10 марта. В Москве. Был на партбюро. Обсуждалось творчество Лили Беляевой. Она выпустила новый роман "Скандалистка". Писательница хочет всесоюзной славы.
18 марта. Был в парткоме. Встречался с членом комиссии, проверяющей партком от горкома. Видел Соколова-Микитова. Пока во главе парткома и правления не будет авторитетных известных писателей - порядка не будет.
19 марта. В ВААП встретился с итальянскими издателями. Были еще Михальский, Ким и Киреев. Нас заставили говорить о себе; жалка роль писателя, желающего понравиться.
Общественная деятельность заездила. Я посчитал - у меня более десяти нагрузок.
26 марта. Закончил "Гладиатора". Остался только трактат. Приехал из Костромы Витя Симакин. Говорили, потом вешали с ним книжные полки над письменным столом.
27 марта. Провел по поручению С.П. Залыгина совет по прозе в СП РСФСР. Обсуждали Михаила Петрова из Калинина. Интересен со своим видением. Как много талантливых людей и как мало о них пишут.
Умерла А.П. Зубева. Перечел стихотворение Б.Л. Пастернака "Талант - единственная новость, которая всегда нова". В центральных газетах некролог. Ни единого живого слова: "Советское искусство понесло тяжелую утрату. 23 марта 1986 года на 90-м году жизни скончалась народная артистка СССР, лауреат Государственной премии СССР, артистка МХАТ СССР им. М. Горького Анастасия Платоновна Зуева.
Ушла из жизни выдающаяся актриса, внесшая большой вклад в развитие советского театрального искусства…?"
5 апреля. Потерял интерес к дневнику. Он превратился у меня в собрание вырезок. Вот и еще две. Выступление Ананьева на секретариате СП СССР, с упоминанием в числе "подпирающих" его поколение и моего имени. Помещу в свое собрание "критики о С. Есине". Вторая - практически изложение выступления по ТВ Светланы Селивановой. Но она, видимо, женщина интересная. Этот текст впервые она произнесла по ТВ в прошлом году; в марте, кажется. Тогда он не был никем санкционирован.
"И как тут не вспомнить роман Сергея Есина "Имитатор" ("Новый мир" N 2, 1985), где, по существу, идет речь о том же явлении, о котором и пишет Надежда Кожевникова. Но какая разница между двумя этими произведениями! Роман Сергея Есина воспринимается как памфлет, как беспощадное развенчание того, что мы так ненавидим и презираем в жизни: подлости, бездарности, рядящейся в тогу значительности. Страница за страницей вводит нас автор в беспредельно циничный в своей неприкрытой откровенности мир человека, для которого нет ничего святого в жизни, который всю ее подчинил одной цели: завоевать право на несколько строк о себе в энциклопедии.
Конечно, роман Сергея Есина не лишен и некоторых недостатков, но тем не менее в нем есть, думается, главное: он заставляет нас осмотреться, всерьез задуматься над важными проблемами, помогает разглядеть в жизни опасные социальные явления. И совсем не случайно имя главного есинского героя Семираева и того общественного зла, носителем которого он является, - "семираевщины" уже успело войти в критический и читательский обиход, стало в нашем сознании олицетворением определенных социальных пороков. Это ли не высшая награда для автора? Ведь когда зло угадано, узнано и определено, оно теряет едва ли не половину своей силы".
Последнее время довольно много говорит об "Имитаторе" В. Фокин. Конфликт у меня с ним "организовался" с прошлого годах осени, когда мы с О. Гарибовой ехали в машине, и я довольно горько сказал, что Фокин не выполнил своих обязательств. Я уже понял, что он в сезоне 85–86 не успеет, а скорее всего - не успеет и в следующий, потому что занят конъюнктурой. Набирает очки в свою биографию.
Сейчас я думаю - такого же мнения и Витя Симакин - в глубине души Фокин просто боится браться за серьезную вещь, отдаляет от себя момент прямой работы.
