Теперь мы следуем на звук артиллерийской канонады, так как это единственный ориентир, который поможет нам добраться до передовой. Жана лихорадит, температура за сорок, а дизентерия Артура вынуждает его беспрестанно делать остановки. Он больше не утруждает себя застегиванием одежды, но мы все равно движемся вперед! Внезапно, как всегда в этих широтах, наступает ночь, и идти еще тяжелее. Ведь мы больше не видим камни и корни, о которые спотыкаемся! К счастью, сквозь деревья иногда пробивается лунный свет, что немного облегчает нашу задачу. Наконец за лесом впереди нас различаем просвет и выходим на небольшое плато. Как только мы выходим из леса, как внезапно обнаруживаем непонятную активность! В свете луны различаем движение транспорта. Кажется, я слышу звук моторов и различаю силуэты бронемашин среди повозок на конной тяге. Не могу сказать наверняка, поскольку они далеко, но убежден: они тут есть. Мне также видны тени, движущиеся возле колонны. До нас даже доносятся голоса, но нам не разобрать, на каком языке они говорят. Мы настороже! Русские это или немцы? Как ни напрягай слух, ничего нельзя сказать наверняка. Вдруг со стороны колонны в небо с шипением взлетают осветительные ракеты, которые, медленно опускаясь на парашютах, освещают местность. Мы замираем на месте, дабы наши тени не двигались и нас можно было принять за дерево, кусты или еще что-нибудь! Как только последняя ракета касается земли, ложимся и дожидаемся подходящего момента двинуться дальше. И тогда Макс решает отправить на разведку Ивана. По сути, он единственный из нас, кто ничем не рискует. Он направляется – сначала медленно и осторожно, затем уже решительно – в сторону колонны. Мы напрягаем зрение, но ничего не можем разобрать. Ждем! Четверть часа спустя Иван возвращается. Это русские! Он разговаривал с ними. Это часть Красной армии. Невозможно убедиться в этом без того, чтобы не подобраться к ним вплотную. Хотя русские солдаты часто одеты настолько странно и неподходяще, что порой и при свете дня их трудно отличить от гражданских. Лично мне непонятно, что тут делает колонна гражданских посреди ночи и для чего им понадобилось выпускать осветительные ракеты, но мы должны убедиться, поскольку от этого зависят наши жизни. Как нам поступить? Затаиться и ждать? Наш преданный Иван! До сих пор одетый в ту же самую одежду, в которой попал в плен, он смог легко и незаметно смешаться с другими, а затем вернуться, чтобы предупредить нас об опасности. Мы ему безмерно благодарны! Ведь он мог остаться со своими и даже выдать нас!
Вскоре мы вознаграждены за свое терпение. Колонна снимается и исчезает в ночи, куда-то влево от нас. Немного погодя продолжаем путь, только вправо. Снова начинается дождь, но, на наше счастье, мы скоро натыкаемся на дом, который из-за темноты и дождя даже не заметили, пока не подошли к нему метров на тридцать. Без колебаний мы стучим в дверь, которая тут же распахивается. По наивности спрашиваем людей, есть ли солдаты здесь или поблизости, но они нас не понимают. По-русски они говорят не лучше нашего. У них другой язык. Это армяне. Стараемся не усложнять положение. Мы серьезно рискуем, но что нам остается делать? Вообще-то эти люди говорят по-немецки, хотя, быть может, просто повторяют слова, которые слышат от нас. Решаем остановиться здесь, без дополнительных предосторожностей и без разведки деревни. По крайней мере, если здесь русские, то так мы не привлечем внимания. Двое наших больных спят на русской печке, а мы с Максом устроились лицом к двери, чтобы заметить, если кто-то попытается войти или выйти. Кто их знает? Всегда есть вероятность того, что кто-нибудь в доме может попытаться предупредить других о нашем присутствии. В любом случае если мы хотим дожить до старости, то не следует исключать такой возможности! Спим нагишом, завернувшись в плащ-палатки, чтобы дать нашей одежде просохнуть. Спим вполглаза, но все же спим. Утром по-быстрому перекусываем, и мы с Максом отправляемся на разведку. Какие предосторожности вы предпримете в подобной ситуации? Они необходимы, потому что если в других домах находятся русские, то они в два счета покончат с нами! Мы не индейцы племени сиу и приближаемся к домам так, будто здесь нечего бояться! К счастью, очень скоро мы встречаем сначала