И одновременно с работой в ЦИАМ конструктору Климову поручается организация учебного и научного процессов в МАИ на кафедре авиационных двигателей. В институте Владимиру Яковлевичу были рады. Декан факультета моторостроения Васильев предоставил ему самые широкие полномочия и поддерживал все инициативы Климова.
Ознакомившись с первыми шагами кафедры, изучив составленные учебные планы, предложенные методики, Владимир Яковлевич разрабатывает свой вариант системы обучения и научной деятельности. Для углубления специализации необходимо выделение самостоятельной кафедры "Конструкция авиационных двигателей", где будут сосредоточены основы конструирования (описательный курс) и теоретические принципы конструирования авиационных двигателей, методология конструкторских расчетов вместе с проектом авиационного двигателя.
Определив круг дисциплин и научных проблем, которые должны изучаться и исследоваться на кафедре "Конструкция авиационных двигателей", Климов утверждает свое предложение. А возглавив кафедру, приступает к составлению программ, детально продумывая содержание всех лекционных курсов и семинаров.
Выделение в самостоятельную кафедру конструкции авиационных двигателей повлекло за собой создание еще одной самостоятельной кафедры – "Теория авиационных двигателей", где были сосредоточены вопросы теплового и газодинамических расчетов авиационных двигателей и связанные с этими расчетами дисциплины.
Инициатива Климова не ограничилась организационным размежеванием кафедр конструкции и теории авиационных двигателей. Не ограничилась она и разработкой программ, методологии и содержания курса конструкций авиадвигателей, который должен был читаться на новой кафедре.
Владимир Яковлевич разработал ряд специальных глав этого курса, которые читал студентам МАИ. В частности, он предложил оригинальную интерпретацию гидродинамической теории смазки, дав решение актуальной задачи расчета поддерживающего масляного слоя в подшипниках кривошипных головок, главных шатунов многоцилиндровых и звездообразных двигателей. К сожалению, при жизни Климова она не была опубликована, хотя многие его ученики в дальнейшем, при чтении курса авиационных двигателей, излагали студентам эту теорию.
Второй оригинальной главой, или, пожалуй, самостоятельным курсом, была разработанная Владимиром Яковлевичем теория уравновешивания кривошипно-шатунных механизмов многоцилиндровых многорядных двигателей.
Метод расчета уравновешивания многорядных многоцилиндровых двигателей читался им самим как самостоятельный курс и студентам, и аспирантам МАИ. Этот курс впоследствии читался его учениками – в МАИ и РАИ. Данному материалу повезло несколько больше, чем главе о теории смазки. Профессор Г. С. Скубачевский издал литографированное учебное пособие для студентов МАИ с изложением теории уравновешивания В. Я. Климова.
Вновь созданные институты моментально приобрели популярность, а специальность авиационных инженеров становится одной из самых престижных в стране. С каждым годом увеличивается число первокурсников и в МАИ. Климову в самые сжатые сроки приходится заниматься подготовкой преподавателей из числа первых выпускников МАИ, которые начинали свое обучение еще в МВТУ. Он наметил и первые темы диссертаций аспирантов кафедры "Конструкции авиационных двигателей", обеспечил их стажировку в ЦИАМе, на заводах и в научно-исследовательских институтах Москвы и Ленинграда. Сам осуществлял научное руководство. Подготовка молодых ученых шла настолько успешно, что вскоре кафедры авиационных двигателей в МАИ и РАИ возглавили молодые кандидаты технических наук – воспитанники Климова.
А в тот период, когда подходили к защите первые аспиранты, вдруг оказалось, что сам Климов – первый человек в стране в области авиационных двигателей – не имеет абсолютно никаких ученых званий и регалий. И только в июне 1933 года Владимир Яковлевич становится профессором.
В архиве Климова сохранился документ, свидетельствующий о полном безразличии выдающегося ученого, конструктора к оформлению собственного статуса. За плечами были десятки важнейших достижений, главенствующая роль в становлении отечественной авиационной промышленности и науки, а автор всех этих деяний до сих пор оставался по-прежнему только инженером Климовым, блестящим выпускником МВТУ.
"Рекомендация профессора Чудакова В. Я. Климову 11 июня 1933 года.
Владимира Яковлевича Климова я знаю по работе в области авиационной техники с 1918 года – с момента организации Научной автомобильной лаборатории. В развитии этого института В. Я. Климов принимал самое деятельное участие, проведя здесь целый ряд весьма ценных научно-исследовательских работ и занимаясь, одновременно с этим, чисто организационной работой. Под его руководством был создан отдел будущего научного автомоторного института и разработано большинство установок для оборудования этого отдела. В. Я. Климовым было затрачено много работы по линии создания самой методики производства испытаний авиационных двигателей, так как к этому моменту таковая методика еще не была установлена.
