ИСТРЕБЛЕНИЕ ЕВРЕЕВ ВО ЛЬВОВЕ.
Сообщение И. Герц и Нафтали Нахта. Подготовили к печати Р. Фраерман и Р. Ковнатор.
Немцы вошли во Львов утром 1 июля 1941 года.
Немцы маршируют, поют и сеют ужас. Никто не выходит из дома.
На каждом углу - немецкий патруль. Гитлеровец показывает собравшейся вокруг него толпе городских подонков, как будут вешать. Он кричит беспрерывно: "Юден капут".
Началась облава на евреев. Местные фашисты в сопровождении эсэсовцев стали вытаскивать евреев из квартир и отводить их во львовские тюрьмы и казармы.
У входа на сборный пункт срывали одежду, забирали ценные вещи и деньги. Фашисты избивали людей до крови, издевались над ними. Их заставляли лизать языком пол, куриным пером чистить окна.
Евреев строили в ряд и заставляли бить друг друга. Когда эсэсовцам казалось, что удары слишком слабы, они вытаскивали намеченную жертву из рядов и показывали, как надо бить насмерть. Остальных, при смехе палачей, заставляли бить друг друга по щекам. Потом их расстреливали.
При первой акции, названной "кровавым вторником", было убито 5000 евреев.
Не успели еще несчастные люди опомниться от нее, а уже в четверг, 5 июля, стали забирать мужчин и женщин, якобы, на работу.
Их собирали на площади, рядом с Пельчинской улицей, откуда после двухдневных пыток всех повели на расстрел. Некоторым мужчинам удалось бежать. Из квартир эсэсовцы забирали все, что им нравилось, и грузили вещи на машины. Первые погромы и грабежи производили регулярные войска. За ними появились гестаповцы и аппарат немецкой администрации.
Генерал-лейтенант Фридерик Кацман, главный палач евреев Западной Украины, издал 15 июля 1941 года приказ, в котором говорилось:
1. Все евреи с двенадцатилетнего возраста должны носить белую повязку с вышитой на ней шестиконечной звездой. Появление на улице без повязки карается смертью.
2. Евреи под угрозой смертной казни не имеют права менять местожительство без разрешения немецкого отдела по еврейским делам.
Фридерик Кацман был начальником отдела по еврейским делам по всей Западной Украине. Он назначил своих заместителей: в Тарнополе - Лекса и Крюгера в Станиславе. В каждом городе и местечке он имел своих подчиненных, которые организовывали концентрационные лагеря и систематически истребляли евреев.
Во Львове, на Пельчинской улице, помещалось гестапо с майором Энгельсом во главе.
Палачи стремились к тому, чтобы разобщить еврейские массы, разделить их на группы, убить даже самую мысль о возможности организованного сопротивления. Они создавали видимость безопасности для тех, кого хотели использовать, отвлекая тем самым их внимание от истинного положения дел.
Среди евреев было много слесарей, механиков, искусных мастеров, которые были необходимы для нужд немецкой промышленности. Немцы пользовались их трудом на военных предприятиях и заводах. Среди евреев было, наконец, много здоровых и рослых людей, которых немцы заставляли работать в концлагерях на черных работах.
В первую очередь они убивали стариков, детей, женщин и людей больных, непригодных к труду. Их уничтожали во время погромов, бросали в тюрьмы, вывозили в "леса смерти".
Еврейский рабочий был очень выгодным: в преобладающих случаях он не только не получал платы за свой труд, но еще доплачивал, чтобы получить "Арбейтскарте"*, и тем хоть ненадолго отдалить смерть или избавиться от лагеря, где его тоже поджидала смерть.
Если во время облавы еврей не мог показать эсэсовцам удостоверение о работе, то его убивали.
С декабря 1941 года каждый работающий еврей должен был носить повязку с вышитой на ней буквой "А" (Арбейтсюде) и номером удостоверения с работы. Кто не имел повязки, выданной Арбейтсамтом, того тоже убивали во время ликвидационных облав.
