В то время, как ряд крупных мастеров, оставив на время творческие мастерские, заняты были спасением художественного достояния народа, в целом "Изограф" демонстрировал направленный против Советской власти нейтралитет, а всевозможные комиссии и комитеты по охране старины, возникшие при Временном правительстве, громко, шумно осуществляли контрреволюционный саботаж. В декабре они потребовали для себя независимости от Московского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Позиция "Изографа" в этой обстановке много значила. Коненков, как председатель Союза скульпторов, входил в руководство "Изографа", дружеские и деловые отношения связывала его с абсолютным большинством входивших в объединение художников. Его имя ассоциировалось с понятием "большое искусство", и то, что он, Коненков, активно работает в Кремлевской комиссии, сыграло роль заразительного примера. "Коненков, не считаясь со временем, в большевистской комиссии занят сохранением культурно-исторического достояния народа. А что же мы?" - спрашивали себя именитые художники. И этот вопрос, явившийся на смену раздраженного брюзжания, бесплодной ругани, предания анафеме "проклятых большевиков", означал поворот сознания, зреющую готовность к сотрудничеству с новой властью. Они будто услышали жестокие и верные слова принявшего революцию Александра Блока, сурово и нелицеприятно говорившего с растерявшимися российскими интеллигентами: "Надменное политиканство - великий грех".
В конце декабря "Изограф" официально встал на сторону Советской власти. В декларации, подписанной A. Е. Архиповым, В. Н. Бакшеевым, А. М. Васнецовым, С. Ю. Жуковским, Ф. И. Захаровым, Н. А. Касаткиным, К. А. Клодтом, А. М. Кориным, К. А. Коровиным, B. Д. Поленовым, И. И. Рербергом, К. Ф. Юоном, П. П. Кончаловским, С. Т. Коненковым, В. Е. Маковским, П. В. Кузнецовым, В. Н. Мешковым, А. С. Степановым, Н, П. Ульяновым, М. Н. Яковлевым, А. А. Рыдовым, А, С. Голубкиной, А. Т. Матвеевым, Ф. А. Малявиным и другими менее известными художниками, говорилось: "Изограф"… осведомившись только в настоящее время о деятельности комиссии при Московском Совете рабочих, солдатских и крестьянских депутатов… желает всемерно содействовать охране памятников искусства и участвовать в разработке и обсуждении всех вопросов художественной жизни Москвы". Сергей Тимофеевич много лет спустя комментировал: "Конечно, некоторым из подписавших заявление, в том числе и мне, неловко было оттого, что слова "осведомившись только в настоящее время" вроде как относятся и к нам, успевшим поработать практически в комиссии при Московском Совете, ио ведь этого нельзя было сказать о всех членах "Изографа", и поэтому мы безропотно разделили грех всей организации на всех ее членов".
Примеру "Изографа" последовали и другие организации и учреждения культуры: Оружейная палата, Археологическое общество, Архитектурное общество, Исторический музей, Музей изящных искусств, Архив юстиции. Они стали коллективными членами Кремлевской комиссии.
К январю 1918 года е саботажем покончено. Комиссия, с которой Коненков сроднился за два месяца самоотверженной работы, стала большой влиятельной силой. Дело охраны культурно-исторических ценностей в Москве налаживалось, и этому способствовало на редкость удачное изобретение - охранная грамота.
Президиум Моссовета вынес решение выдавать охранные грамоты владельцам ценных художественных коллекций и имущества исторического значения. Известие об этом и сам текст охранной грамоты привез в Кавалерский корпус Кремля Павел Петрович Малиновский. Была организована специальная комиссия частных коллекций в составе художников П. В. Кузнецова, К. А. Коровина, С. Ю. Жуковского, С. Т. Коненкова, А. В. Середина. 29 января 1918 года эта комиссия приступила к обследованию московских частных собраний художественных произведений. Входившие в комиссию художники знали наперечет коллекционеров и состав их коллекций. Сергей Тимофеевич рассказывал, что он сам выразил желание обследовать собрание И. А. Морозова и способствовать его охране. Известный в России и за границей коллекционер в прежние годы приобрел не одно произведение Коненкова. Скульптору не терпелось узнать, целы ли его работы, в каком состоянии вся коллекция. Результат участия Коненкова в судьбе собрания И. А. Морозова говорит сам за себя.