Из научно-исследовательских работ, проведенных им в институте, заслуживают внимания: во-первых, испытания целого ряда авиационных моторов с чрезвычайно ценными выводами по оценке конструкции данного мотора и по степени пригодности его для эксплуатации; во-вторых, им были проведены работы по исследованию карбюрации и детонации в авиационных двигателях.
Часть этих работ была опубликована в "Бюллетене научного автомоторного института" и в "Технике воздушного флота", значительно же большая часть их не была опубликована и осталась в форме докладов. Весьма большая работа была проведена В. Я. Климовым по линии конструирования авиационных двигателей. Им была сделана первая попытка создания нефтяного авиационного двигателя.
В дальнейшем он руководил всей конструкторской работой по авиационным двигателям в НАМИ, затем – на заводе № 29 и, наконец, в ЦИАМе (Центральный институт автомотостроения). Им впервые был поставлен вопрос о создании теории конструирования авиационных двигателей и об обосновании их размерностей. Работа по этому вопросу была в свое время напечатана в "Бюллетене НАМИ".
В. Я. Климов, работая на наших авиамоторостроительных заводах и пробыв около трех лет за границей по приемке авиационных двигателей, обладает исключительно хорошим знакомством с производством этих двигателей, что делает его работу как конструктора, научного работника и преподавателя особенно ценной.
Преподавательской деятельностью В. Я. Климов начал заниматься с 1919 года в Московском высшем техническом училище, продолжая в дальнейшем эту работу в Ломоносовском институте, в Академии Воздушного флота. В процессе этой преподавательской деятельности им было составлено несколько учебных пособий по курсу авиационных двигателей. В качестве преподавателя В. Я. Климов проявил себя особенно ценным работником, давая студентам не только формальное изложение предмета, но и глубокое техническое обоснование всех выдвигаемых положений, что в такой новой дисциплине, как авиационные двигатели, является особенно трудным и требует исключительно высокой квалификации.
На основании всего сказанного мы полагаем, что В. Я. Климов вполне заслуживает звания профессора по авиационным двигателям и, руководя кафедрой по данной дисциплине, безусловно принесет весьма большую пользу делу подготовки инженеров в области авиации".
Но судьба распорядилась иначе. Вскоре Владимир Яковлевич распрощается и с работой в ЦИАМ, и с организованной им кафедрой в МАИ. Авиационный пилигрим вновь отправится в далекие края, раздаривая времени свой талант, свою жизнь, оставляя не всегда благодарным последователям свои наработки, мысли, частичку своего сердца…
Последняя встреча
Снова в семье Климовых – Полубояриновых буквально все заботы по дому легли на женские плечи, а в основном организацией быта пришлось заниматься Вере. Отец арестован, муж, как добровольный каторжанин, пропадал на работе, сын – в школе. Ружена Францевна, тяжело переживая арест мужа, впала в депрессию, но, как могла, помогала дочери: готовила обед на всю семью. А время было отнюдь не простое – по стране шествовал голод. Все продукты выдавались по карточкам, и надо было ежедневно выстаивать огромные очереди, чтобы получить свою пайку хлеба, крупы или иные продукты. О колбасах и мясе уже давно забыли, изредка по талонам, которые приносил Владимир Яковлевич, в спецраспределителях для ИТР дополнительно получали селедку, подсолнечное масло или муку, а также более полно отоваривались карточки.
Каждое утро Вера с дочерью пешком отправлялись на Солянку, где в старинной булочной хлеб выпекали хоть и серый, но все еще достаточно вкусный. Отоварив хлебные карточки, возвращались домой, к следующим очередям – уже в таганских магазинах. А по дороге Ирочка, неся свежую духовитую буханку, отщипывала маленькие кусочки и украдкой ела, всякий раз удивляясь, что никто из домашних не замечал ее невольной шалости. Праздником считался тот день, когда на обед удавалось приготовить пшенный суп с маленькими кусочками мяса.
Как и намечали, после получения разрешения на свидание с отцом, в январе тридцать второго, Вера с дочерью побывали в Нижнем Новгороде. Александр Сергеевич прослезился, увидев дочь и подросшую Ирочку, расцеловал своих девочек и все время свидания не отпускал с колен внучку. Вера, наученная жизненным опытом, больше слушала, ни о чем не расспрашивая отца. Ведь любое неосторожное слово, дошедшее до ушей охранников, могло повредить ему. Да и сам Александр Сергеевич все время, отведенное на свидание, был крайне сдержан.