Олечке ничего не оставалось делать - она еще выживает старую завлитшу, - как продемонстрировать свою лояльность к главному режиссеру, но она в разговор внесла и свою толику раздумий. Она ведь тоже соучастница по неправде: помню, когда вместе с ней с центрального телеграфа мы отправляли телеграмму с моим отказом во МХАТ, она сказала: "Теперь я как завлит буду отстаивать ваши интересы". И вот теперь мы не перезваниваемся… Валера даже не пришел ко мне на 50-летие. Это я все к тому, что теперь Фокин довольно часто "поговаривает" обо мне: Есин удобная для прессы фигура. И вот новая публикация в День театра. На этот раз в "Комсомолке". Диалог В. Фокина и В. Якута:
"В.Я. Хочется, чтобы мы перестали врать друг другу. Перестали делать вид, что работаем, что любим, что увлечены чем-то. Недаром об этом так много говорилось на прошедшем недавно XXVII съезде партии. Мы никогда не раскроем до конца резервы таланта народа, если будем бояться правды.
В.Ф. У нас в репертуаре - спектакль по повести С. Есина "Имитатор". Меня тоже волнует проблема имитации чувств, слов, лозунгов. Но вот недавно я выступал перед довольно большой аудиторией и размышлял о том, что театр должен быть правдивым, честным, говорить о самом наболевшем… и вдруг заметил, что зал скучает, что слова мои мало кого задевают, хотя еще два месяца назад они воспринимались "на ура". Все дело в том, что, если правильные разговоры заменят неправильные разговоры, в нашей жизни от этого ничего не изменится. Мы столь хорошо научились разговаривать, что это наше умение может помешать двигаться вперед и делать дело…?"
Вот так.
Судорожно искал материал к "Гладиатору". Это практически последний кусок. Взял кучу книг в библиотеке на работе у Вали, но все скучно и не в тематике - мелко по мысли и факту. С легкой руки Наташи Ивановой взял книгу Выгодского. Еще со времен первого чтения "Алхимии слова" Парандовского не получал такого наслаждения от литературоведения.
Вышла в "Знамени" моя новая повесть "Незавершенка". 2 апреля был на встрече в библиотеке, читатели уже о ней говорят. На этот раз аналогия одна: сравнивают с распутинским "Пожаром".
Сегодня выступаю в ЦДЛ. "Как писался "Имитатор". Какая чушь, будто об этом можно рассказать? Для этого надо много лет поработать на радио.
11 апреля. Все дни прошли довольно бестолково. Но отредактировал весь готовый текст "Гладиатора". Осталось лишь написать эссе о Гамлете.
Позавчера было партийное собрание. Все идет под знаком внутренних неурядиц. Многие критиковали Ф. Кузнецова за двоедушие. Борщаговский сказал, что на пленуме, который прошел осенью, Феликс практически избрал себя сам. На пленуме из 241 члена было лишь около ста (Борщаговский сказал - 60). Я тоже помню - народу было очень мало. В машине - мы живем рядом - Борщаговский рассказал мне, что когда-то давно очень левый Кузнецов позвонил ему: стоит ли подписывать письмо в защиту Даниеля? Борщаговский ответил: ни в коем случае. Потому что, если человек нацелен на поступок - не звонит по телефону, а подписывает.
Несколько дней назад кинематографисты на конференции не выбрали на свой съезд Кулиджанова (первый секретарь), Бондарчука, директора к/с Горького Котова и т.д. Еще раньше критики не выбрали главных редакторов "Искусства кино" Черепанова и "Советского экрана" Даля, ректора ВГИКа, директора Института кино Баскакова.
Здесь, конечно, много интриг внутренних, но и - само время. Боже мой, неужели оно становится другим! Как сопротивляется всему аппарат. Воистину, класс восстал на класс. Впереди жуткие битвы.
Забрезжила идея нового романа: о деде. Надо успеть съездить во Владивосток, к тете Вере.