немцев, а чуть погодя – парней из моего собственного взвода, забредших сюда раньше нас, еще вчера! Немцы, крайне удивленные нашим появлением здесь, спешат проводить в свой штаб, где нас встречают как спасителей! Нам готовят Kartoffelpuffer – картофельные оладьи, а тем временем командир сообщает нам, что мы находимся в командном пункте командира Нобиса и что у него нет настоящих бойцов. Есть только солдаты хозяйственного взвода, обслуга обоза и санитары с носилками; у них лишь винтовки, несколько автоматов и пистолеты. Они находились в окружении уже несколько дней, и командир Нобис не может нарадоваться при виде нас! Мы объяснили ему, как добрались сюда под покровом ночной темноты, как перешли вражеские линии, даже не подозревая об этом, как русские отступают, преследуемые со всех сторон. В любом случае, пока мы едим приготовленные в нашу честь оладьи, он не скрывает своей радости от встречи с нами. Представьте себе, на него буквально с неба падает отделение опытных бойцов, с пулеметчиками и (какая роскошь!) минометом. Он доволен тем, что мы укрепим его оборону, усиливая личный состав санитаров и прочих Verwaltungslandsers – хозяйственников. Разумеется, именно это мы и собираемся сделать, и как можно скорее. Деревня практически полностью находится в лесистой горной впадине, только на юго-востоке немного чистого пространства. Дома на севере и востоке примыкают прямо к лесу, и мы занимаем избу на крайнем северо-востоке деревни. С двух сторон избу окружают деревья, которые растут вплотную к ней. На выходящем к деревне фасаде имеется что-то вроде веранды, где мы проводим часть свободного от караула времени. В нескольких метрах печь для выпечки хлеба, где мы запекаем груши, постоянно падающие нам на головы. Здесь полно грушевых деревьев, и мы засовываем их в печь, как, по нашим наблюдениям, это делают русские… пардон, армяне. Сырые груши совершенно несъедобны, но испеченные или высушенные вполне пригодны для еды. Еще едим сливы, которые местные жители раскладывают для просушки на солнечных скатах крыши. Так мы проводим свободное от службы время.
Я вожусь с грушами возле уличной печи, когда, сам не понимаю почему, ощущаю беспокойство. Поднимаю глаза в сторону леса и вижу человека в кожаной куртке, наблюдающего за мной! Он прижался к дереву, которое частично скрывает его. Кажется, есть еще и второй, но мой взгляд зацепил именно первый. Он не дальше чем в 30 метрах от меня, и мы пялимся друг на друга, как два китайских болванчика. Так-так! Да это же русский солдат! Но что он здесь делает? Мое оружие осталось в доме, и я притворяюсь совершенно спокойным, руки свободно опущены вниз. Я кричу ему по-русски "Иди сюда!". Это все, что я могу сделать, дабы создать видимость уверенности. Но парень разворачивается и бросается прочь. Я бегу к дому, хватаю винтовку, одновременно поднимая своих товарищей. Один из них тоже заметил двоих убегавших, но, будучи, как и я, без оружия, метнулся за ним в дом. Вчетвером мы бросаемся в погоню, но русских и след простыл. Мы преследуем их в том направлении, в каком они убежали, но вскоре выдыхаемся, потому что там, где заканчивается деревня во впадине, начинается крутой подъем. Им хватило пятнадцати секунд, чтобы оторваться или найти укрытие! Возможно, они собирались сдаться, но в последний момент испугались? Хотя не мог же я выглядеть столь устрашающе, когда запекал груши, словно заправская хозяйка!
На обратном пути встречаем казачий разъезд. В задачу этих кавалеристов входит преследование партизан. Они быстро понимают, что только что произошло, и немедленно отправляются в погоню за беглецами. Возвращаемся в деревню крайне удрученные. Нам нельзя ни на секунду оставаться без оружия!
На следующий день нам выдали астраханского козла, и наш друг Артур, разбирающийся в мясницком деле, по всем правилам разделал его. Ничего из ряда вон выходящего, но все-таки какое-то разнообразие в нашем ежедневном питании! Товарищей, что стоят этой ночью в карауле в саду, со страху пробивает холодный пот. Вокруг них все время что-то падает. Им кажется, будто это гранаты, но ничего не взрывается! И лишь какое-то время спустя до них со смехом доходит, что это падают груши, что я обнаружил еще днем. Легко сказать, но в тот момент, в темноте, они не сразу это поняли!
