Крестьянину некому было продать урожай хлопка. Он не мог уплатить аренду за землю и был изгнан с нее. Он покинул родину, думая в Индии наняться на плантации хлопка. Но и здесь работу себе не нашел.
Рабочего уволили с текстильной фабрики. Производство значительно сократилось в связи с отсутствием сырья. Он не хотел уходить с фабрики, вместе с другими рабочими заперся в цехе, оказал сопротивление полиции, сидел в тюрьме, попал в черные списки, с тех пор скитается по святым местам.
Крестьянин–мусульманин, рабочий–индус. Иногда им везет: их нанимают носить покойников за несколько сот километров к месту сожжения на берегах Ганга.
В Бенаресе множество религиозных сект и различных школ аскетов, где изучаются теория и техника умерщвления плоти, столь хорошо постигнутые тысячами безнадежно скитающихся паломников.
В одном из храмов мы познакомились с жрецом–аскетом. Это был человек "средней упитанности", в роговых очках, закутанный в апельсинового цвета мантию.
С профессорским достоинством он рассказал хорошим английским языком об основных философско–религиозных догмах его секты и порекомендовал для более глубокого ознакомления ряд книг, недавно выпущенных английскими и американскими издательствами. При этом он несколько иронически заметил, что за последнее время американские миссионеры проявляют повышенный и не лишенный практицизма интерес к индийским сектам. Хотя сами они не морят себя голодом, не измеряют расстояния от одного святого места до другого собственным телом, распростираясь на земле после каждого шага, но пренебрежение к обрядам не мешает им быть столь яростными и неотступными поборниками некоторых религиозных принципов, что смущает иных верующих и даже вызывает их недовольство.
Насколько я понял, почтенный жрец намекал па то, о чем нам уже рассказывали многие индусы. Проникая в различные религиозные организации Индии, некоторые "миссионеры", а попросту говоря, американские агенты, пытаются отсюда наносить коварные удары по тем прогрессивным намерениям, которые осуществляет сейчас правительство Индии.
Так, например, в Бомбее вы уже не увидите священных коров. Вид этих костлявых, голодных животных, печально слоняющихся по узким улицам других городов и с несвойственным этим животным проворством бросающихся к каждой оброненной на мостовую травинке, вызывал у нас только чувство сострадания. Правительство штата создало животноводческую ферму и отправило туда животных. Но это мероприятие обеспокоило американских дельцов. В Индии, по данным 1940 года, насчитывалось более 200 миллионов голов крупного рогатого скота; в Америке - всего около 100 миллионов. Между тем американские монополисты экспортируют в страны Южной Азии, и в том числе в Индию, кожанные изделия и другие продукты животноводства.
Если правительству Индии удастся организовать животноводство, улучшить продуктивность скота и использовать полученную продукцию для производства различных изделий, американским монополистам угрожает потеря азиатских рынков. Потому–то и начали американские поборники различных сект широкую пропаганду в защиту прав священных коров на извечную беспризорность.
Самые пылкие статьи против организации животноводческих хозяйств в Индии были написаны знатоками религиозных устоев по заказу встревоженных владельцев чикагских боен.
Так же были встречены и правительственные мероприятия по борьбе с саранчой. По свидетельству профессора М. С. Дунина, одна большая стая саранчи в Индии весит около 44 миллионов тонн, то есть превосходит живой вес 700 миллионов человек, а каждая особь саранчи пожирает в течение своего существования растительную пищу, превосходящую ее собственный вес в восемь–десять раз…
Понятно, что налеты саранчи - величайшее национальное бедствие. И вот англо–американские агенты пытались взять под защиту крылатых вредителей, используя те религиозные секты, чьи принципы запрещают наносить любому живому существу вред.
На прощание жрец подарил нам книгу на санскритском языке. Он сказал с гордостью:
- В библиотеке Бенареса хранятся шестьдесят тысяч санскритских манускриптов, написанных 700–800 лет назад. Я составил каталог манускриптов. Если оп привлечет внимание какого–нибудь русского ученого, я буду счастлив…
Аттул Абас, представитель местного профсоюза текстильщиков, вызвался проводить нас на экскурсию по священным храмам.
Коренастный, широкоплечий, с умными веселыми глазами, он давал пояснения столь острые, что мы вынуждены были даже упрекнуть его за некоторые критические излишества. Но Аттул Абас не смутился.
