18 мая, пятница. Поселили в гостинице Совмина. Сразу же ушел гулять и умилялся. Ходил по прежним местам. В сквере другой - уже Марксу - памятник. А ведь в центральном сквере помню еще и памятник Сталину. Зашел в садик Дома офицеров, и сразу же вспомнились первая репетиция и сбор трупп. Какой нахал, никогда не играя даже в самодеятельности, устроился артистом.
Утром рано встал, час ждал машину, чтобы ехать в Джезак. По дороге сплошные поля хлопчатника. Я еду в машине вместе со знаменитым узбекским писателем Шукрулло. Я никогда не думал, что после пленума по выдвижению в народные депутаты мои пути пересекутся с этим человеком. Шукрулло единственный, кстати, запомнившийся мне узбек в нашем многонациональном художественном радиовещании. А проработал я на этом вещании почти десяток лет. Он сидел, освободился в 54-м. Подробности из разговоров в машине: Панджекидзе, Кугультинов и он, Шукрулло, сидели в Норильских лагерях. Рассуждение его о лагерной шпане - дети кулаков. Ему говорили: "Ты недоволен советской властью?" - "А почему я должен быть ею доволен? Исключали из школы. Раскулачили родителей будущей невесты, потом она пропала перед свадьбой". Рассказывал о личности Хамида. Его руки, как и руки многих писательских начальников, в крови.
Джезак. Впечатление от города. Открытие музея и сам музей. Мое интервью русскому радио. Открытие бюста. Двоюродный брат поэта - ныне министр иностранных дел. Обед в колхозе "Москва". "Москва, Москва, люблю тебя, как сын…?" Именно здесь родился и поэт Шараф Рашидов. Рашидова помню по встречам с ним в Навои на правительственной даче. Изысканный был человек. Много слухов о его смерти. Открытие еще одного памятника. Ужин на траве. Замечательное, но очень дорогостоящее гостеприимство. А в полях с утра до вечера гнут спины женщины и дети, счастливый труд. Встреча в обкоме.
Утром читал Чаадаева. С жадностью, с огромным вниманием. Вроде бы все доказательно, но так ли все?
Вечером открытие памятника. Большая, в человеческий рост, фигура, вознесенная на платформе, на столбе. Все густо посеребрено. Поэт в тройке с заметно выступающими гениталиями. Ужинали тут же за огражденным белой материей участком. Столы выстроены квадратом, водку подавали в чайниках: "белый чай", "холодный чай".
19 мая, суббота. Боюсь, что юбилейные дни в первую очередь запомнятся непомерными трапезами. Три выступления: в колхозе "Навои", школе имени Алимжана, в пединституте и в городском театре. Мне все труднее и труднее извлекать нечто из неизвестного. Пока выяснил, что Алимжан - лирический поэт, кажется, даже переводил Есенина. В гостинице нет воды, вообще она вроде только что открылась. Дело оправдывается тем, что все здесь - площадь, фонтан, памятник, гостиница - возведено за три месяца. Здесь, как в Египте, прикажут - шапками накидают гору земли. Перед гостиницей огромная круглая площадь, на которой раньше стоял бюст Рашидова. Его сняли. Все готовилось к новому открытию. Надо сказать, что современная космическая архитектура Джезака восхищает. Это надо обязательно сделать перед глазами русских писателей. Широкий, чистый, продуваемый проспект одной стороной упирается в горы. Само ложе бюста, подставка под безделушку, сделано далеко не случайно. Использованы все архитектурные приемы, известные с древности и вызывающие чувство приниженности человека перед идолом. От гостиницы, от партера, с одетыми в камень на разных уровнях островками зелени, лестницы амфитеатром спускаются вниз к огромному низкому блюду, вылепленному, словно Дворцовая площадь в Ленинграде: гранитные ленты и розы из бледной брусчатки. А там уже пологие лестницы - для цветов - ведут на низкий холм с одиноким деревом. Великий человек неприступен в своей тайне. Пуп земли. Здесь одинокий, как орех в пустыне, стоит бюст правителя и строителя. И все это со временем разлетится прахом.
