшнейшей сечи, она наиболее адекватна времени.
Продолжайте о Полякове, - перебил подобострастные разглагольствования подчиненного хозяин кабинета.
- Да, сэр! Итак, исходя из анализа сводок демонстративного наблюдения за Поляковым, можно сделать вывод, что он не случайно "гуляет" по улицам нашего города. Чувствуется, что объект слежки осведомлен о нашей работе, а я бы сказал, очень хорошо знает приемы и методы подразделений внешней разведки - наружного наблюдения. Он лихо уходил из-под опеки моих парней уже несколько раз. Явно - не простую птичку прислала к нам Москва.
- Что ж, плохо, очень плохо, когда совершенно нового в нашей стране иностранца, человека такого ранга мы теряем в нашем городе, не зная, что он делал в неконтролируемых паузах или зонах. Не обязательно учиться на боли, но боль может быть очень эффективным обучающим устройством, - несколько раздраженно, с оттенком угрозы, заметил шеф. - Постарайтесь работать с дистанции и более конспиративно. Терять таких объектов нам не к лицу. Вы, надеюсь, понимаете, что я имею в виду?
- Да, сэр!
- Кстати, мы получили дополнительные данные, свидетельствующие о прямой принадлежности господина Полякова к военной разведке Советов, - заострил внимание докладчика его начальник. - Отсюда работайте осторожно, но цепко, как это вы умеете делать. Спешите медленно… Храброму и вдумчивому вся земля - родина!
- Понял, сэр!
* * *
Находясь на службе в Нью-Йорке, майор Поляков ощутил на своем семейном бюджете, что получает несравненно больше. И в какой валюте - в долларах! Конечно, если сравнивать с теми деньгами, которые выплачивались ему на родине при работе в центральном аппарате ГРУ. Но, с другой стороны, и цены здесь "кусались", а потому товары злили многих советских граждан своей недоступностью на фоне диких соблазнов. Со временем он узнал, что его коллеги-иностранцы располагают иной зарплатой - намного выше той, что получают россияне. Выяснилось, что родное государство примерно 80 % заработанных "зеленых" просто отторгает и кладет в свой загашник. Это очень не нравилось многим, но майор затаил даже обиду, как он говорил позже, на "вороватые действия властей".
Некоторые азартные товарищи залезали в долги, а потом жили буквально впроголодь, экономя на здоровье, перебиваясь на хлебе, кашах, овощах и дешевом молоке.
Однажды Полякову при очередном его выходе в город в одном из магазинов понравилась многофункциональная дрель с различными насадками. Особенно его поразило приспособление для использования циркулярного диска. Этот небольшой агрегат позволял распиливать доски и фанеру до тридцати миллиметров толщиной.
Он ходил возле нее, как кот подле закрытой банки со сметаной. Смотрел, смотрел, а потом выругался про себя и отошел прочь, раздосадованный широким ассортиментом ярких, но дорогих товаров на таких же красиво оформленных прилавках. Без напряга для семейного бюджета он не смог бы приобрести этот инструмент. Это был соблазн, который напомнил ему слова любимого Анатоля Франса о том, что дьявол столь необходим святым, как и Бог, ибо без искушений и соблазнов их жизнь была бы лишена всякой заслуги.
Но искушение, как говорится, - это духи, которые вдыхаешь до тех пор, пока не захочешь приобрести целый флакон. Именно над приобретением этого флакона он стал все чаще и чаще задумываться. А ведь двери в подобные магазины всегда были открыты. Ведь, как известно, открытая дверь и святого может ввести в соблазн.
Думается, данный факт в поведении советского дипломата и разведчика был четко зафиксирован сотрудниками наружного наблюдения ФБР. Без внимания такой повышенный интерес к инструментам в конкретном случае и в связи с этим в возможность соответствующей психологической ломки профессионалы не оставили…
* * *
Смерть Сталина не вызвала у Полякова той опустошенности, растерянности и горя, какие обуяли слабые, эмоциональные натуры простолюдин и крупных чиновников, стоявших у корыта разваливающейся прочной сталинской кухни. Они прекрасно понимали, что с кончиной вождя это начало конца и их благополучию, и благосостоянию. Все зависело от того, кто появится на смену неожиданно для всего народа, в том числе и для его детей, почившему вождю и отцу…
Радость светилась только на лицах оставшихся в живых репрессированных, сидящих по лагерям и надеявшихся на амнистии и досрочное освобождение и на ближайшее окружение из числа политических деятелей, "опекавших" в последние дни своего патрона.
В начале марта 1953 года в одном из кабинетов советской миссии при ООН постоянно вывешивался бюллетень о состоянии здоровья товарища Иосифа Виссарионовича Сталина. А когда он болел, потом умер и в день похорон почти каждый день по указанию местного начальства организовывались траурные митинги и беседы. На собраниях и митингах советские чиновники на американской земле давали волю чувствам: горько плакали женщины, мужики катали вздутые желваки на скулах, слышались вздохи с риторическим вопросом - как же будем жить дальше?
Многие с теплотой отзывались о покойном вожде. Большинство ведь являлись фронтовиками и нередко со словами: "За Сталина! За Родину!" бросались в атаки на врага, хотя современники и отрицают этот процесс единения власти и воинства. Но так было - и никуда от этой правды не денешься.
