Российская Православная Церковь с первых же дней приняла деятельное участие в помощи больным, раненым и пленным воинам, в организации лазаретов и богаделен. Молебны о даровании победы русскому оружию совершались после каждой литургии, во всех храмах звучали напутствия уходящим на фронт. Монастыри перечисляли в благотворительные фонды свои неприкосновенные и запасные капиталы, многие иеромонахи поступили в военные священники.
Одним из первых отозвался на всеобщее бедствие и литовский народ. В Декларации общественных организаций и руководителей литовской прессы от 21 августа 1914 года было сказано:
"…Ныне настал решительный час. Мы снова плечо к плечу с русским народом вступаем в упорную и тяжкую борьбу с тевтонским наследием - всепоглощающим германизмом, который теперь, спустя пять веков после нанесенного ему решительного удара, снова поднял голову и снова грозит славянству. Мы верим, что нынешняя борьба - это последнее звено в победной цепи, начатой под Грюнвальдом. Мы верим, что наши зарубежные братья по крови будут освобождены от германского ига и воссоединены с нами, ибо историческая миссия России - быть освободительницей народов. Россия их объединит не ради поглощения, а для мирного, культурного сотрудничества. Весь литовский народ окрылен этой надеждой".
Тяжелейшее служение выпало на долю архипастыря Литовской епархии. Удовлетворение религиозных нужд фронтовых частей, нравственная поддержка солдат и офицеров, врачебная помощь и широкая благотворительность имели в лице владыки Тихона горячего вдохновителя и бескорыстного дарителя. Он все время в дороге: освящает лазареты, совершает молебны в них, обходит тяжелораненых, выступает с успокаивающими словами перед беженцами, окропляет святой водой и благословляет полки, совершает панихиды с поминовением православных воинов за веру, царя и Отечество на брани убиенных. "А я все езжу, - пишет он, - возвратился вчера, а на днях опять поеду в другие места, и военные просят, и на позиции". А просьб с фронта с каждым днем все больше: "Не откажите в Ваших молитвах перед Господом о даровании нам победы над врагом".
Но уже занята врагом большая часть Литовской епархии, немцы под стенами Вильно. Архиепископ Тихон вывозит в Москву мощи святых Виленских мучеников Антония, Иоанна и Евстафия - первых борцов за православие в Литве. И снова во фронтовые города - Друю, Дисну, Лужки, в иные свободные от неприятеля островки своей епархии. И что удивительно: рядом фронт, кажется, одна думка должна быть у всех - как жизнь свою сохранить, голодом и холодом детишек не заморить, - так нет же! Как и сто лет назад, когда в Россию пришел Наполеон, война разбудила религиозное чувство народа, и всякий раз архиепископ Тихон служит в переполненных храмах. После молебнов о даровании победы над врагом к владыке зачастую подходили под благословение и католики, и староверы.
За труды во славу Отечества в 1916 году император Николай II пожаловал архиепископу Тихону бриллиантовый крест для ношения на клобуке.
На время мировой войны падает и присутствие владыки Тихона в Святейшем Синоде, куда он и раньше неоднократно вызывался из Северо-Американской и Ярославской епархий и где снискал себе уважение среди иерархов Российской Православной Церкви.
К осени 1916 года тяготы войны остро ощутило все население России: полтора миллиона убитых, четыре миллиона пленных, призвано в армию еще около пятнадцати миллионов новобранцев. Были, конечно, и радостные вести и надежды: наладилось сносное снабжение армии, перестроенная на военный лад промышленность утолила "снарядный голод", союзники признали притязания России на Константинополь и проливы Босфор и Дарданеллы, которые должны были отойти к ней по окончании войны. На март 1917 года намечалось решающее наступление на фронте, которое должно было закончиться победным шествием на Берлин.