21 мая, понедельник. В 15.00 в Москве. Вылетел около 7 утра.
Утром 20-го уехали из Джезака, председатель горисполкома рассказывал, как снимали бюст Рашидова. Всю площадь рано утром окружили солдатами, боялись волнений, но в Джезаке, оказывается, никто из жителей на улицу не вышел, все сидели по домам и плакали. Через три часа после прощания в Джезаке, уже в Ташкенте, напротив музея В.И.Ленина, мне показали то место, залитое асфальтом, где была прежде могила Рашидова. Странные путешествия совершают подчас у нас покойники.
Ни на рынок - а надо бы прихватить с собой какие-нибудь гостинцы, - ни в город не ходил. Писал речь для торжественного заседания в Театре имени Алишера Навои. Через 30 лет мне предстояло выйти на ту же самую сцену. Только в молодости так хорошо помнишь былое. На 7 ноября Театр ТуркВО играл одну, финальную картину из "Кремлевских курантов" во время праздничного концерта. У меня здесь была роль: впустить в ленинский кабинет зарубежного писателя и принести стакан чая. На этой сцене наши декорации казались макетом. Я шел, шел, шел, пока мне не пришлось говорить свою единственную реплику. Хорошим актером я не был, я слишком много рассуждал. Слишком много рассуждающий человек не сможет стать и хорошим писателем. И вот через 30 лет я снова иду, иду, иду из президиума к трибуне. Но тогда все было как-то больше, зал напоминал черную яму. Речь свою я произнес с одной ошибкой. Зал мне ее не простил. Он мне просто хорошо похлопал. Писательница Майя Борисова, с которой я сдружился во время этих узбекских дней, сказала мне: "Ты - умница и молодец! Если бы не оговорка вначале: Хаким вместо Хамид, свою "скандирку" бы ты имел. А вообще, без дураков - хорошо сказал. Точно. Просто". Ах, эти трудные и такие похожие иностранные имена.
22 мая. Был на девяти днях у Валерия Коксанова. Сначала ездили на кладбище. Плохое утешение для родителей - количество цветов, уже планируемый дорогой памятник. Это бессмысленные жертвы забвению, которые не выправят ничего. На девяти днях пришлось говорить первым. Я постарался сделать это искренне и просто.
С годами стало тяжело лукавить. Жалко, был умен, мог бы сделать замечательную карьеру и выстроить очень интересно свою жизнь. Достаток если и не сгубил, то и не помог. Люди, не занимающиеся творчеством, должны раньше иметь детей.
24 мая, четверг. Обнинск. Приехал вчера. Сразу же поехал в церковь, в Спас-3агорье. Какое-то удивительное чувство охватывает меня в храме, будто я пытаюсь вспомнить детское, забытое. Очень хочется поверить и примкнуть душою. Во всяком случае, не "бессмертие" и "бездетство" тянет меня в церковь, а нечто большее. В церкви вспоминаю одну и ту же картину из давнего: покупку на рынке в Калуге Евангелия. Как только такие книги продают и как их покупают! Продавала какая-то женщина с платка или рогожки, разложенной на земле. Я читал Евангелие вслух неграмотной бабушке Евдокии Павловне. Вспоминаю опять реку, огромные льдины на берегу в половодье, и дальше картина раздваивается: мы сидим с бабушкой на скамейке, и я читаю: "Енох родил…?" или бабушка в сером суконном пальто, с фигурными прошивками, от "тех времен" идет в "штунду", я помогаю ей, и мы ищем молельный дом баптистов. Поразителен ее приход к вере. Кто "совратил" ее, рязанскую крестьянку, воспитанную в строгой и привычной религиозности, в другую веру? И как прочно она поверила именно в эту, без икон и хоругвей, церковь. Господи, Господи, обрати меня хоть в какую веру, но только всей силой душ и… Утром еду в Москву на приемную комиссию в Литинститут. Все время читаю присланные работы и над каждой много думаю. В отличие от любого другого института здесь "испортить" или "создать жизнь" предоставляется не самому студенту, а преподавателю.