20-го я должен вернуться в свое отделение во взводе. Я меняю квартиры. Погода отвратительная. Идет дождь, и мы буквально купаемся в грязи. Вечером командир отделения С. сопровождает меня, чтобы показать пост, где мне придется стоять на часах. Еще светло, однако с таким дождем это долго не продлится! Так-так! Место выбрано отлично! Пройдя не менее 300 метров и перейдя реку (кажется, Пшеха) по отполированному и очень скользкому стволу дерева, я оказываюсь посреди старого кладбища! Командир отделения не мешкая уходит, и я хорошо его понимаю. Непрестанно льет дождь – не ливень, но непрекращающийся обложной дождь, ограничивающий поле зрения 20 метрами. Но, что хуже всего, из-за его шума невозможно расслышать что-либо тише отдаленной канонады. Раз у меня еще есть время до внезапного наступления ночи, я изучаю окрестности, по крайней мере то, что мне доступно из-за сильно суженного дождем обзора. Крайне важно изучить топографию своего поста, чтобы в случае опасности занять удобную оборонительную позицию. Особенно хорошей позиции здесь я не обнаруживаю – да, есть несколько больших надгробий, но что касается остального, то нет ничего, кроме источенных червями деревянных или ржавых железных крестов. Здесь давно никого не хоронили; или за последние 50 лет в деревне никто не умирал! Быстро обхожу это место последнего упокоения, где не найти ни одной разборчивой надгробной надписи. Сменят меня в полночь, а это означает, что мне придется торчать под непрерывным дождем четыре часа. На мне непромокаемый палаточный брезент. Вода стекает по нему на землю, зачастую попадая в ботинки. Шлем не дает воде попасть за шиворот; это место всегда прикрыто. Тьма стоит кромешная. Присаживаюсь на камень, лицом на запад, но верчу головой по сторонам, поскольку противник может появиться откуда угодно. После размышлений – а поскольку мне больше нечем заняться, для них времени предостаточно – говорю себе, что на самом деле я здесь для того, чтобы предупредить своих товарищей в деревне в случае визита незваных гостей. Мои выстрелы вовремя предупредят их, чтобы они успели занять оборону на входе в деревню. А что будет со мной?.. Не слишком утешительно, но тут нет никакой несправедливости, поскольку каждому выпадает черед принять риск на себя.
Время тянется медленно, очень медленно, а дождь так и не прекращается. Сколько я здесь уже, десять минут или час? Не имею ни малейшего понятия, поскольку у меня нет часов. Здесь есть несколько деревьев, которые я только что заметил, такие же старые, как кресты на кладбище, и каждый раз, когда на землю падает плод, я вздрагиваю, как и мои товарищи на посту в деревне прошлой ночью. И когда только наступит полночь? Хоть бы дождь перестал! Похоже, времени меньше, чем я думаю. Время от времени в траве или кустах крадутся животные. Слышу хруст, но больше разобрать ничего не могу. Белка, еж или лиса? Я их неоднократно видел при свете дня. Иногда доносится хлопанье крыльев ночной птицы. Все это только предположения, но так я учусь различать звуки.
Уже явно за полночь, но, как бы я ни прислушивался, как бы ни вглядывался в темноту, никаких признаков смены. Чем они там занимаются? Хорошо им в тепле и под крышей. Проходят минуты и часы, но мне нечем отмерять время. Одному Богу известно, который сейчас час! Остается только ждать, но я предпочитаю бесцельно ждать и думать, будто останусь здесь навсегда, – это не так удручает! Скоро рассветает, но пока темно и льет дождь! Мне кажется, что брезент протекает, однако мой китель пропитывается водой так медленно, что она успевает нагреться до температуры тела. Позже, значительно позже я чувствую холод и решаю, что это признак приближающегося рассвета. Перед самым наступлением дня температура всегда падает, или это тот момент, когда организм начинает перестраиваться! Смена жизненного цикла. А когда начинает светлеть, когда зарождается день, тусклый и неуверенный, дождь по-прежнему продолжает лить. Долго и терпеливо жду, точно более часа после рассвета, пока, наконец, не слышу чье-то приближение. Должно быть, это моя смена, по крайней мере, я на это надеюсь, поскольку русские не стали бы так шуметь. Но кто его знает, и я, укрывшись за камнем, остаюсь настороже. Внимательно вглядываюсь сквозь дождь в доступный мне горизонт в том направлении, откуда доносится шум. Звук шагов. Теперь их слышно гораздо лучше; кто-то идет, вот он поскальзывается, приглушенно ругается. Несомненно, это смена, но проходит еще пять минут, прежде чем я вижу знакомый силуэт в шлеме, выныривающий из завесы дождя. Не успеваю я задать вопрос, как он сам все объясняет: в полночь меня должен был сменить Жерар Д., и командир отделения объяснил ему, как добраться до моего поста. Жерар отважно нырнул в ночную тьму и пелену дождя. Он переходил через реку по бревну и уже добрался до середины, когда поскользнулся и рухнул в воду. Он выбрался на берег и некоторое время блуждал, прежде чем вернулся на свою исходную позицию, где и поведал о своих злоключениях. Промокший до костей, он отказался повторить попытку добраться до меня. Командир отделения С., единственный, кто знал мое точное местоположение, вместо того, чтобы самому отвести смену, рассудил, что лучше дождаться утра, а потом уж сменить меня! А я-то думал, что меня забыли на посту или, по каким-то причинам, ему не до меня! Таким образом, я провел на посту на кладбище 12 часов, под дождем, который вызвал бы отвращение даже у утки.
