Югославы начали рельсовую войну с оккупантами с того дня, когда немецко–итальянские орды ринулись в поход ча Советский Союз. Эта война длилась четыре года. Тысячи героев рвали рельсы толовыми пакетами.
По дороге Загреб - Сушак, соединяющей Загреб с приморьем, в течение двух лет не прошел ни один вражеский эшелон. Туннели, виадуки - все было разрушено партизанами. Отступая, немцы в свою очередь специальными машинами дробили шпалы, взрывали рельсы. 13 мостов стальной конструкции, 1685 железобетонных, 1875 деревянных взорваны. 25 тысяч автомашин и почти весь подвижной железнодорожный состав были угнаны, выведены из строя. Проблема транспорта стала с первого же дня освобождения страны проблемой жизни. В разоренной дотла Боснии начался голод. От голода умерло десять тысяч крестьян. Советский Союз немедленно прислал 50 тысяч вагонов с пшеницей. Но доставить ее в Боснию было нечем. ЮНРРА, располагая для внутреннего пользования 75 "виллисами", имела только 50 транспортных грузовиков. Хлеб доставляли на волах. Остатки скрывающихся усташей, четников нападали на эти обозы и сжигали хлеб. За доставку хлеба голодающим взялись партизаны.
Промышленные центры не могли в плановом порядке снабдить нуждающиеся районы предметами широкого потребления. Крестьяне не могли доставить продукты в город. Спекулянты воспользовались этим и бешено наживались. Железнодорожники совершили подвиг: в течение двух месяцев, работая по 16 часов в сутки, они восстановили дорогу Белград - Загреб, построив 15 мостов и выложив пути на 470 километров.
Мы совершили путешествие по этому маршруту в подпрыгивающем и стонущем вагоне. Но рассказы наших коллег о комфорте американских железных дорог оказались менее интересными, чем краткая информация кондуктора о том, как сотни крестьян уходили разыскивать в болотах затопленные немцами рельсы и приносили их на руках за десятки километров.
Любой метр этого пути был освещен человеческим самоотверженным поступком. До сих пор на каждой станции каждый состав встречают торжественной радостью. Первый паровоз, который прошел по этой дороге, был вытащен из реки Морава. Его вытаскивали без всяких подъемных сооружений, при помощи бревен и человеческой непреклонной воли.
75 тысяч железнодорожников, объединенных профсоюзом, являются членами Народного фронта.
Я спросил нашего машиниста: чего бы он сейчас хотел больше всего?
Машинист ответил:
- Я хочу, чтобы во всех странах была одинаковая железнодорожная колея и чтобы по этим дорогам беспрепятственно ходили эшелоны с тем, в чем нуждаются люди.
На одной из железнодорожных станций я видел, как старик сторож смел угольную пыль в газету, бережно отнес ее и положил в бункер. Потом мне стало понятно, что не одной чистоплотностью был вызван такой поступок.
Топливо для транспорта и промышленности Югославии - это вопрос жизни. Большинство угольных шахт разрушено, оборудование во всех полностью уничтожено. Из 60 тысяч шахтеров па шахты вернулась только половина.
С легендарным мужеством сражались шахтерские партизанские отряды с оккупантами. Когда один отряд был окружен в ущелье и выхода больше не было, шахтеры заложили тол в отвесные стены нависших скал и погребли себя под каменной лавиной вместе с немцами.
Но работа шахтеров сейчас у себя в шахтах заслуживает не меньшего восхищения. Шахтеры работают по пояс в ледяной воде самодельными обушками. Не хватает крепежного леса - разбирают жилища и бревнами из своих хат крепят кровлю. Нот лошадей для вывозки породы и угля из забоя - жены шахтеров, дети, запрягшись в салазки, подают уголь на–гора. У них нет спецовок - работают в лохмотьях. В хорватском загорье не осталось ни одного горного инженера, немцы многих расстреляли за саботаж. Руководят шахтами теперь седые шахтеры, чей опы# может временно восполнить нехватку в технических кадрах. Они же, эти седые шахтеры, стали учителями подрастающего поколения в профессиональных школах, организованных профсоюзами. Первые дни, спустившись в шахты, шахтеры не выходили оттуда, оставаясь ночевать в штреках, чтобы не тратить сил на подъем, так как бадья подавалась наверх вручную.
Так драгоценен в этой стране простой кусок угля, сколько живой человеческой теплоты содержится в нем! II если маршалу Тито шахтеры послали из первой добычи вырезанное из угля изображение сердца, - понятно для каждого, что означал этот символ людей, с кровью вырвавших у врага свою свободу и теперь увековечивающих ее в самоотверженном труде.
Я спросил Златомира Степановац, одного из шахтеров шахты, расположенной на склонах хорватского загорья:
- Как же будут работать шахтеры зимой, если из шахты нс выкачать воду?