29 мая, вторник. Сегодня избрали Ельцина. Душа моя протестует, но думаю: может быть, к этому политику я подхожу предвзято как к человеку?
Вечером сидел и смотрел альбом "Благовещенский собор" и вдруг впервые не умом, а сердцем, всем естеством понял, вдруг нашло: тихо и спокойно для меня зазвучали иконы. Не как картинки, а как реальные живые сюжеты.
Хочется заниматься реальным милосердием. Душа моя невостребованна.
Мой новый роман встал на картине семейной жизни. Звонил из Горького Слава Филиппов. Он прочел "Технику речи". Очень хвалил и передал мнение своих студентов: "Есин - очень несчастен в любви". Вычитали!
5июня, вторник. Все утро разговаривали с Элей Шугаевой - интервью для "Литгазеты". Все записал и на свой магнитофон. Надо расшифровать и внимательно посмотреть. Информационный повод - юбилей радищевского "Путешествия". Был в "Сов.России" у С.П., вечером заходил к Валере Юдину. Долго говорили о Горбачеве, о ситуации. Как Горбачев заискивает перед публикой!
6 июня, среда. Появилось заявление "независимых писателей". Мы об этом много и давно говорили с Шугаевым и А. А. Михайловым. Хорошо, что почти нет случайных людей, но удивительно - все здесь русские, именно русскому, наверное, сердцу ближе всего независимая позиция. Обидно, что наши устроители засуетились и не дали возможность В.И. Астафьеву стать первым в этом заявлении. В этой композиции сильнее всего был бы алфавитный принцип.
11 июня, понедельник. Весь день провел в "Литгазете". Эля Шугаева очень прилично сделала мою статью. Тем не менее я все время караулил, делал вставки, следил за сокращениями и дуростью начальства.
13 июня, среда. Вечером видел Сергея Ивановича, говорили об архитектуре. Под мозаиками Коринова в метро не душно. Метро вообще меня занимает. Читаю книжечку Ивана Панкеева о 30-летних. Написано жидковато, много журнализма, но сама информация нова и систематизирована. Обратил внимание на мысль, что критика - это текущая философия.
25 июня. Занят лишь двумя вещами: своим новым курсом в Литинституте и романом.
Еще немножко почитываю. Прочел "Убийство евреев в Бердичеве" Гроссмана - произвело впечатление скрытой, затаенной, почти не возникающей на поверхности страстью; какая-то новая ипостась современного эпоса, прочел "Проект Вышинского" Аркадия Ваксберга. Последнее просмотрел с жадностью: в романе я многое проделал, что он уже давно открыл. В частности, его соображения относительно преподавания пения в школе. У меня - балет.
Политические страсти все время на периферии; в моем возрасте уже можно иметь достаточно доказательств, что все это - грязь. Милые общественные деятели уверяют народ, что надо еще потерпеть. За этим терпением проходит жизнь.
В "Литгазете" объявили, что "Апрель" скоро выйдет, значит, появится мой "Венок геодезисту".
Крепко я купился со сроками в этом альманахе.
2 июля, понедельник. Любимое мое время года с длинными, светлыми вечерами, - вершина года, пик жизни.
Мало пишу в дневнике, ленюсь. Но все, что происходит, по сути, меня мало трогает. Волнует только, что так все бурлит и перерыто, что не останется места для могил. Недавно получил из Костромы книжку от Виктора Бочкова - на одной из первых страниц написано: в райкомовском гараже, где-то в Кологриве, нашлась чугунная плита с могилы графа Федора Толстого - "вернулся алеутом и крепко на руку нечист". Что делается в нашей стране! Отбило у всех память и совесть.
Много размышляю о партии, все здесь для меня открывается в ином свете. Смущает не 37-й или 20-е, хотя это ужасно, но это кровь истории, однако каков наш-то сегодняшний, просвещенный и независимый день. Выйти из нее - не позволяет гордость. Самые серьезные открытия - открытия сегодняшние. В пятницу состоялось заседание приемной комиссии. Из 25 или 27 рекомендованных рецензентами работ я отобрал, допустил до экзаменов только 18. Ощущение собственной жестокости, несправедливости и совершенного греха. Волнуюсь: какой же будет новый курс?