В первом этаже морозовского особняка на Пречистенке (улица Кропоткина) разместилось какое-то учреждение военного ведомства, и, разумеется, оно стремилось подняться по белокаменным нарядным лестницам на второй этаж, где в анфиладе оборудованных для музея зал находилась уникальная коллекция картин и скульптур. С приходом Коненкова Морозов заметно повеселел. Его искренне обрадовало то, что государство не даст рассыпаться, погибнуть его отмеченной большим художественным вкусом коллекции - делу всей его жизни. После национализации галереи Морозова в 1918 году сам Иван Абрамович был назначен заместителем директора созданного в особняке на Пречистенке Второго музея современного западного искусства.
В число собраний, подлежащих охране и национализации, в первую очередь были выделены коллекции А. В. Морозова, И. А. Морозова, И. С. Остроухова, С. И. Щукина, Д. И. Щукина, Л. К. Зубалова, В. О. Гиршмана, М. К. Морозовой, Н. И. Габричевского, А. П. Лангового, Хомяковых, театральный музей А. А. Бахрушина.
Своевременная выдача охранных грамот владельцам наиболее ценных коллекций имела решающее значение для их спасения от реквизиций, спекулятивных сделок, утаивания.
Незамедлительного решения, поскольку в разгаре был учебный год, требовал вопрос о реорганизации обучения в художественных вузах. Проектов и предложений вносилось много. Кипели страсти. Одни грудью стояли за новое, Другие считали разумным опереться на старые методы. Коненков придерживался принципа обучения по мастерским. Такой путь подсказывала ему собственная двадцатилетняя практика. Благодаря его наставничеству проходившие в его мастерской период ученичества В. Н. Домогацкий и М. С. Рукавишников, Н. А. Крандиевская и И. В. Рахманов стали крепкими, вполне самостоятельными мастерами. Прошел у Коненкова курс А. Н. Златовратский, теперь в пресненской мастерской выступает в качестве ученика и помощника Г. И. Мотовилов.
После бурных споров Училище живописи, ваяния и зодчества переименовали в Свободные художественные мастерские. Учащиеся сами выбирали себе преподавателя-художника и работали в его мастерской сообразно своим вкусам и взглядам. В задачу преподавателя входило бережное отношение к индивидуальности учащегося, к развитию его самобытности. Мастерскими руководили Архипов, Машков, Коненков, Кончаловский, Кузнецов, Матвеев, Рождественский.
Ученическое самоуправление часто выливалось в самоуправство нерадивых учеников. Коненкову не по душе было и то, что среди молодых людей, занимающихся под его руководством, большинство составляли активные сторонники кубофутуризма и других левых течений. Оказалось, у профессора и его подопечных - разные идейно-творческие платформы. Между новаторством Коненкова, прочно стоящего на реалистических позициях, и стремлением к псевдореволюционному формотворчеству его учеников пролегла непреодолимая межа. Взаимопонимания не было.
Профессорство тяжело давалось Коненкову. Он изо всех сил старался пестовать индивидуальности, а результатов не видел и огорчался. Возвращался в мастерскую на Пресню усталый, раздраженный.
- Отчего устал? - ворчливо и требовательно вопрошал дядя Григорий.
- Учеников много…
- А чего их всех учить? Вызвал одного: посмотрел, подумал. Видишь, толку не будет. Так прямо и скажи ему: "Брось, оставь: лучше не сделаешь".
Коненков ухмылялся и мял в кулаке жестковатую, рано поседевшую бородку.
- Как можно, я обязан учить…
Но все чаще он оставлял многочисленных анархиствующих учеников на попечение своего ассистента Георгия Ивановича Мотовилова, вечером выслушивал его, советовал, как поступить в том или ином случае.
В Кремлевской комиссии высоко ценили вклад Коненкова в общее дело, его авторитетные суждения, его отзывчивость. Когда в конце марта восемнадцатого года среди художников-графиков объявили конкурс эскизов новых денежных знаков, входивший в жюри Коненков яе удержался и одним из первых подал в жюри, вне конкурса, свой эскиз. Он произвел на всех большое впечатление, как блестящий образец графического мастерства. Председатель жюри, он же председатель пластической секции Кремлевской комиссии Е. В. Орановский писал: "…Рисунки денег, хранившиеся в несгораемом шкафу Президиума Моссовета, видимо, уничтожили… А жаль. Там были рисунки, сделавшие бы честь художникам не только Москвы, но и всего нашего молодого Советского государства. Особенно интересными считались рисунки Коненкова, как характеристика общественного энтузиазма художников-реалистов и как образчик графического мастерства великого скульптора". На рисунке, поданном Коненковым в жюри конкурса, вакханка возлагает венок на голову Вакха. Скажем прямо, в качестве эмблемы взят мотив, далекий от революционного времени, забот Советской России в 1918 году, и тем ее менее никто не усомнится, глядя на акварель Коненкова, в искренности, увлеченности мастера. Легкое, светлое, радостное, многообещающее заключено в этой одухотворенной графической миниатюре. Сергей Тимофеевич подал рисунок скорее всего для того, чтобы он служил камертоном при отборе конкурсных работ. Он ненавидел казенщину, часто восставал против бюрократического подхода к делу.