- Я сам был много лет саниаси нирвани - нагим кающимся, не боящимся скорби и не ищущим радости. Голодом и истязаниями я уничтожал свои несовершенства против божественной природы. Но как–то на английской фабрике чамары - члены презираемой касты кожевников и скорняков - объявили забастовку. Мы, саниаси нирвани, по просьбе владельца этой фабрики, должны были предать чамаров проклятью, если они не прекратят забастовку. Наглотавшись шариков опия, не принимая воды и пищи, я много дней проклинал чамаров во дворе фабрики. Но потом пришла полиция, и я вместе с забастовщиками попал в тюрьму. В тюрьме я узнал, что такое рабочая солидарность, и мне не захотелось больше быть саниаси нирвани. Я потерял святость, стал рабочим, а потом профсоюзным деятелем и прочел такие книги, которые дали моему уму больше, чем священные Веды. Теперь моя вера - свободная и независимая Индия, а моя каста - весь рабочий класс.
Мы спустились к Гангу и уселись на берегу.
Несколько сот рабочих, проворных, сильных, стоя на бамбуковых подмостках, забивали в дно бетонные сваи. Каменные бабы взлетали ввысь на растянутых веревках и гулко падали на сваи. Каменщики высекали из желтого песчаника квадратные плиты и с дивной точностью вырезали на них выпуклый орнамент. Голые водолазы, защемиз ноздри расщепленной деревяшкой, ныряли в реку и устанавливали под водой огромные плетеные корзины, наполненные булыжниками, чтобы защитить берега Ганга от размыва.
Аттул Абас сказал:
- Нет ничего красивее труда! Видите, как хорошо умеют работать индийцы. Лишить человека труда - это значит наполовину убить его. Англичане совершили это убийство нашего народа. Они не давали развиваться нашей промышленности, разоряли кустарей, чтобы сбывать нам свои изделия, сработанные из нашего же сырья. Наш рис увозили за океан и потом в неурожайные годы сбывали его нам же, стократно повышая цену. В то время, когда наш народ голодал, они вывозили из Индии миллионы топи зерна и откармливали свой скот. Здесь они строили только казармы для солдат, прокладывали военные дороги и ставили в наших городах памятники тем, кто проливал кровь индийского народа. У нас нет храма, из которого они не украли бы драгоценностей. Этот жрец, с которым вы беседовали, - праведный человек. Он отметил в своем каталоге манускрипты, похищенные англичанами, и был вынужден нести покаяние, потому что на него нажаловался какой–то миссионер. Теперь он не любит миссионеров и стал внимательно относиться к людям, которые любят свой народ. Недавно он поставил свою подпись под Обращением сторонников мира.
Высокий, тощий человек с телом, расписанным красными и белыми полосами, подошел к нам, сел на корточки, высунул язык, обвязал его замусоленной веревкой, продел веревку сквозь отверстие в каменном тяжелом диске и, выпрямившись, поднял камень на грудь. Потом он стал крутить диск, выписывая в воздухе свистящие круги. Когда человек кончил это упражнение, Аттул Абас спроспл его почтительно:
- Скажи нам, благочестивый, что понудило тебя стать йогом?
Йог долго перебирал в руках веревку, потом пожал сухими плечами и произнес недовольно:
- Я же знаю тебя, а ты знаешь меня, зачем задавать праздные вопросы, да еще в присутствии нечестивых иностранцев?
- Это люди из советской земли.
Йог бросил на нас пытливый взгляд, сложил приветственно руки и быстро спросил:
- Я должен сказать правду?
- Ты свободный человек и служишь Шиве. Он одни только может указать истинное решение, - глубокомысленно произнес Аттул Абас.
Йог приблизил к нам свое лицо с огромными впалыми чернопечальными глазами, быстро оглянулся и сказал:
- Я был каменщиком, но руки мои не смогли прокормить меня. Добрый человек научил меня языком поднимать камни, и люди бросают в мою деревянную чашку еду. Поэтому я не мертв, а жив. Но руки мои тоскуют, а сердце плачет.
- Вот, слышите! - воскликнул Аттул Абас. - Дайге ему работу - и он снова станет человеком. Таких здесь тысячи.
И, поклонившись йогу, Аттул Абас изрек торжественно:
- Святой человек, ты сегодня сказал большую истину, и пусть она светит тебе на твоем пути, и пусть руки твои будут класть камни, и сердце узнает радость.
Несколько паломников почтительно подошли к йогу. Аттул Абас обратился к ним с призывными словами:
- Эй, святые или желающие быть ими, вот перед вами люди из Советской страны! Смотрите, какие они здоровые и толстые, как слоны. Спросите их, о чем хотите, и вы узнаете, что на земле человеку может быть значительно лучше, чем праведнику на небе.
Наши краткие ответы Аттул Абас переводил не совсем точно. Но мы не могли остановить его. Он не был сторонником буквалистского перевода.
- Самая главная их вера, - говорил Аттул Абас, - это то, что все люди равны, люди всех каст и племен равны. А то, что создали боги, принадлежит всем людям: земля, вода, леса. Эта их вера называется "коммунизм". Тебя интересует, что там делают со вдовами? Нет, им не бреют головы, не отбирают имущество мужа. Там есть вдовы - учительницы и судьи. И если они снова выходят замуж, им никто не посмеет плюнуть в лицо или избить камнями. Легче увидеть у нас брамана, вспахивающего землю, чем у них человека, лишенного труда.