Наступил 1917 год…
СЕМНАДЦАТЫЙ ГОД
Вряд ли москвичи когда-нибудь с таким упоением судачили о политике, как в 1917 году. Да и можно ли не порассуждать, когда настали времена похлеще Смутного, мир вот-вот перевернется, и, глядишь, кому-нибудь выгода будет, тут не упустить бы планиды.
Первым делом до Москвы докатился из Петрограда слух, что вот кончится зима - и на всех союзных фронтах перейдут в наступление. Так что жди к осени русских в Берлине. Москвичи от хорошей вести, конечно, приосанились и наговорили ворох патриотических речей. Но вскоре пришла иная весть: что в Петрограде хлеба нет, что там революция и все министры арестованы. Ну, арестованы, и ладно, мало ли господ проворовываются. Да и хлеб подвезут, надо только с железнодорожниками построже быть. А вот что поистине потрясло жителей Первопрестольной, привыкших короновать у себя государей, так это отречение от престола императора Николая II. С ужасом спрашивали друг друга: что же теперь будет? Ведь всегда были цари… Но многие радовались, опьяненные свободой. Повсюду мелькали красные банты, красные флаги, красные полотнища. Срывали царские портреты, распевали про императора скабрезные куплеты.
Один кричит:
- Марсельезу! Марсельезу!
Другой, несмотря на пост:
- Христос воскресе!
Третий затянул многолетие Временному правительству.
Лишь протодиакон в церкви плачет, читая народу последний манифест императора. Да офицер с пустым рукавом обескуражен:
- Что же такое? Две было святыни - Бог и царь. Одной не стало… Пойду пьянствовать.
Москва высыпала на улицу, будто в Светлое Воскресенье. Группы вооруженных рабочих и студентов радостно тащили в Думу пойманных на квартирах возле своих семей городовых. На Андроньевской, Рогожской, Таганской площадях каждодневно шумели митинги, завершавшиеся шествиями к Кремлю с пением "Интернационала". Даже воры собрали свой митинг в цирке Никитина, потребовав от нового общества оказать поддержку преступнику, приобщить его к свободной и радостной жизни.
Появились доселе неслыханные словосочетания: "коренная ломка", "платформа партии", "акт рабочей тактики". Ораторы разъясняли еще вчера патриархальным москвичам, что люди делятся не на мужчин и женщин - это для революционных преобразований несущественно, а на "левых" и "правых", "социалистов" и "черносотенцев", "либералов" и "консерваторов".
- Русские - святой народ! - размахивая пуком газет, радуется профессор Московского университета. - В России великий переворот - и ни капли крови! Невиданное в истории явление!
- Товарищ, посторонись! - кричит извозчик.
- Товарищ, все позволено! - светел лицом рабочий.
- Товарищ! Россия воскресе! - отвечает на пасхальное приветствие дезертировавший с фронта солдат.
- Товарищ! Грабь награбленное! - как молитву, повторяет пьяненький мужичок.
Наступило лето 1917 года. Радость сменилась тревогой за будущее, злобой, что нет хлеба, страхом перед грабежами и насилием, предчувствием надвигающегося хаоса, царства Антихриста.
Тыловые армейские гарнизоны громили винные лавки, а фронтовые в полном составе бежали с полей сражения в Москву. В городе появились бесконечные "хвосты" за хлебом, молоком, калошами. Картофель, морковь и свекла распределялись через домовые комитеты. С каждым днем росло число притонов, домов свиданий, тайных ресторанов.
Кондукторша в трамвае, рассердившись на пьяных солдат, вопила:
- Хоть бы немец скорее пришел, показал вам, где раки зимуют!
В Хамовниках толпы народа сутками ходили за вновь явленной чудотворной иконой Божией Матери "Державная", сжимавшей в руке царский скипетр.