Неработающие подделывали удостоверения о работе и вышивали повязки наподобие тех, которые выдавались Арбейтсамтом.
Находились, однако, шпионы, которые доносили об этом чиновникам Арбейтсамта. Тогда были аннулированы прежние удостоверения и вместо них выданы "Мельдекарте". Таким путем немцы добились точного контроля над всеми "Арбейтсюден" и "Нихтсарбейтсюден".
Еврей-рабочий не получал платы за труд. Сто граммов хлеба в день, какие полагались ему, он тоже не получал, так как начальник продавал их по дорогой цене.
* * *
С ноября 1942 года евреи, работавшие в немецких фирмах, должны были носить, кроме повязки, еще белую заплату с вышитой на ней буквой "W" (Вермахт) или "R" (Ристунг), которая означала, что данный еврей работает непосредственно для военной промышленности.
Территорию гетто немцы отгородили высоким забором.
Двенадцатого ноября у ворот появилось множество вооруженных гестаповцев. Они задерживали каждого выходящего на работу. У кого не было заплаты с буквой "R" или "W" - тот шел на казнь. В результате двухдневного контроля у ворот в ноябре погибло 12000 человек.
В декабре гетто закрыли. У ворот были построены две сторожевые будки, в которых стояли охранники - гестаповцы. Выйти из гетто можно было только по утрам, группами. Уже в конце декабря 1941 года немцы стали переводить рабочих на казарменное положение. Каждому предприятию выделили бараки. Таким образом отделили работающих от неработающих. Первым отвели дома на ул. Замарстыновской, Локетка, Кушевича и Кресовой, а вторым - в Кленарове.
Те, кому не удалось поступить на работу, понимали, что Кленаров будет скоро ликвидирован.
Правда, немцы через свою агентуру распространяли провокационные слухи об организации гетто для "Нихтсарбейтсюден" (для неработающих), и это несколько успокаивало несчастных, измученных людей, вселяло в их сердца слабую надежду.
Но всякие надежды рассеялись после трагических событий в Кленарове.
В ночь с 4 на 5 января на улицах гетто началась стрельба. Это было сигналом к новой "акции". Евреи стали прятаться, бежали к родственникам в казармы.
Утром 5 января началась "январская резня". Работающих угнали на работу, а на остальных начали охотиться.
В ноябрьскую "ликвидационную кампанию" евреев вывозили в Белжец и там убивали. Но многие евреи выламывали доски в вагонах и бежали; немцы так и не поймали их. Чтобы избежать повторения этого, немцы стали проводить "январскую кампанию" несколько иначе. Они убивали, жгли и вывозили евреев на Пяскову Гору. Дома, в которых после тщательного обыска никого не находили, немцы сжигали. И люди, укрывшиеся в тайных убежищах, в подвалах, на чердаках, в печах, погибали в огне.
Разнузданные представители "высшей расы" не пропускали во время этой кампании ни одной женщины. Они насиловали или убивали их, или бросали в горящие дома.
Весь Кленаров был опустошен, остались лишь улицы, на которых были казармы.
Теперь, на нескольких уличках, оставалось в живых около 20 тысяч евреев, которым предстояло перед смертью испытать еще самые разнообразные мучения.
Около сторожевых будок стояли шуповцы и начальники гетто. Они проверяли, не подделаны ли заплаты "R" и "W". Это легко можно было определить.
Многие сами вышили себе эти буквы, чтобы иметь возможность вместе с группой работающих выбираться ежедневно из гетто в "арийский район". Оставаясь в гетто, они подвергались смертельной опасности, так как немцы ежедневно обыскивали казармы и всякого пойманного отправляли в тюрьму. Буквы, выданные немецкими предприятиями, были вышиты на машине специальным стежком, и с совершенной точностью подделать их никто не мог. Специалистом по вылавливанию людей с фальшивыми буквами был шарфюрер Зиллер, который в награду за умелую поимку евреев был переведен в Яновский лагерь.