Привычку заботиться о своих родных не истребили и два года застенков. Александр Сергеевич принес с собой маленький кусочек вываренного, почти засохшего мяса и все настаивал, чтобы Ирочка его съела. Слухи о тяжелом положении в стране доходили и сюда, потому все пребывали в уверенности, что родные голодают. Убедить в обратном было невозможно. При расставании Александр Сергеевич сказал:
– Берегите бабушку – ей тяжелее всех. Не обижайте ее, водите почаще в кино – она это любит.
Как только вошедший в комнату охранник произнес: "Свидание окончено", – отец еще раз крепко обнял дочь, расцеловал Иру и, резко развернувшись, словно обрывая связующую нить с миром, не оборачиваясь, ушел.
Спустя месяц арестованный Полубояринов был переведен в Москву, как ему сообщили – в связи с сокращением срока заключения и подготовкой документов к досрочному освобождению. А в начале марта Александру Сергеевичу неожиданно разрешили побывать дома, о чем накануне даже сообщили семье. Эту последнюю встречу Ира запомнила на всю жизнь.
"Привезли деда к вечеру и сказали, что разрешение на побывку дано ровно на 12 часов. С самого утра дома стояла суматоха. Сестры хлопотали над нехитрым ужином, стараясь из самых простых продуктов приготовить хоть что-нибудь праздничное. Бабушка была настолько ошеломлена, что сидела в полном изнеможении. Мы с Олей задумали встретить деда сюрпризом: с помощью Алеши приводили в порядок маленький игрушечный граммофончик, привезенный еще из Франции, который должен был заиграть "Дунайские волны".
Увидев из окна черную машину, Алеша галопом пустился вниз по лестнице и бросился деду в объятия. Так, окруженный спустившимися дочерьми, Александр Сергеевич медленно, несколько раз останавливаясь, поднимался по лестнице к своему дому. Наверху, у самых дверей в квартиру, стояли мы с Олей и в широкий лестничный проем внимательно следили за происходящим. Как только дед вступил на наш этаж, мы торжественно включили граммофон. Но, увы, на нашу тихую музыку никто не обратил внимания, перебивая друг друга, взрослые были увлечены разговором. Бабушка вышла из квартиры, ноги ее не держали, и она буквально упала на руки мужа и окруживших ее дочерей…"
Когда все большое семейство расположилось наконец за вечерним чаем, не сговариваясь, начали наперебой рассказывать веселые или забавные случаи, чтобы хоть как-то разрядить обстановку и отвлечь деда.
Климовы вспоминали Запорожье. Ирочка рассказала дедушке о своей невосполнимой потере. Как однажды, не послушав маму, она взяла на прогулку свою лучшую куклу, купленную в Париже. Ничего подобного ни у кого из подружек не было, и ей захотелось показать свою красавицу. Кукла была с фарфоровой головой, настоящими белокурыми волосами, умела говорить "мама" и пить из маленькой бутылочки воду. Мама не советовала брать куклу на улицу: "Заиграетесь и разобьете. Лучше пригласи подружек домой". Но Ира сделала по-своему. И конечно, закружившись с куклой, одна из девочек упала, и фарфоровая голова французской красавицы была безвозвратно испорчена: парик слетел, а прекрасные голубые глаза провалились. К тому же кукла перестала говорить. С громким ревом Ира поднялась домой и на вопрос мамы: "Что случилось?" – только и смогла произнести сквозь рыдания: "Кукла!" Ира проплакала горючими слезами до позднего вечера, но ни мама, ни вернувшийся с работы отец так и не стали ее утешать. Отец только заглянул в ее комнату и уже за дверью довольно громко сказал:
– Вера, не переживай, она сама успокоится и все поймет. Сейчас уже ничем не поможешь. Горе надо пережить самой.
Это были те самые слова, которые и было нужно услышать дочери. Это был урок на всю жизнь: если уж виновата, то разберись сама, думай наперед – жалеть о содеянном поздно. "Только там я поняла, какой же строгий у меня папа. А куклу мы вместе с мамой починили на следующее утро. Вложили ей в голову вату – глаза перестали проваливаться, приклеили на голову парик. Она так и осталась моей любимой игрушкой-подружкой", – закончила Ирочка свой рассказ.