В Церкви, как и во всем государстве, было тоже неспокойно, начался разлад среди церковного клира и мирян. Новым обер-прокурором Святейшего Синода стал В. Н. Львов, заявивший, что демократия и социализм ничем не отличаются от христианства. Он объявил свою персону "центром религиозного и общественного движения" и разослал секретарям духовных консисторий распоряжение следить за архиереями и доносить ему об их поведении. Шесть архиепископов, присутствовавших в Святейшем Синоде, и среди них владыка Тихон, не посчитали для себя возможным потакать политике "обер-милиционера" Львова и выступили с заявлением:
"Временное правительство в лице своего обер-прокурора В. Н. Львова 4 марта в торжественном заседании Св. Синода объявило нам о предоставлении Св. Православной Российской Церкви полной свободы в ее управлении, сохраняя за собой лишь право останавливать решения Св. Синода, в чем-нибудь несогласные с законом и нежелательные с политической точки зрения. Св. Синод во всем пошел навстречу этим обещаниям, издал успокоительное послание православному народу и совершил другие акты, необходимые, по мнению правительства, для успокоения умов. 7 же марта г. обер-прокурор объяснил, что Временное правительство считает себя облеченным всеми прерогативами прежней царской власти в церковных делах, он же, обер-прокурор, и представитель и участник в ней и уже, помимо Синода, получил от нее поручение выработать проект церковных преобразований. Таким образом, в Св. Синоде обер-прокурор не только остается фактическим хозяином и начальником, как при прежнем режиме, но, как член Исполнительного комитета, оказывается на неопределенное время до созыва Собора и безапелляционным вершителем церковных дел. Ввиду столь коренной перемены в отношениях государственной власти к Церкви, нижеподписавшиеся не считают себя вправе, без особых полномочий от российской иерархии, брать на себя ответственность за все мероприятия, какие Временное правительство или единолично г. обер-прокурор найдут нужным провести в церковном управлении, и потому нижеподписавшиеся не считают для себя возможным, без таких полномочий, оставаться присутствующими в Св. Синоде, сохраняя, конечно, к нему сыновнее послушание и должное повиновение Временному правительству.
8 марта 1917 г. Св. - Троицкая Александро-Невская лавра. Петроград.
Подписали: Сергий, архиепископ Финляндский; Тихон, архиепископ Литовский; Арсений, архиепископ Новгородский; Михаил, архиепископ Гродненский; Иоаким, архиепископ Нижегородский; Василий, архиепископ Черниговский".
В отместку архиепископам Львов сам подобрал и сам утвердил новый состав Святейшего Синода. Более двадцати "консервативных" архиереев он лишил кафедр и бросился в центр русской святости Москву искать поддержки "в борьбе против старого состава Святейшего Синода и епископата Русской Церкви".
Львов стремился то ли уничтожить, то ли надсмеяться над православием. Его детище - газета "Московский церковный голос" устами протоиерея А. И. Введенского советовала переходить в богослужении с церковно-славянского на русский язык. Устами епископа Вельского Серафима ужасалась, что московское духовенство не отметило праздничными богослужениями "праздник свободы" 1 мая по новому стилю. Устами священника М. Смирнова призывала "сбросить рясы": "Не потому ли мы так и обособились в какую-то замкнутую классовую касту, что слишком разнимся от всех своей злосчастной рясой? А ведь согласитесь, что такая замкнутость - огромный тормоз в нашем деле. Не потому ли и миряне так обидно сторонятся нас, что слишком чужды мы для них своим внешним видом?.. А всему причиной - та же несчастная ряса. Снимите ее, оденьтесь, как все, и то же общество примет вас как своего; вы уже не станете посмешищем, а будете просто и даже с почтительным оттенком: "священник-гражданин"…"
Но как ни митинговал "обер-милиционер", Москва, этот милый каждому россиянину город, не допустила анархии и разрухи в Церкви, оставаясь верной древлеотеческому православию. Первопрестольная устала от безвластия и новшеств авантюристов и потому, отказавшись от ставленников Львова на Московскую кафедру, направилась 29 июня, в день первоверховных апостолов Петра и Павла, к Спасским воротам Кремля встречать нового своего архипастыря - владыку Тихона.