...Вот тюрьма для евреев. Низкие, темные камеры без нар и лавок. Сырость, запах гнили; маленькие, зарешеченные окна, сквозь которые не прорваться свету.
Тюрьма находилась на улице Лоницкого. Она окружена со всех сторон эсэсовцами и сворой немецких солдат, которые сдирают с каждого вновь прибывшего обувь и одежду. Вахмистры бьют, когда им вздумается.
В камере разговаривать друг с другом не разрешается. Арестованным пища не полагалась. Зачем кормить? Немцы расчетливы и скупы. Больных в тюрьме убивали и по ночам вывозили на кладбище.
Сам господин Энгельс часто навещал тюрьму. Для того, чтобы развлекать этого бандита, евреев выводили во двор. Он издевался над ними, избивал до крови. Он любил поиграть с жертвой, - пообещает жизнь и свободу, а заметив на лице арестованного искру надежды, смеясь убивал пулей из револьвера.
Когда тюрьма переполнялась, немцы производили "чистку" или "вывозку". Арестованных грузили в машины и партиями вывозили на Пяскову Гору, где их расстреливали.
Впрочем, тюрьма всегда была полна. Один вышел на улицу без повязки - в тюрьму! У другого повязка оказалась слишком узкой, или кто-нибудь не поклонился немцу - тоже в тюрьму! Забирали в тюрьму без всякого повода. Ворвутся эсэсовцы в квартиру и арестуют кого-либо из семьи. - "За что?" - спрашивает жертва. - "Не знаешь? Потому что ты еврей. Все равно - раньше или позже - ты должен погибнуть".
Начальник Энгельс не прибегал к массовым погромам. Он устраивал в тюрьме "чистки". Он убил таким образом много тысяч стариков, детей, мужчин и женщин.
Осенью 1941 года вошло в жизнь распоряжение губернатора Франка о принудительной работе евреев в концлагерях на территории Западной Украины. Уже в начале 1942 года Львовский, Тарнопольский и Станиславский округи были покрыты сетью концлагерей.
Самым страшным был лагерь во Львове по Яновской улице, называемый сокращенно "Яновский". Туда согнали несколько тысяч евреев со всей Западной Украины, которые должны были выровнять гористую местность, чтобы подготовить территорию, предназначенную для нового лагеря. В лагере голодные люди, изнуренные побоями, работали до изнеможения. Они спали под открытым небом, на земле, пока не выровняли почву и не построили бараки.
Работы продолжались всю осень и всю зиму. Люди гибли от голода и холода. На место погибших сгоняли новые толпы еврейских рабочих.
По утрам, до начала работ, происходили проверки, так называемые "апель". Собирались все рабочие группы со старостами группы - "оберюде". "Оберюде" докладывали дежурному эсэсовцу о наличии людей в своей группе. После доклада начиналась "утренняя гимнастика", которую проводили эсэсовцы. После прыжков разного рода и повторяемых нескончаемое количество раз приказом "ауф", "нидер" вылавливали больных и слабых.
Этих отводили в сторону и выводили потом за проволоку, где их расстреливали очередью из автоматов; мертвых укладывали в ряды. Живые походным маршем отправлялись на работу. В дороге на походе вылавливали еще тех, кто хромал. Их тоже убивали. К работе допускались только сильные и здоровые.
После того, как территория лагеря была подготовлена, ее вымостили надгробными памятниками, взятыми с еврейского кладбища.
Даже мертвых евреев немцы не оставляли в покое. Во многих городах и местечках Западной Украины надгробные памятники употребляли для мощения дорог. Когда закончились работы по выравниванию территории, лагерь оцепили колючей проволокой. Охрану несла фашистская полиция.
Из главного входа один путь вел в лагерь, где были расположены бараки и кухня, а другой - на "площадь смерти", откуда людей уводили в горы на расстрел. Вокруг лагеря были построены будки для стражников - одноэтажные и двухэтажные: с высоты стражники могли наблюдать за лагерем, так что бегство было почти невозможно.