Вклеиваю выступление Р. Щедрина на съезде композиторов. Его критические фрагменты.
"Мне кажется, что когда решение художественных вопросов начинает зависеть от финансистов, это знак беды!
Думаю, что такое положение сложилось во многом потому, что среди руководящих работников Министерства культуры СССР, в отличие от других министерств, практически нет сегодня компетентных специалистов-профессионалов. И последнее слово по любому вопросу, касающемуся музыки, принадлежит заместителю министра, немузыканту тов. Иванову. Тому Иванову, который оставил по себе печальную память в Большом театре, потом не нашел контактов ни с драматургами, ни с театрами, ни с художниками, а ныне наводит марафет по музыкальной части…?"
И, наконец, сюда же фрагмент из статьи Ю. Скопа.
"Из сегодня, вглядываясь в те тревожные и не очень-то сытые дни, думаю: сколъ загадочна все же эта штука - дарование…?
Обеспеченный им человек как бы заранее обрекается на крутизну и тягости становления. Судьба куда более снисходителъна и покладиста к тем, кто побесцветнее и посерее.
В основе творчества лежит поведение писателя. Он должен соблюдать в поступках величайшую осторожность. Эти слова принадлежат перу Михаила Михайловича Пришвина и запомнились мне навсегда. Убежден также, что они таят в себе сокрытый - узкоцеховой адресованностью - универсализм, то есть практически применимы ко всякому творчеству, если оно, безусловно, натуральное, в самом широком человеческом плане.
Таким образом, я сознательно клоню к тому, чтобы основная пришвинская посылка звучала для всех: в основе творчества лежит поведение человека. Ведь жизнь-то уже сама по себе - творчество. А поведение - образ жизни".
14 апреля. Уже несколько дней я в Костроме, два дня назад приехал на машине. Игорь Дедков в телефонном разговоре очень удивился: приехал просто повидать В. Симакина? В семье Вити для меня какой-то аккумулятор нравственного здоровья. Сегодня весь день гулял по старинному городу.
Написать бы рассказ: Тупиченков - на пенсии. Это бывший глава местной идеологии, с которым мы спорили, когда выходила в театре моя "Гибкая пластинка". Теперь он смиренен, любезен и предупредителен.
4 мая. Пасха. Мы с Валей, как всегда на майские праздники, в Болшево.
Судорожно заканчиваю роман, работы еще на два-три дня. Но, как обычно бывает, в конце пути идешь медленнее и осмотрительнее.
Вчера по телевизору видел концерт БДТ, посвященный 30-летию работы Товстоногова в театре. Еще раз порадовался выступлению Лебедева. Удивительный вид лицедейства.
Актера такого масштаба у нас больше нет. Индивидуальность, рассчитанная на огромные аудитории. Его жест, повторяющий движение лошади, грандиозен. Мне кажется, он мог бы изобразить все.
Выступала приехавшая из Москвы Доронина. Она свой номер построила, как обращение Клеопатры Львовны Мамаевой к племяннику. Необыкновенно хороша, ярка, широка. В ее речи (почти все по Островскому) было много горечи и бесстрашной дерзости. Вот, дескать, и я - не очень-то вы меня в свое время жаловали. Хорош был и маленький Трофимов. Всегда выразителен и интересен. И все же телевизор - это другая стихия. На его экране пропадает театральный актер, делается менее значительным.
А. Гребнев сказал, что вышел номер "Театральной жизни" с моей статьей о Л. Свердловой. Интересовался этой актрисой для московского кино.
Умерли Катаев и Арбузов. Чувство потери, хотя к Арбузову относился спокойно. Какую жизнь выстроил Катаев, как точно и только для себя ее прожил! Об Арбузове хорошо и неказенно в "Литературке" написал Леонид Зорин. В силу своей страстной любви к некрологам выписываю фрагмент. С какой-то печальной ревностью мы всегда читаем некрологи.