Вчера, в воскресенье, вернулся с В.С. из Обнинска. Утром, во время пробежки, удалось "увидеть" судьбу Ламары - сделаю ее Верховным судьей. Дай бог, все потихонечку в романе пойдет. Мне кажется, многое уже в роман не помещается.
Утром Валя прочла, что умерла Раиса Давыдовна Копелева, я с ней встречался в Копенгагене. Она была самой разумной и сердечной изо всей компании.
Эпитет - продлевает время глагольного движения.
1 июля, суббота. Утром в Обнинске видел два чудовищных объявления: "Меняю десять талонов на спиртное на один талон на мужскую обувь". Вот тебе и нравы, вот тебе и особенности экономики. И другое объявление: "Меняю новый японский видеомагнитофон на автомобиль". Здесь и с той и с и с другой стороны в обмене участвуют соблазны.
Думал о сегодняшнем дне, о политике, о партии. Я постепенно ломаю себя. Народ имеет право даже на заблуждения. Новое поколение хочет построить свое счастье, пусть даже на обломках. В разрухе, во всеобщих перестановках у них больше шансов на первенство, на возможность обойти сверстников.
Вечером вчера дочитал Георгия Гапона "История моей жизни". Это аспект точки зрения на возникновение и развитие революционной ситуации в 1905 году. Все осветилось несколько иным светом. Сколько, оказывается, крови и на царе Николае II. Его смерть - мучительную и безнравственную казнь - я никогда не смогу оправдать, нет оправдания ни одному человеку, к ней причастному, но его смерть - это следствие его кровавых решений и черствости в 1905 году молодого надежи-царя. Какая жуткая картина бойни возникает под пером Гапона!
Днем по "Свободе" Володя Матусевич говорил о кино и нравственности. О нравственности - человек, который сбежал от двух малолетних детей, оставив жене записку: "Я тебя никогда не любил" и неоплаченный кооператив. Человек обязан быть счастлив и реализоваться, но какой ценой?!
14 июля, суббота. Обнинск. Приехал поздно вечером вчера. В. С. в больнице, у нас все время идут кошмарные сцены. К ее болезням, дающим такие ужасающие удары по психике, примешивается еще и установка на исключительность, первенствование, неуступчивость. Чем теснее мы живем, тем меньше покоя. Возрастное падение наших собственных творческих сил мы приписываем друг другу.
Заканчивается съезд, он меня разочаровал своей мелочностью. Мих.Серг. манипулирует мнением участников, как хочет. Страна с ее надеждой на социализм заканчивает свою историю. Будем считать, что эти идеи проиграны и отложены на долгие десятилетия. Лжедемократия управления даже без собственности победила лжедемократию идеологии. Из самых последних теледействий - это жуткий результат голосования в члены ЦК для Ульянова, Гельмана и Абалкина. О зав. отделами ЦК не говорю - всего 14 человек. По отношению к Ульянову у меня мстительное чувство: я как-то удивительно понимаю эту породу великого лицедея - куда бы понадежнее переметнуться!
Читаю повесть Миши Лайкова - талантлив и умен.
17 июля, вторник. Вчера случайно видел Виктора Воеводина. Человек с удивительно светлой душой. Но у меня от жалости к нему разрывается сердце, когда вижу его или слышу его рассказы. Наивный и прекрасный человек. Он купил за 1600 рулей персидскую кошку. У кошки возник цистит, другой бы все пустил на самотек, но Виктор, нищий и бездомный, схватил машину, поехал к какому-то знаменитому ветеринару. За кошку он еще был должен 800 рублей. При его-то заработках - в 160. Какое удивительное умение жить своей внутренней, не схожей со всеми жизнью! Огород, экзотические растения, рыбки, кошка, больная мать, нездоровый брат. Всем стремится помочь. Жизнью доволен, а сам ходит в разорванных ботинках.