Вид лагеря очень мрачный: будки стражников, печальные бараки, молча бредущие люди и невыносимо приторный трупный запах.
Вокруг пустынного обширного двора, служившего местом утренних перекличек, расположено было около двадцати бараков для лагерников. В каждом бараке - пятиэтажные нары, на которых валялось небольшое количество грязной соломы. За бараками находилась кухня, где два раза в день варили жидкую бурду, а по утрам выдавали два ломтика черствого эрзац-хлеба.
"Новички" спали на голой земле.
В лагере действовали сливки эсэсовских бандитов - заслуженные ученики мастеров из Дахау и Маутхаузена. Яновский лагерь - это немецкий Оксфорд, профессорами которого были аристократы гитлеровской Германии.
Быстро окончив "университет", вчерашние ученики начальника лагеря Гебауэра разъезжались в разные стороны Западной Украины и начинали "самостоятельную" деятельность.
Во Львов привозили также неопытных эсэсовцев, где их обучали искусству убивать и пытать свои жертвы и разным другим жестокостям. Когда начальство приходило к заключению, что молодые эсэсовцы уже достаточно подготовлены, их отправляли на кровавую работу в провинциальные лагеря.
И, наоборот, если кто-либо в провинции приобретал славу утонченного палача и знатока своего "дела", его переводили в Яновский концлагерь. Здесь его с почтением встречали менее талантливые коллеги. Обычно эти палачи соревновались друг с другом, совершенствуя средства и способы пыток.
Ученики Гиммлера, под непосредственным руководством Кацмана, устраивали сверх обычной программы особый род пыток, к которым можно было отнести "бега" и "доски". Чаще всего это проводилось в воскресенье.
"Бега" состояли в том, что надо было бежать 300-400 метров беспрерывно, с обеих сторон около бегущих стояли эсэсовцы и нарочно подставляли им ноги. Если кто-нибудь спотыкался, его выводили "за проволоку" и убивали. А таких было много, потому что лагерники еле таскали опухшие от голода, истерзанные ноги.
Пытка под названием "доски" заключалась в следующем. Замученные тяжким ежедневным трудом, евреи должны были по воскресеньям переносить с места на место бревна, заготовленные для строительства бараков. Каждый должен был бегом перетаскать по 150 килограммов на своих плечах. Кто не выдерживал тяжести и падал, того настигала пуля эсэсовца.
Страшны были пьяные оргии, устраиваемые немцами. Они врывались в первый попавшийся барак, вытаскивали его обитателей и истязали их. В дни оргий эсэсовцы не расстреливали. Они прокалывали лагерникам головы пиками или разбивали молотами, душили или распинали на крестах, вбивая гвозди в живое тело.
Каждый эсэсовец имел свою страсть. Гебауэр душил жертву в бочке или между двумя досками, другой вешал за ноги, третий стрелял несчастному в затылок. 23-летний эсэсовец Шейнбах измышлял новые способы мученической смерти. Однажды в воскресенье, он привязал человека к столбу и бил его резиновой дубинкой. Когда тот терял сознание от ударов и опускал голову, Шейнбах приводил его в чувство: он подавал ему воду и еду, чтобы через минуту снова пытать свою жертву. Все заключенные принуждены были глядеть на своего товарища - их специально для этого согнали в круг. Вина несчастного заключалась в том, что он оправлялся за бараком. Он нарушил порядок в лагере. Это заметил стражник. В воскресенье его судили. Его привязали к столбу - он мучился весь день. Кровь брызгала у него изо рта и носа. К вечеру Шейнбах устал. Он приказал всем разойтись, а около умирающего поставил караул. Утром глазам представилась страшная картина: окровавленный столб с клочьями человеческого тела.
Когда управление лагерем перешло к шарфюреру Вильхаузу, убийства приняли массовый характер.
Время от времени заключенных проверяли. Больных и истощенных расстреливали из автоматов.