- Я сам удивляюсь, - кричал Аттул Абас, - но только там самый важный человек - это тот, кто много и хорошо работает! Там в парламенте крестьяне, ткачи, ремесленники.
Их закон - любить друг друга, жить в мире и все блага земли давать только тем, кто трудится сам, а не заставляет за себя работать другого!..
Мы покинули священные гхаты Ганга в сопровождении огромной толпы паломников. Мы были увешаны гирляндами цветов, купленных на последние гроши этими людьми. Взявшись за руки, они выкрикивали: "Хинди Руси зиндабад! Хинди Руси зиндабад!" Все новые и новые гирлянды цветов ложились нам на плечи, и мы уже не могли ничего видеть за этими цветами, кроме неба - высокого, чистого, горячего, прекрасного неба.
Больше шестидесяти тысяч ткачей Бенареса вырабатывают знаменитые ткани для сари, тонкие, воздушные, с изумительными узорами из серебряных и золотых нитей. Неповторимые рисунки созданы чистым и волшебным воображением. Сколько проникновенной, сказочной красоты, истинной художественности воплощено в них. Ткань сарщ реющая в воздухе, напоминает дивное цветение самых удивительных растений земли. Нежная женственность ее кажется сотканной самой великой и вдохновенной любовью. Они могли бы быть украшением в любом музее искусства мира. Эти ткани иноземные коммерсанты покупают по такой же цене, какую берут они с индийцев за свою грубую фабричную мануфактуру. Сари вырабатывают ткачи на ручных деревянных станках, древних, как храмы Бенареса. На восемь ярдов ткани, идущих на каждое сари, четверо ткачей тратят четыре, пять четырнадцатичасовых рабочих дней. Каждую нить укладывает движение человеческих рук. Сотни тысяч нитей в одном сари! Каждое сари должно отличаться от другого своим узором. Нити из чистого серебра и золота тоньше человеческого волоса. Вытканная из них широкая кайма подобна литому орнаменту.
Аттул Абас ведет пас по узким улицам, где в глинобитных хижинах обитают ткачи. Мы входим в эти лачуги. Огромные деревянные станки заполняют все пространство хижины. Работают семьями: старики, женщины, дети работают днем и ночью. Этим людям ничто не принадлежит здесь. Лачуги, станки, пряжа - все это собственность ростовщиков. Ткач получает 25–30 рупий в месяц. А за одно сари местный купец берет 100–150 рупий. В затхлой полутьме почти невидима паутипа ткани. Ткачи работают на ощупь, опустив ноги в ямы, выкопанные в земляном полу.
Атул Абас произносит:
- Здесь мне нечего объяснять. Ваши глаза все видят.
Потом он снова ведет нас по глиняным бесконечным лабиринтам и приводит к небольшой лавчонке.
- Это нага рабочий кооператив, - говорит Аттул Абас. - Вот познакомьтесь: Абдур Ашид, руководитель кооператива, Назир Банарси, казначей.
Мы пожимаем руки и входим в лавку.
Абдур Ашид надевает нам на шеи гирлянды цветов и торжественно произносит:
- Вам, людям страны Ленина, открыты сердца робких учеников, строителей первого рабочего кооператива…
- Не нужно речей, говори о кооперативе, - попросил Аттул Абас.
Абдур Ашид кивнул головой, прикрыл глаза, задумался, потом спросил Аттула Абаса:
- Но я должен все–таки сказать, какое это великое дело - кооператив?
- Не должен, они знают.
- В нашем кооперативе, - нараспев говорил Абдур Ашид, - 176 членов. Вступительный взнос - 4 аны. Пай - 10 рупий. Кооператив приобрел 25 станков, снабжает сырьем, берет на комиссию ткани, дает деньги взаймы. За год получил 10 процентов дохода. Освободил членов кооператива полностью от ростовщиков и повысил оплату труда на 25 процентов. Я, ткач Абдур Ашид, и ткач Назир Банарси избраны руководителями кооператива. Мы сделали первый шаг, но мы видим наш путь. Рабочие должны объединяться. Стены нашего кооператива мы слепили из глины, но они тверже железа охраняют труд рабочего от грабителей–ростовщиков. О своем кооперативе мы рассказываем всем ткачам и зовем их к нам. Скоро будут тысячи. Купцы и ростовщики распускают хулу о нашем кооперативе и грозят нам. Но мы, узнавшие свою силу в объединении, будем крепить ее.