"Прощайте, Алексей Николаевич. Вот и настал этот горький час - окончилась Ваша яркая жизнь, омраченная тяжкими последними днями. Добрый и обаятельный сказочник, Вы создали много волшебных сюжетов - к несчастью, у Вашей собственной сказки оказался слишком жестокий финал… Столько лет мы прошагали бок о бок, и колокол нынче звонит по многим - завершилась большая и бо€льшая часть нашей прожитой вместе жизни.
Спасибо Вам за все эти годы. Прощайте, Алексей Николаевич".
Умер еще знаменитый Храпченко. Рассказали два эпизода о нем. В постановлении об опере Мурадели "Великая дружба" был еще один неопубликованный пункт: расходы по постановке оперы отнести за счет председателя Комитета по делам искусств М. Храпченко. Говорят, платил 15 лет. Второй эпизод связан с И. Сталиным. Где-то в Кремлевском дворце во время приема стояли и разговаривали Храпченко и Кафтанов (наука и образование). Бесшумно в своих кавказских сапогах подошел Сталин: "Разговариваете? А вы танцуйте, танцуйте". И вот маленький Храпченко положил руку на талию колосса Кафтанова (я его смутно помню по комитету радиовещания, где он был председателем: лицо какое-то испаханное и огромное, необъятное тело), и двое мужчин поплыли по Георгиевскому залу в вальсе.
11 мая, Обнинск. Несколько дней сижу на даче. Оторванный от мира, от свойственного мне ожидания несчастья я вроде бы спокоен. Тревожит будущее заседание Клуба рассказчика. У меня там что-то вроде бенефиса. В афише сказано примерно так: "Есин против Есина". Секреты мастерства. Как все же будет? Написал ответы на вопросы, которые для "Собеседника" подготовил Геннадий Щвец. Ответы длинноваты, но чувствую, получилось, потому что искренне и резко. Но как удивительно все умеют заставить меня работать на себя. Я ведь эти ответы делать не собирался: все должно было быть делом рук Швеца. Поговорили.
Несколько дней в Обнинск не впускали на машине, не проверив на радиацию. Это после страшной аварии в Чернобыле под Киевом. Впервые чисто академическая опасность - излучение - коснулась нас. В Калужской области в трех районах, говорят, закрыт въезд. Облако из Киева движется в нашем направлении, по тем же слухам в Киеве положение напряженное, город снабжается водой по аварийной системе.
Чернобыльское дело, видимо, станет важной вехой и в нашей внутренней жизни. Во-первых, почему возникла авария? Почему нет второго защитного кожуха? Не наше ли "авось", не наплевательское ли по старинке "с молотком и в рукавицах" привело к трагедии? Не пора ли тряхануть начальников, принимающих "взвешенные", "неторопливые" решения? Пусть каждый отвечает за себя.
И второе; мы впервые вошли в тесную конфронтацию со средствами массовой информации Запада. Здесь возник вопрос о деталях, о широкой гласности, о праве граждан на большую информированность. Неинформированность, закрытость выгодны только чиновникам, втайне строгающих свои дела, а попутно и делишки.
Никак не могу кончить роман. Осталось несколько страниц. Он у меня, видимо, перестоялся.
7 мая, суббота. Обнинск. Во вторник, 12 мая, в "Правде" появилась огромная статья "Дар и душа" Анат. Бочарова. Наконец-то "Правда" написала об "Имитаторе". Кроме чисто литературной ситуации здесь сыграл свою роль и уход из "Правды" Сергея Абрамова, сводившего со мною счеты.
Наиболее ценным для меня в этой статье стал пассаж о художественной особенности повести: "Именно гротескностью, нажимом во многих деталях, ситуациях, репликах вся повесть поднята как бы на градус выше обычного". Приятно, что эту литературную игру Бочаров не только рассмотрел, но и принял.