Вера продолжила рассказ своими запорожскими воспоминаниями:
– А я хочу рассказать "трагическую историю" единственного Володиного выходного. Он, как всегда, пропадал на заводе, мы с Ирочкой, если и гуляли, то недалеко от дома. А так хотелось побывать на природе, искупаться – ведь все-таки Днепр в двух шагах. И вот наконец-то дождались. У Володи выкроился выходной день. С утра решили попасть на прекрасный зеленый остров с песчаными пляжами посреди Днепра, кажется, его называли Хортица, которым постоянно любовались издалека. Он представлялся райским уголком, безлюдным и прекрасным. Собрали с собой снеди целую корзинку, взяли купальники – и в путь. Дойдя до того места, откуда можно было на лодке доплыть до нашего острова, увидели трех рыбаков. Одного из них попросили довезти нас до острова, а спустя четыре часа – забрать назад. Рыбаки как-то странно переглянулись, но ничего не сказали. И быстро доставили, как нам представлялось, на прекрасный остров Робинзона.
Лодочник уплыл, мы только расположились позагорать, как вдруг вскочили все поочередно. Тучи изголодавшихся комаров со всех сторон устремились к нашим оголенным телам. Что тут началось! Мы в воду – они за нами. Нырнешь поглубже, скроешься от несносного зудения, а как только вынырнешь – они тут же впиваются в лицо с каким-то остервенением. Володя попробовал развести костер, чтобы немного облегчить наши мучения дымовой завесой. Но куда там! Комарам и дым оказался не помеха. К тому же у костра у меня разболелась голова. Мы махали руками, прыгали, подавали сигналы импровизированными факелами. Но все напрасно – лодочник преспокойно спал в тени своей лодки. Так мы и промучились все четыре часа. Когда же он наконец приплыл, наши лица были неузнаваемы: сплошной отечный укус, даже не видно глаз.
Утром, как только я вышла за продуктами на рынок, соседка, посмотрев на мое раздувшееся иссиня-красное лицо, сочувственно спросила:
– Что ж это твой-то так тебя разукрасил?
Я так растерялась, что не нашлась, что ответить…
Все дружно рассмеялись, а больше всех сам Владимир Яковлевич.
Потом Алеша показывал деду самые причудливые химические опыты. Он все больше увлекался химией, все вечера что-то мудрил над своими пробирками да колбами и тут явил перед родными все свое умение: то что-то вспыхивало небольшим салютом и долго искрилось, то жидкость в колбе приобретала самые причудливые окраски, то сделанная им надпись просто исчезала бесследно.
Ночью у Александра Сергеевича случился приступ "грудной жабы" (стенокардии). Сквозь сон Ира слышала суету в доме и поразившие ее страшные слова – "грудная жаба". Когда же дети проснулись, деда уже не было. Отпущенные судьбой часы пролетели. Как один миг.
Взрослые долго обсуждали это свидание и надеялись на скорое освобождение главы семьи.
Когда через несколько дней Ружена Францевна пришла к тюремному окошку в надежде услышать наконец хорошую новость, ей передали маленький кусочек бумаги с корявыми неровными строчками: "Мне сделали небольшую операцию…", – и еще несколько слов совсем неразборчиво.
Посмотрев в книгу, охранник безразличным тоном добавил:
– Александр Сергеевич Полубояринов умер.
Эти слова, сказанные скрипучим равнодушным голосом, не сразу дошли до сознания Ружены Францевны. И только спустя несколько минут, проглотив застрявший в горле ком, она спросила:
– Отчего умер? Когда умер? Осталось ли хоть что-нибудь из его вещей?
– Ничего не знаю, больше ничего не записано.
Шатаясь, в полузабытьи, Ружена Францевна добралась до дома и только здесь, сев в кресло, потеряла сознание.
Еще долго она продолжала ходить в приемную ОГПУ, втайне надеясь на ошибку. Это была последняя весточка, и больше никаких сведений об Александре Сергеевиче семья не добилась. Ни жена, ни дочери так до конца дней и не узнали, что же стало с их отцом, мужем.
И только спустя 70 лет, когда у Александра Сергеевича уже появились правнуки, праправнуки и даже прапраправнуки, на посланный автором этих строк запрос был получен ответ – справка из ФСБ РФ от 28.12.00 за № 10/А-4662, из которой родные узнают, что "по данным Главного информационного центра МВД РФ, Полубояринов Александр Сергеевич умер 29 марта 1932 года (место смерти не указано). Реабилитирован в 1989 году".
А тогда все запросы оставались без ответа, и даже Владимир Яковлевич, обладая исключительным доверием и уважением властей, ничего не смог изменить. Так, в полном неведении о судьбе Александра Сергеевича, Климовы покинули Москву, в очередной раз отбыв по заданию наркомата в командировку.
Время дороже всего
Казалось, ничто не сможет нарушить четкий план постепенного превращения нашей страны в авиационную державу. Строились новые и модернизировались уже существующие авиационные заводы, сформировались и заработали мощные научно-исследовательские центры, начала давать прекрасные результаты созданная система подготовки специалистов в институтах и техникумах. Но… оказалось, что времени на разбег просто нет.