Степановац ответил:
- Мы надеемся, что ваши специалисты из Донбасса окажут нам помощь. Ведь в ваших шахтах было больше воды. Мы читали об этом в газетах. Они научат нас своему методу.
- Л где вы возьмете оборудование?
- Мы получим его от своих заводов.
- Но ведь заводы разрушены?
- Наши шахты тоже разрушены, но мы выдаем уголь!
Так сказал Златомир Степановац, старый шахтер, человек, у которого легкое пробито немецкой пулей, и, когда он волнуется, на губах его появляется кровь.
В Загребе мы посетили завод, ранее принадлежавший фирме Сименс. Теперь он носит имя Раде Кончара, народного героя, одного из первых поднявшего восстание в Лике и расстрелянного в 1942 году итальянцами.
Завод изготовляет электрооборудование. Моторы для насосов, столь необходимые шахтерам, монтируют рабочие этого завода. Они отстояли завод от оккупантов, защищая его самодельным оружием. Пятьдесят рабочих погибло в боях с оккупантами. Директор завода - бывший партизан инженер Александр Штайнер. Он водил нас по цехам, показал машину, изобретенную рабочими для изоляции медной проволоки. Потом мы осмотрели бассейн, расположенный в прелестном зеленом дворике, которым раньше пользовались для купанья только чиновники заводоуправления. Директор терпеливо отвечал на все вопросы наших спутников по поводу взаимоотношений дирекции с профсоюзами. Но, когда я попросил показать цех, где монтируют моторы для шахтных насосов, директор смутился:
- Извините, но у нас там небольшой беспорядок. Бригада, которая делает их, решила - пока не выполнит заказа, не покидать рабочие места. Они там и живут. Конечно, это не порядок, но другого, более рационального метода применить мы пока не можем.
Видно было по всему, что рабочие завода имени Раде Кончара оправдывают надежды хорватских горняков. И если они сейчас получают по 300 граммов хлеба, хлебают в столовой не очень густой суп и отдали четверть своего заработка на восстановление разрушенных деревень Хорватии, это значит, что они, как и весь югославский народ, - подлинные сознательные творцы своего государства.
Спекулянты, пользуясь тяжелым положением народного хозяйства, пытаются вздуть цены на продукты питания. Рабочие организации, защищая свои интересы, создают кооперативы - народные магазины. Крестьяне сами разыскивают представителей кооперации, чтобы сдать им продукты по государственным ценам, видят в этом исполнение своего патриотического долга.
Мы посетили один такой народный магазин. Заведует им бывший партизан. Но он рассказывал нам о своей работе так, будто оправдывался, что его, героя, посадили на такую негероическую работу. В конце беседы он заявил, что воевать было легче, чем здесь работать.
Может быть, он и прав. Но разве югославский народ, освободив от оккупантов свое государство, собирается отдать во власть спекулянтов тех, кто самоотверженно работает сейчас на восстановлении государства, не зная отдыха? Наверное, это не так. Торговать нужно научиться так же, как и выигрывать бои во имя народа и для блага его!
Мы беседовали с министром промышленности Югославии. Министр сообщил нам, что до войны иностранный капитал входил в их страну почти как в колонию. Вкладываемые сотни тысяч долларов в течение одного–двух лет полностью окупались. Условия работы на этих предприятиях были рабские. Тысячи югославских рабочих были вынуждены эмигрировать в другие страны. Первое место до войны занимали английские капиталовложения, второе - немецкие, третье - чешские.
По мнению министра, югославское правительство будет подписывать договоры с теми иностранными фирмами, которые предложат наилучшие условия. Но участие в промышленности иностранного капитала не должно превышать собственных национальных капиталовложений. Правительство хотело провести широкое мероприятие по осушению болотистых земель, дать землю тем, кто ее не имеет. Для этого потребовалось три тысячи тракторов. Но ЮНРРА ответил, что, к сожалению, американские фермеры сами нуждаются в тракторах: осушение земель пришлось отложить.
Сейчас почти полностью восстановлены только текстильные предприятия. В стране много неразработанных геологических богатств. Министр выразил надежду, что югославский народ с помощью союзных государств воссоздаст свою промышленность.
А как югославский народ героически борется за это, мы видели собственными глазами. В этой стране трудовой подвиг равен ратному подвигу. Вот имена людей, награжденных высшей наградой за труд: шахтеры Сава Солич, Светозар Лазоревич, Милос Джорджевпч, слесарь Гедомир Одамович, текстильщица Надежда Любович. Это люди, которые совершили патриотический подвиг во имя своей родины и ее будущего.
Вот почему тысячи людей собираются на площади и с таким напряженным вниманием слушают у репродукторов трансляцию из зала заседаний Народной скупщины. Вот почему с такой любовью они приветствуют своих депутатов, выходящих из здания парламента, где выносятся исторические решения, которые определяют путь развития всего югославского народа - его будущее.