"Европейски просвещенный архиепископ Тихон, - сообщал о выборах московского архипастыря "Богословский вестник", - на всех местах своего епископского служения проявил себя независимым деятелем высокой честности, твердости и энергии и одновременно человеком большого такта, сердечным, отзывчивым и чрезвычайно простым и доступным как в деловых, так и в частных отношениях к людям. Замечательно, что при всей эмоциональности, которую иногда принимало обсуждение кандидатов на избирательном съезде, никто не мог бросить даже и тени чего-либо компрометирующего на личность архиепископа Тихона".
И, как и в былые годы, многие сотоварищи владыки Тихона связывали его деятельность с восстановлением патриаршества.
"29 июня 1917 года. Одесса.
Высокопреосвященнейший Владыка!
До нашей далекой окраины докатилась великая славная весть, что Вы избраны Собором духовенства и мирян Моcквы и Московской епархии на кафедру великих российских святителей Петра, Алексия, Ионы, Филиппа, Гермогена и Никона. Бесконечно счастлив за Вас, дорогой владыка, за наш академический курс, за Ваших избирателей. Сбываются и сбылись уже почти и, Бог даст, сбудутся мечты и пожелания Ваших однокурсников, соседей по номеру, видеть Вас российским патриархом. Всемогущий вручает Вам жезл первого устроителя отечественной Церкви митрополита Петра. Дай Боже Вам, Владыка, полноту даров Святого Духа, дабы вести корабль Церкви путями славными. Помоги, Господи, чтобы голос Московского архипастыря пронесся по России от края до края, соединил разрозненных, угасил пожар страстей человеческих, принес всем мир и успокоение.
Вашего Высокопреосвященства бывший академический однокурсник и товарищ протоиерей Сергий Петровский".
ВОССТАНОВЛЕНИЕ ПАТРИАРШЕСТВА
Мечта о русском патриаршестве возникла в середине XVI века как осознание Русской Церковью перехода к ней от павшего Царьграда Вселенской миссии православия. 26 января 1589 года среди древних патриарших кафедр появилась новая - Московская, что стало доказательством духовного авторитета Русской Церкви и силы Русского государства. Царь Федор Иоаннович, с благословения константинопольского патриарха Иеремии, на торжественной церемонии выбрал из трех кандидатов достойнейшего - митрополита Московского Иова и вручил ему символ патриаршей власти - посох святого митрополита Петра. В Успенском соборе Московского Кремля после Божественной литургии владыку Иова трижды посадили на патриаршее место с пением "Ис полла эти, деспота!".
Царь поднес первому русскому патриарху золотую панагию с драгоценными камнями "да клобук вязан бел с камением, с яхонты и с жемчуги, наверху площ золот чеканен, а на нем крест; по клобуку ж дробницы золоты чеканены".
Деяния первых патриархов совпали со Смутным временем, с попыткой поляков уничтожить русскую государственность. Святитель Иов, не признавший Лжедмитрия, стал первым в череде русских патриархов-мучеников. Сторонниками самозванца он был схвачен в церкви во время молитвы, жестоко избит и заключен в Старицкий монастырь, где через два года умер. В то поистине Смутное время патриарх Иов показал силу своей воли, непоколебимую твердость и великую любовь к Отечеству.
Продолживший борьбу с иноземцами патриарх Ермоген был заточен в темницу, где и скончался от голода и жажды, но перед смертью успел послать с верными людьми проклятие изменникам, "а вам всем благословение и разрешение в этом веке и в будущем за то, что стоите за веру непоколебимо, а я должен за вас Бога молить".
Не единожды Русская Церковь во главе со своими святителями, жертвуя телом, но не духом, возглавляла спасение Родины от порабощения. Но только земля успокаивалась от пролитой крови, как Церковь, чуждаясь политики, становилась мирным богомольцем, привносящим в народ духовные заповеди, нравственные законы, миропонимание, красоту, память о прошлом, об обычаях и устоях.