Уход из жизни вождя большинство советских граждан восприняло как личное тяжелое горе. Ведь каждый день самая большая в мире по территории страна просыпалась с его именем на устах, - от утреннего гимна и до репортажей о его мудрых конкретных действиях. А чего стоят "десять сталинских ударов!" Все мы верили в правоту сказанного и написанного. И это было на протяжении многих лет его правления.
Похороны генералиссимуса превратились в кровавое прощание вождя со своим народом - погибло много любопытных и зевак в давке у Колонного зала Дома союзов и прилегающих к нему улиц Москвы.
* * *
В мартовские дни 1953 года в аппарате Военно-штабного комитета ООН Полякову попались два послания Патриарха Московского и всея Руси Алексея Первого. Одно было направлено епархиальным архиереям в связи с Правительственным сообщением о болезни И.В. Сталина. Второе он адресовал Совету министров СССР после кончины вождя.
Поляков стал внимательно читать тексты главного православного пастыря страны. В первой телеграмме говорилось:
"Правительственное сообщение о неожиданной тяжкой болезни, постигшей Иосифа Виссарионовича Сталина, глубокой скорбью отозвалось в сердцах всех русских людей. Наш долг, долг всех верующих, прежде всего, обратиться с молитвою к Богу об исцелении дорогого для всех нас болящего.
Благословляю во всех храмах всех Епархий совершить молебствия о здравии Иосифа Виссарионовича. Церковь наша не может забыть того благожелательного к ней отношения нашего Правительства и лично Иосифа Виссарионовича, которое выразилось в целом ряде мероприятий, клонящихся ко благу и к славе нашей Православной русской церкви, и Ея долг соответственным ей образом, т. е. горячей молитвой, отозваться на постигшее наш народ испытание - болезнь дорогого всем нам Вождя и мудрого строителя народного блага".
Второе послание было написано патриархом после кончины Иосифа Сталина. В нем были такие слова:
"От лица Русской православной церкви и своего выражаю глубокое и искреннее соболезнование по случаю кончины незабвенного Иосифа Виссарионовича Сталина, великого строителя народного счастья.
Кончина его является тяжким горем для нашего Отечества, для всех народов, населяющих его. Его кончину с глубокой скорбью переживает Русская православная церковь, которая никогда не забудет его благожелательного отношения к нуждам церковным.
Светлая память о нем будет неизгладимо жить в сердцах наших.
С особым чувством не перестающей любви Церковь наша возглашает ему вечную память".
Поляков был по натуре прагматик, и сам факт смерти воспринимал как должный переход отжившего организма в свою конечную и закономерную стадию - в тлен, прах, небытие…
"Природа дала нам способность не думать о смерти, - размышлял не единожды Дмитрий Федорович, - потому что, если бы о ней думали, мир пребывал бы в неподвижности и оцепенении - просто жизнь бы остановилась! Наверное, и Сталин не думал о своей кончине. А может, думал реально, что с точки зрения милосердия смерть хороша тем, что кладет конец немощной старости. А то, что он в последние месяцы своей жизни жаловался на возраст - общеизвестно. Хотя никто об этом не говорил и не писал. Но на последнем съезде партии было видно, что он стареет".
И в то же время как человек с аналитическим складом ума и имеющий доступ к иностранным источникам информации он имел основания предположить, что смерть вождю ускорили его приближенные, среди которых на первом плане были две колоритные и одиозные фигуры - Лаврентий Берия и Никита Хрущев. Их можно было и переменить местами - истина бы не обиделась. Именно у этих двух властолюбцев были основания для обид на своего сюзерена-хозяина.
Пройдет некоторое время, и историк Николай Добрюха раскроет тайну смерти Сталина. Он доказал, что Хозяин Кремля был отравлен. Анализ крови от 5.3.1953 года дал ошеломляющие результаты. Он показал наличие яда в организме Сталина. Но было уже поздно что-либо предпринять. Вот почему к больному вождю долго не подпускали врачей, а вскрытие его тела было хоть и неполным, но сенсационным. Обнаружились не "воспалительные очаги в легких", о которых писали лечащие врачи, а поражение слизистой оболочки желудка и кишечника - несомненное свидетельство отравления какими-то ядами.
Скорее всего, после получения именно этих анализов кто-то сообщил сыну Сталина Василию, что в действительности случилось с отцом. И Василий, прибыв на дачу под приличным градусом, стал кричать:
- Отца отравили!.. Сволочи, отравили отца!..
Бывший председатель КГБ СССР Крючков В.А., комментируя это расследование историка, заметил:
"Впервые документы о последней болезни и смерти Сталина настолько значительны, что теперь от них уже никто не может отвернуться. Как человек, проработавший большую часть жизни в компетентных органах, я всегда думал, что в случившемся в ту первую весеннюю ночь 1953 года много загадочного: и врачей долго не было, и поведение тройки "Берия - Маленков - Хрущев" странное, и многое другое вызывает вопросы…
Впервые мы имеем дело не с набором воспоминаний, слухов и предположений о смерти Сталина, а с исследованием подлинных документов".
Последнее время вождь находился на ближней даче и был, как писали потом столичные газеты, несколько замкнут, хотя охотно общался со своей охраной - Хрусталевым, Старостиным, Туковым и помощником коменданта Лозгачевым. На даче в то время находилась также кастелянша Бутусова.