Вечером, когда город покрывается теплыми синими сумерками и вспыхивают гирлянды лампочек, образуя цвета национального флага, тысячи людей приходят сюда на площадь. Это значит, что надежды народа не омрачены их избранниками, и доверие, оказанное им народом, окрыляется мощными крыльями законов, которые помогут югославам подняться над бедствиями, причиненными войной, к вершинам человеческого благополучия.
И нам, советским людям, очень трудно было засыпать в такие светящиеся ночи. Мы шли в сквер, где под суровыми камнями покоились погибшие в боях за Белград наши воины. На камне лежали свежие, нежно пахнущие цветы. Было очень тихо.
Да, весна человечества пришла на землю, окропленную кровью лучших сыновей нашего народа.
1917 г.
ВСТРЕЧА НА РАССВЕТЕ
Все честные люди мира, затаив дыхание, следили в дни лейпцигского процесса за неслыханным поединком одного человека против всего германского фашизма.
Болгарский коммунист Георгий Димитров стал героем советского народа, его гордостью. Его подвиг был исполнен величия незыблемой коммунистической убежденности.
…Случилось так, что с группой военных корреспондентов я оказался в Софии еще до того, как туда вошла Советская Армия. Весь путь но Болгарии мы проделали вслед за партизанскими отрядами.
И вот я узнал, что мне предстоит встретиться с Димитровым в Москве. Я должеп был рассказать ему обо всем увиденном в Болгарии… Была ночь. Я шел по коридорам большого здания. Ноги и плечи в пыли, я не успел стряхнуть ее в самолете. Прямо с аэродрома поехал сюда. Шел по коридору и думал: "Сейчас очень поздно, удобно ли вваливаться ночью? Может, лучше попросить отложить до утра?"
Я высказал свои сомнения провожатому, тот улыбнулся:
- Товарищ Димитров ложится спать утром. У него все ночи рабочие.
Я вошел в кабинет.
Георгий Михайлович поднялся из–за стола, пошел навстречу. Оглядев запыленную гимнастерку, сапоги, спросил:
- Наши, болгарские? - Положил руки мне на плечи, прижал к себе, прижался лицом к пыльной гимнастерке. Отстранился. Глаза блестящие, радостные. Провел согнутым указательным пальцем по усам, потом дотронулся до уголков глаз, показал на стул: - Рассказывай.
Я сказал, что волнуюсь и не знаю, с чего начать.
- Люди понравились? Хорошие люди?
Я говорил о чувствах, пережитых в Болгарии. Нас встречали с великой любовью, как братьев.
Георгий Димитров слушал, разглаживая усы согнутым суставом указательного пальца, довольно усмехаясь, курил. Глаза его были мечтательны и неясны.
- Вот видите, какой народ! Какой замечательный парод! И нет такой силы на земле, которая могла бы подавить его любовь к народу русскому.
Я сказал, что видел в Софии здание советского посольства. Оно пустое, но болгары украсили его снаружи гирляндами.
- Мы, - снова заговорил Димитров особенным тоном, - мы, то есть болгары и Советский Союз, теперь… - он соединил обе руки переплетенными пальцами. - Исполнились чаяния наших народов.
Я рассказал, что шофер грузового "студебеккера", на котором мы пробирались по Болгарии, так высказался о болгарском языке: "Не то они ио–русски разучились, не то мы стародавний свой язык позабыли".
Димитров смеялся весело, задорно, раскачиваясь на стуле.
Я говорил о том, как в Софии был приглашен на встречу с регентом царя, а регепт оказался старым коммунистом, известным философом–марксистом Тодором Павловым. Потом вспомнил, что видел коммунистов, только что выпущенных из фашистской тюрьмы. Однако многих немцы перед бегством успели расстрелять. Георгий Михайлович, склонившись в задумчивости, курил. По его лицу скользили тени табачного дыма. Он вздохнул печально:
- Да, много изумительных людей погибло в фашистских застенках.
Я рассказал, как болгарский народ громил немецкие комендатуры, арестовывал предателей. Как спускались с гор в долины партизанские отряды. Рассказал и о литературном вечере в Софии в полуподвальном этаже отеля "Болгария". На всех других этажах в окнах не было стекол. Выступали поэты, прозаики. Выступил и я.
Никогда не забуду я радостно светящееся в серых предрассветных сумерках лицо Георгия Димитрова. Он перечислял имена болгарских писателей, названия произведений, декламировал стихи. Он был несказанно счастлив, когда я подтверждал, что такого–то и такого–то писателя видел на этом вечере, что они вместе с народом.
Я понял, как трепетно сильно любит их Георгий Димитров, как дорожит преданностью болгарской интеллигенции народному делу.