Видел по видаку фильм о Троцком, привезенный. Очень аккуратно творцы обходили все сложные моменты. Но - как я мало всего знаю, как трудно установить истину. Ее нет, она всегда интуитивна. Сила интуиции - это сила истины. Подумалось: хорошо бы сделать новое издание моего романа "Константин Петрович" с добавками и комментариями. В фильме очень интересно показано, как из подлинных снимков и документальных кинопленок вышелушивался якобы подлинный Троцкий. Подлинного нет, не было и не будет.
27 июня, пятница. Сегодня - собеседование с новыми моими студентами. Собирается целый консилиум во главе с ректором. Молоденькие преподавательницы радуют яркими платьями и свежими личиками. Но уже вчера меня огорчили: двое из моих студентов, может быть лучшие, - Маштаков и Исаев - напились, а ректор Сидоров крут.
Вчера с 10 до 15 часов собеседовали поэзию (С.И.Чупринин, Т.А. Бек), потом драматургию (И.Л.Вишневская и В.С. Розов) и критику (В.И. Гусев). Серг. Иван. набирал студентов, будто шел с ними в разведку.
- Если вам потребуется обратиться к кому-нибудь из поэтов, к кому вы обратитесь?
- Если вы посылаете стихи, в какой пошлете журнал?
Студенты, чуя разборчивый вкус доблестного С.И., дружно и правильно отвечают. Лучшие поэты - Бродский, Кушнер, Мориц.
Впрочем, Бродского называют почти все. На Бродского нынче мода. Вот и вывод, диктуемый временем: самое сложное и трагическое - это не неофиты, чего с них возьмешь, а матерые жрецы.
Очень интересные ребята, все сплошь дворники и сторожа. Милые лица, занятные ответы.
- Кем вы работаете?
- Пела в хоре, псаломщица.
- Чья строчка "Девушка пела в церковном хоре"?
- Моя.
Или:
- Вы хотите печататься, посылаете стихи в журналы?
- Нет, не хочу. Рукописи в редакциях не регистрируются, не возвращаются и не печатаются. Во второй половине дня давал интервью в "АИФ" о своем членстве в партии: "Уходить из нее не позволяет гордость; оставаться в ней - совесть".
29 июля, воскресенье. Состоялось собеседование у меня на курсе. Накануне - писал ли я об этом? - были "изгнаны" из общежития Л. Г. Исаев - прекрасный, уже сложившийся 30-летний литератор, я с удовольствием и радостно читал его вещи - и его соучастник по спиртному Маштаков, 23-летний прозаик с мягкой и точной бунинской манерой. Четверо из моих предполагаемых студентов - это много! - не приехали, да еще дней за десять до этого Е.Ю. Сидоров обрезал мой семинар с 22 человек до 18. Я очень волновался, потому что ребята показывали себя на собеседовании без блеска, темноватыми, забитыми. Все это вроде мой отбор, а значит, мой изъян, но я-то знал, как многие из них пишут. Четверых мне в семинар добавили из отбракованных ранее А.Е. Рекемчуком: это Кузнецов (30-летний летчик), Руслан Надреев (средний, с претензией и амбициями модернист), мальчонка Королев (тексты вялые) и автор крошечных плотных рассказов Ильющенко. Что я буду с ними делать, еще не очень представляю.
В 15.30 смотрел "Рембо. Первая кровь". Мировой боевик, чушь порядочная.
30 июля, понедельник. Сегодня студенты писали сочинение. Я не думал, что так быстро начну к ним прикипать. Все время волновался, подсчитывал, мысленно прикидывал - кто останется, кого придется отжать. Очень переживаю за Вьюгина, слесаря из Риги. На конкурс он прислал прекрасный рассказ о войне "Мародер". Ребята все пишут эти свои сочинения, а мне кажется, что повторяется мое университетское время. Как свежи были чувства, кажется, все это происходило лишь вчера. У меня уже никогда не будет времени так внимательно вглядеться и влюбиться в их лица. Групповой портрет любви. Похоже, я не могу пожертвовать никем. Хожу, из-за плеча смотрю: крутые формулировки, интересные наблюдения. Первым сдал Чесноков - 13.35, вторым татарин Руслан Марсович - 13.37. Принимаюсь читать.