Но 16 октября 1700 года, со смертью патриарха Адриана, император Петр I, испугавшись, что новый избранный Церковным Собором патриарх станет в России вторым государем и возглавит недовольных государственными реформами, решил подмять под себя Церковь, уничтожив патриаршество и, в подражание лютеранству, учредив для управления церковными делами Духовный коллегиум, или Синод.
Святейший Синод получал и обязан был исполнять указы, поступавшие из Сената, Верховного тайного совета и Кабинета министров. Обер-прокурор Синода стал государевым оком в Церкви, зорко надзирающим и властно повелевающим. Государство постепенно поглощало как органы управления Церкви, так и ее имущество и земли. Но православие на Руси, как и прежде, оставалось всенародной религией, свет его проникал в самые глухие селения, подвижники благочестия - святитель Тихон Задонский, преподобный Серафим Саровский, преподобный Амвросий Оптинский - сохраняли небесную чистоту христианства.
Ни в XVIII, ни в XIX веках не умирала в народе мысль о возвращении России патриарха - великого народного угодника, Святейшего отца народа православного, его Печальника и Заступника.
Наступил XX век, век растерянности и раздора, окончательной утраты силы традиции, начала распада Российского государства. И тут вдруг все вспомнили о Русской Православной Церкви, насчитывавшей более ста миллионов прихожан, двести тысяч священноцерковнослужителей, семьдесят восемь тысяч храмов, многочисленные общины в Северной Америке, Западной Европе, Японии, Китае, Персии. Вспомнили, что в каждом русском доме, в каждой конторе и магазине висит икона, а каждый русский крещен и миропомазан. Вспомнили, что единственное место в России, поделенной на классы, партии, богатых и бедных, где хотя бы кратковременно люди чувствуют радость единения, - Церковь. Взоры высших чиновников, из которых многие и в Бога-то не верили, с надеждой обратились к православию. Они, два века его уничтожавшие и разорявшие, теперь, боясь развала государства, возжелали сохранить Россию с помощью сильной Церкви. Председатель Кабинета министров граф С. Ю. Витте непрестанно торопил императора Николая II с созывом Собора. Ему вторили высшие православные иерархи, убедившиеся в необходимости борьбы с глубоко пустившими корни в русскую землю иноземными "измами" - атеизмом, марксизмом, анархизмом. Надеялись, что с восстановлением соборности и патриаршества установится постоянное взаимодействие между духовенством и мирянами, что все дела - и духовные, и государственные - будут решаться всем миром, соборно. Патриарх же станет добрым пастырем, отцом всех духовных чад, символом соборного начала.
Восстановление патриаршества, писал в Святейший Синод архиепископ Алеутский и Северо-Американский Тихон, "не только бы отвечало достоинству и величию Русской Церкви, но и управление ее более приближало к строю, начертанному в канонах".
Но партийные лидеры - как либералы, так и консерваторы - держались иного мнения. "Передовая интеллигенция" считала Церковь пережитком прошлого и не хотела, чтобы она смущала "новое общество" своей приверженностью к старине. Монархисты же довольствовались послушной властям Церковью и боялись, что, освободясь от опеки государства, она станет на сторону политических реформ.
Левая и правая печать дружно обрушила на читателей лавину ловких слов, доказывая, почему нельзя восстанавливать патриаршество.
Левые. Наступит небывалая диктатура в Церкви, и тогда прощай соборность.
Правые. Патриарх станет соперником царя.
Левые. Народ будет требовать великолепия для патриарха, а интеллигенция из-за этого потешаться над ним.
Правые. У нас наступает свобода печати, и брань в прессе на патриарха будет иметь для Церкви вредные последствия.
Левые. Если в патриархи будет избран человек смиренный - это глупо, властолюбивый - ужасно.
Правые. Патриаршество на Руси уже однажды вызвало раскол в Церкви.