Скользя в грязи, налетая на кусты, промокший и дрожащий, я возвращаюсь назад. С тысячью предосторожностей перехожу реку по бревну, но если бы я и свалился в воду, то вряд ли промок бы больше, чем уже есть. Просто та вода, что на мне, не такая холодная, как в реке. Я пропущу доклад, который сделал на командном пункте, особенно выражения, которыми я изъяснялся! В тот день у меня не прибавилось друзей. Через полчаса – столько мне потребовалось, чтобы высказать все наболевшее, – я вхожу в избу, растапливаю печь, дабы высушить одежду, и остаюсь в одних подштанниках. Если честно, то даже без них, поскольку они тоже нуждаются в просушке. Одежда, включая подштанники, на печке, а я завернулся в одеяло. Требую от хозяев полнейшей тишины и запрещаю хоть кому-то открывать дверь – даже всей Красной армии, даже генералу. Не знаю, поняли ли они меня, но я мирно засыпаю, повернувшись задницей к теплу. Когда я просыпался, мои ноздри щекотал аромат жареной курицы. Я открываю глаза и вижу, что светит солнце. Оно садится. Уже вечер! Добрая женщина дает понять, что приготовила курицу для меня. Я выхожу на веранду, чтобы глотнуть свежего воздуха и побриться. Вернувшись, надеваю сухую одежду и сажусь за стол. Затем отправляюсь к командиру отделения и информирую его, где, в случае необходимости, меня можно найти. Возвращаюсь в избу и час спустя снова заваливаюсь спать. Когда я проснулся, чтобы снова заступить на пост, было уже 4:00 утра, и мне стоять на часах до 8:00. Грязи все еще полно, но хоть дождь прекратился. На этот раз мой пост не на кладбище, а недалеко от него, но по другую сторону реки.
Таким вот образом жизнь здесь продолжалась до 25 августа. В это утро нам сообщили, что участок перед нами очищен от русских и что мы отправляемся на соединение со своим батальоном. Мы с моими товарищами покидаем командный пункт. Командир Нобис дарит нам эмблемы полка – Spielhahnfeder, перо черного петуха. Это геральдический щит из белого металла, украшенный хохолком бойцового петуха. В знак дружбы и благодарности, а не в качестве награды.
Мы продолжили путь, но теперь чаще светит солнце и меньше идет дождь и, для поднятия настроения, потрясающие пейзажи вокруг. Очень красиво, но это Кавказ, и порой приходится преодолевать крутые подъемы. Во второй половине дня мы добрались до маленькой деревушки с неизвестным мне названием, где по обеим сторонам грязной дороги выстроилось 15 домов. Здесь изобилие фруктовых деревьев, чьи плоды полезны для нашего здоровья, поскольку все мы страдаем от авитаминоза. Местные встретили нас очень дружелюбно, угостили хлебом, маслом и медом и позволили собирать любые фрукты. В деревне нет недостатка продовольствия, и если бы не отдаленный грохот пушек, то можно было бы вообразить, будто мы исследователи или этнографы в экспедиции, ведь в деревне царит такая мирная обстановка, а вокруг девственная природа! В ту ночь мы мирно спали со свойственной юности безмятежностью, хоть противник мог быть где-то поблизости. Ну и ладно, мы же выставили двоих часовых.
Когда над этим забытым уголком Кавказа встало солнце, мы стряхнули сон, умылись, перекусили и снова отправились в путь. Виды необыкновенно величественные. Все здесь имеет грандиозные размеры, вчера – раскинувшиеся до горизонта бескрайние равнины, сегодня – поглощающие нас леса. Горы таят в себе столько неизведанного. С каждым склоном мы открываем для себя что-то новое – все в поту и с потертостями от портупей.