Вчера, в пятницу, получил письмо от своей старой читательницы А.Г. Рушановой, она еще и старший библиограф Ленинки. А.Г. пишет об успехе "Незавершенки". Хотя я и написал ее между делом, но меня тем не менее волновал прохладный поначалу ее прием. Выступая по ТВ, Светлана Селиванова, довольно высоко отозвавшись о ней и об авторе со ссылкой на "Имитатора", тем не менее не отыскала привычного и дорогого ее сердцу психологизма.
Не могут критики судить о чем-либо не по рельсам уже привычных отношений. "Одно дело, - пишет А.Г. Рушанова, - разоблачать "сильных мира сего", и совсем другое - тех, с кем мы сталкиваемся повседневно и кто повседневно отравляет нам жизнь".
Время такое, что начальство ругают все напропалую. Но ведь дело-то в том, что долгие годы безответственности развратили народ. Об этом я, кажется, и сказал. Ни один молодой и энергичный начальник не справится, если пойдет против "дохода", пойдет против простого, а по сути дела деклассированного человека, выдающего себя за представителя рабочего класса. Повесть мною задумывалась как широкая метафора. Не могу отказать себе в тщеславном удовольствии выписать еще одну цитату из А. Гр.: "Быть может, когда-нибудь, через тысячу лет образы этого произведения будут рассматриваться в лупу? И по ним будут судить о нашем времени и о себе. Не думайте, что я шучу - время все поставит на свои места".
Если бы! Критика всегда работает с запозданием. Пока я получаю за "Имитатора".
А. Бочаров: "Отлично сознавая, что у него нет ни большого ума, ни большого таланта, Семираев беззастенчиво пускает в ход интриги, демагогию, коварство. "Шустрый гений", - вроде бы шутливо аттестует он сам себя, пытаясь смягчить иронической интонацией впечатление от своих неблаговидных поступков. Жестко и напористо, не отвлекаясь ни на какие заманчивые побочные истории, высвечивает С. Есин семираевскую неразборчивость в средствах ради достижения того, что он полагает жизненным успехом.
Некоторые критики не почувствовали иронически-гротескную манеру автора и трактовали "Имитатора" как обычную психологическую повесть, благо, в ней встречаются и чисто психологические мотивировки некоторых поступков. Но нельзя правильно понять фигуру Семираева, опустив ее реалистичную гротесковсть.
Именно гротесковостью, нажимом во многих деталях, ситуациях, репликах вся повесть поднята как бы на градус выше обычного".
Еще два события произошли за это время. В мае я выступал в клубе рассказчиков. Вечер назывался "Есин критикует свои рассказы". Второе - прошедший съезд Союза кинематографистов.
Я все строже и строже отношусь к себе и к своей жизни.
3 июня. Уже пятый день плывем с Валей на теплоходе "Лев Толстой" по Волго-Балту. Эксперимент ее отпускного времени: Москва - Ленинград - Москва. По дороге Кижи, Ярославль, Кирилло-Белозерский монастырь, Углич.
Все это сказочно, но все это - сказочное 4-е управление. В Москву вернемся 18 мая. За такое бытие стыдновато.
Последнее время много думаю о смерти, о том, что жизнь кончается без детей, без привязанностей, но надо не растерять, что имею, подготовиться к старости, а самое главное - с честью дожить. Сделать как можно больше. Вчера прочел, что Айтматов печатает новый роман "Плаха". Шевельнулось ревнивое чувство: много трачу времени даром. Впрочем, за последние дни, буквально перед отъездом, закончил роман.
Сегодня в Кирилловом монастыре вел экскурсию невысокий паренек по имени Валерий Михайлович. Надоели ему экскурсанты до потери сознания. Знает, но сведения цедит. Удивило националистически-русское, северное направление, которое яростно просвечивало сквозь его слова. Трудно передать, но одна школа: Викулов, Арсюша, этот паренек. Я в этом вижу однобокость, даже какую-то неблагодарную узость. Впрочем, иногда меня убеждают, что их не видно. Но мы такая огромная и сильная нация, которая обречена на великодушие по отношению к другим.