Заключенные в лагерях не носили белой повязки. Им давался номер на спину и на грудь и желтая заплата. Тела их были прикрыты лохмотьями.
Евреи из гетто различными путями искали спасения. Скрывались у знакомых поляков и украинцев, убегали под вымышленными фамилиями, пробирались на соединение с партизанами.
Заключенный в лагере жил за колючей проволокой. Он не мог вырваться оттуда и был настолько психически подавлен, что ему трудно было думать о сопротивлении.
Все же, благодаря жертвенной, героической работе еврейских поэтов Сани Фридмана и А. Лауна на территории лагеря были созданы партизанские группы. Удалось даже добыть оружие. К несчастью, немцы напали на след организации и расстреляли в одном бараке всех заключенных. С тех пор немцы показывались в лагере реже и всегда вооруженные.
Когда адвоката Манделя вели на смерть, он в последнюю минуту крикнул: "Да здравствует Советский Союз! Да здравствует свобода!" Возглас этот широко распространился по всему лагерю оказал большое влияние. Люди точно очнулись от тяжелого сна, даже те, кого убийцы считали своими покорными жертвами, поняли, что пассивность - только на руку немцам.
Среди лагерников началась вербовка молодежи для борьбы против немцев. Один молодой львовский мясник бросился на гестаповца и задушил его. В лагере на Чвартакове молодой поляк застрелил начальника лагеря. Такие случаи происходили все чаще.
Евреев, предназначенных к "ликвидации", приводили на сборный пункт Яновского лагеря. У входа немец с карандашом в руках педантически считал и записывал свои жертвы. Молодых мужчин оставляли в лагере, остальных вывозили на железнодорожную станцию, где грузили в пригородные вагоны. Все понимали, что это значит. В лагере разыгрывались трагические сцены. Люди плакали. Потерявшие рассудок танцевали, громко смеясь. Непрерывно рыдали голодные дети.
Один из главных палачей Яновского лагеря "музыкант Рокита" вышел однажды на балкон своей квартиры, помещавшейся при лагере. Ему помешали поспать после обеда. Он спокойно и долго стрелял из автомата в толпу.
Августовское солнце немилосердно жгло. Люди задыхались от жажды. Умоляли дать им воды, но палачи, несущие охрану, оставались жестоки и неумолимы. Поезда отходили ночью. У людей отнимали всю одежду. Многие в пути выламывали доски вагона и выскакивали из поезда. Голые, они бежали по полям. Немецкая охрана, находившаяся обычно в последнем вагоне, стреляла в них залпами.
Железнодорожное полотно от Львова, через Бруховицы - Жулкень, до Равы Русской покрыто было трупами евреев.
Через Раву Русскую проезжали все новые поезда с евреями - брюссельскими, парижскими, амстердамскими.
А к ним присоединялись транспорты из Тарнополя, Коломыи, Самбора, Бржезян и других городов Западной Украины.
В 15 километрах от Равы Русской и Белжеца евреев, которых везли под видом "переселенцев", выводили из вагонов; Белжец - страшное место истребления евреев; немцы окружали его глубокой тайной.
Но железнодорожники, которые водили поезда с обреченными жертвами, рассказывали своим близким правду о том, как истреблялись евреи в Белжеце.
Евреев вводили в огромный зал, вмещавший до тысячи человек. В стенах зала немцы провели электрические провода. Они были без изоляции. Такие же провода были проведены и в полу. Как только зал наполнялся голыми людьми, немцы пускали по проводам сильный электрический ток.
Это был гигантский электрический стул, какого, казалось, не могла придумать никакая преступная фантазия.
В другом месте, в том же Белжецком лагере, находилась огромная мыловаренная фабрика. Немцы отбирали более полных людей, убивали их и варили из них мыло.
"Еврейское мыло" - так было написано на этикетках этого мыла, которое Артур Израилевич Розенштраух - банковский служащий из Львова, один из свидетелей, со слов которого мы это рассказываем, держал в своих руках.