А за окном все светлело и светлело. Но даже пепельный рассвет не мог погасить блеск глаз Георгия Димитрова, смирить живость его движений или уменьшить его неутолимую жадность ко всему увиденному мною в Болгарии. И как–то получилось так, что уже не я рассказывал о Болгарии, а Георгий Михайлович. Он вдохновенно говорил о героических борцах болгарского народа, о его культуре, о будущем своей родины. Говорил так увлеченно, что я подумал: "Не только из ненависти к фашизму была выкована могучая духовная несокрушимость коммуниста Георгия Димитрова. Она была собрана также из самого нежного материала на земле, столь же непреоборимого, - из сыновней любви к своему народу".
Георгий Димитров так сказал о будущем Болгарии:
- Придет время, и Болгария внесет свой большой вклад в общесоциалистическую сокровищницу культуры. Русский парод и народ болгарский станут братьями и по коммунизму.
Я пожал на прощанье руку Георгию Михайловичу. Он спросил:
- Приедешь?
Я ответил:
- После Берлина, в штатском.
Рука у него была сильная, твердая и теплая.
1944 г.
В БОЛГАРСКОЙ ДЕРЕВНЕ
Каждый воскресный день, будь вы в Софии или Варне, в Пловдиве или Павликени, в Тырнове или Старой–Загоре, в любом городе Болгарии вы смогли бы видеть то особое, что является характерной чертой в жизни молодой народной республики. Вы могли бы увидеть, как тысячи людей почти одновременно выходят из своих домов в предрассветный час и, одетые далеко не празднично, отправляются к вокзалам или на площади, где их ждут автобусы, грузовики, подводы или высокие, ярко расписанные тачанки. Здесь профессора и сапожники, врачи и плотники, кузнецы и учителя гимназий, кустари, ремесленники, чиновники, общественные деятели, рабочие шелкопрядильных, табачных, винодельческих предприятий, ткачи и металлисты, углекопы и электрики, словом, представители всех слоев трудящихся города. И все эти люди с веселым оживлением идут по улицам, потом разъезжаются в разные концы области, по уездам и деревням.
Не для отдыха на лоне природы едут граждане новой Болгарии в деревни. В воскресные дни они братски, безвозмездно отдают крестьянам свои знания, свой опыт, свое умение.
Этот обычай вошел в жизнь болгарского народа три года тому назад. Он служит ярким выражением единства трудового болгарского народа, единства его интересов, его целеустремленности и желания отдать все силы укреплению своего народного государства.
В 1945 году в Болгарии существовали 7500 культурно–технических добровольных трудовых бригад, которые регулярно, каждое воскресенье выезжали помогать разоренным селам и деревням. В бригадах участвовали 250 тысяч жителей разных городов. Л за первую половину 1947 года число бригад возросло до 32 143 и в них работало уже 2 942 504 человека. Во время уборки этого года бригады собрали урожай с 15 560 гектаров, создали огромное количество оросительных каналов, вынув 1035 311 кубометров грунта, чинили сельскохозяйственный инвентарь, электрифицировали десятки сел, отремонтировали тысячи и построили сотни новых зданий в деревне. Значение трудовой помощи города для болгарской деревни огромно. Но не только в этом смысле ее великое значение.
Много лет Болгария была в зависимости от иноземных государств. Проводя свою грабительскую политику, колонизаторы и их прислужники в числе других разбойничьих приемов использовали провокаторский метод натравливания крестьян на трудящихся города. Промышленность находилась в руках иностранцев, все изделия продавались но баснословно высоким ценам. Но стоило крестьянам надбавить цены на хлеб, как стоимость промышленных товаров мгновенно еще возрастала, а маклеры, обслуживающие иностранные монополии, переставали покупать сельскохозяйственную продукцию. Крестьяне разорялись, рабочие голодали. Правптельство с помощью антинародных партий вело пропаганду в деревне, убеждая крестьян, что в их бедствиях виноваты рабочие, которые требуют повысить заработную плату, а рабочим объясняли, что они голодают по вине крестьян, которые хотят обогащаться.
Коммунистическая партия Болгарии делала все, чтобы разъяснить народу, кто является истинными его врагами, она объединяла и организовывала рабочих и крестьян на открытую борьбу против поработителей, Но в период военно–фашистской диктатуры Цанкова, коммунистическая партия ушла в подполье, левые элементы народных демократических партий разгромлены, а другие партии перешли целиком на службу к фашистским диктаторам и их руководителям - английским империалистам.
Болгарский народ был принесен в жертву. 100 тысяч безработных скитались по городам. Нищая деревня иод бремепем налогов и ничтожных цен на хлеб попала в кабалу к ростовщикам, бравшим до 300 процентов годовых. После того как правители Болгарии перепродали страну германским фашистам, жизнь болгарского народа стала ещ* более невыносимой. Народ погибал.