На прилавках лежат изделия кооператива. Голубоватый, нежный, чуть выпуклый узор топкой, упругой ткани напоминает резьбу на перламутровых раковипах. Эта драгоценная работа из хлопковой пряжи превосходит своей изящной художественностью все виденные мной злато– и серебротканые сари.
Абдур Ашид сказал:
- Каждый мастер хранит свою тайну и передает ее только сыну. Мы открыли тайну мастерства друг другу. Народ называет эту ткань "Союз сердец". Женихи дарят ее
невестам. Считается, что такое сари приносит счастье. Его покупают небогатые люди. Они приходят к нам за много километров, и каждому покупателю я рассказываю, как работаем мы без хозяина. Многие люди приходят сюда из других городов только для того, чтобы узнать, что такое рабочий кооператив. Это новые паломники Бенареса.
Потом нашим спутником по Бепаресу был здешний адвокат. Он привез нас в великолепный парк, где находились обители теософов, где по аллеям прогуливались европейские старушки в одеждах середины девятнадцатого века и столь же пожилые джентльмены в серых штучных брючках и вязаных жилетах.
Но неверно было бы думать, что это заведение было просто богадельней для престарелых.
Адвокат отрекомендовал нам бенаресское теософское общество как "один из мировых центров мистицизма". Участники его обмениваются опытом постижения таинств потустороннего мира и производят множество книг и брошюр, высоко ценимых лондонскими и нью–йоркскими почитателями. Они связаны с масонами и спиритами и совместно изучают пророчества вызываемых духов. Под сводами каменного флигеля хранятся архивы теософских конгрессов, и специальный страж в красном мундире и высоком тюрбане охраняет их.
От всего этого повеяло таким могильным маразмом, такой старческой историей Запада, что нам снова захотелось вернуться на гхаты Ганга. Ведь там все–таки жила древняя поэзия народа, обожествившего реку за то, что она дарует плодородие земле, и этот наивный энтузиазм поклонения реке был чище, целомудреннее сумеречного изуверства западного мистицизма.
Мы осведомились у нашего спутника, давно ли он состоит членом этого почтенного общества.
Адвокат на мгновение задумался, потом ответил с усмешкой:
- Я стал им с того дня, как общество начало снабжать меня клиентурой. За последние годы англичане и американцы стали вкладывать свои капиталы в различные индийские фирмы, чтобы замаскировать свое явное влияние. Для оформления таких сделок им нужны доверенные лица. Общество отступило от своих принципов мистицизма ради деловой мистификации, преследующей материальные цели.
- И вы содействуете ему в этом?
Адвокат печально сказал:
- Бот уже пятый месяц, как я прекратил свою адвокатскую практику. Я выступил на суде против своего клиента, пытавшегося навязать индийской фирме мошеннический договор, после которого она полностью оказалась бы во власти американцев. Сейчас я зарабатываю себе на рис тем, что вожу сюда туристов. А теперь позвольте мне показать вам скамью, на которой совсем недавно члены нашего общества наблюдали дух Наполеона Бонапарта, шествовавший вон по той поляне…
Вечером, когда небо еще было багряным от отсветов зашедшего солнца, и синие тени фиговых деревьев с тревожно дрожащей, как у осины, листвой трепетали на земле, и зеленые попугаи сверкали в блекло–голубом воздухе; когда Ганг стал цвета темной бронзы, и в храмах серебряно зазвонили гонги, и в город были пригнаны слоны, работавшие на строительстве плотины, чтобы придать торжественность свадебному шествию сына ростовщика Рамнагара Патна; когда, сидя в плетеных креслах на газоне во дворе отеля, приезжие американцы любовались кровавым боем мангуста с двумя королевскими кобрами; когда полицейские повезли из здания суда в тюрьму каких–то людей с суровыми и гордыми лицами, закованных в кандалы, мы поехали в университет Бенареса.
Мне довелось побывать во многих университетах Индии, и никогда не забыть того энтузиазма, с каким встречала студенческая молодежь нас, представителей Советской страны.
Конечно, получить высшее образование в Индии могут только люди, которые способны платить немалые деньги за учебу. Детям крестьян, рабочих это недоступно. Но как нужны Индии кадры специалистов - честных патриотов своей родины!
Иноземные мошенники сбывают в Индию устаревший хлам для фабричного оборудования. Сотни тысяч рупий украли у правительства Индии уголовник Элси Бингам и авантюрист Тэлко, выдав себя за технических специалистов. Множество жуликов из Америки и Англии с фальшивыми дипломами в карманах проникают в качестве технических руководителей в различные индийские предприятия и делают все, чтобы нанести ущерб их экономическому развитию. И все же промышленники охотнее берут на работу какого–нибудь иноземного проходимца, чем соотечественника, получившего образование в Индии. Это
раболепие перед иностранцами приводит к тому, что многие молодые специалисты Индии остаются без работы…