Самоотверженность, увлеченность Коненкова делом строительства новой социалистической культуры удивительны.
В протоколе заседания отдела пластических искусств Кремлевской комиссии от 29 января 1948 года трижды встречается его фамилия: в этот день он был избран в состав комиссия законодательных предположений, в комиссию частных коллекций и в информационную комиссию по ознакомлению с положением дел в Строгановском училище. Мастерская Сергея Тимофеевича стала организационным центром, где обсуждались насущные вопросы работы Московского союза скульпторов, охраны культурно-исторического наследия, не переставая быть центром просветительным.
Вера Сергеевна Кундиус, секретарь Кремлевской комиссии, вспоминала, что в связи с выходом в свет первого номера журнала, который имел длинное официальное название "Известия художественно-просветительского отдела Московского Совета рабочих и крестьянских депутатов", редколлегия устроила в помещении студии С. Т. Коненкова вечер. Он прошел оживленно, интересно. "Мы пошли втроем, - рассказывала В. С. Кундиус, - И. П. Малиновский, Е. В. Орановский и я. Студия на Пресне оказалась очень скромным помещением… В слабо освещенном зале так много было скульптур, что разбегались глаза… Сергей Тимофеевич Коненков был, как всегда, приветлив. Много говорили о задачах искусства, о его внедрении в жизнь. Слушали игру замечательного пианиста, исполнившего ряд произведений Шопена, Бетховена…" Почему мастерская Коненкова стала местом, где редакционная коллегия "Известий художественно-просветительского отдела" отмечала день рождения первого номера журнала, появившегося на свет 6 марта 1918 года? В новорожденном журнале опубликована статья Орановского, скульптора по профессии, посвященная третьей персональной выставке С. Т. Коненкова. Примечательное переплетение фактов - печатный орган Моссовета освещает в своем первом номере первую советского периода художественную выставку, и рождение журнала празднуется в скульптурной мастерской Коненкова.
11 апрели восемнадцатого года при Моссовете создается Коллегия по делам изобразительных искусств, и Коненкова наряду с А. В. Щусевым, В. А. Весниным, И. В. Жолтовским, К. А. Коровиным, П. В. Кузнецовым включают в ее состав. Как только Наркомпрос переехал из Петрограда в Москву, Коненкова как председателя профессионального Союза скульпторов привлекают к работе отдела ИЗО Наркомпроса. Разнообразие, обилие общественных поручений, государственных дел захлестывало, ошеломляло. Система руководства культурным строительством вырабатывалась практикой. Характер времени требовал исключительной отзывчивости.
Коненков волею судеб оказался на гребне событий, выступив в роли одного из организаторов и активных участников осуществления ленинского плана монументальной пропаганды. Это одна из ярких страниц его биографии.
Весна восемнадцатого года - время сурового испытания для молодой Республики Советов. Интервенция, голод, безработица. Ряды безработных пополняли и художники. Среди людей искусства в особо трудном положении оказались скульпторы, обычно полностью зависевшие от богатого заказчика. Именно богатого, так как скульптура - дорогостоящее искусство. На многие задачи текущего момента приходилось смотреть под углом зрения безработицы.
В те суровые дни состоялась беседа наркома просвещения А. В. Луначарского и с В. И. Лениным. В ней мысль об агитационном воздействии искусства на массы соседствует с заботой о художниках. Луначарский записал тот исторический разговор с вождем революции.
"- Анатолий Васильевич, - сказал мне Ленин, - у нас имеется, вероятно, немалое количество художников, которые могут кое-что дать и которые, должно быть, сильно бедствуют.
- Конечно, - сказал я, - и в Москве, и в Петрограде имеется немало таких художников.
- Речь идет, - продолжал Владимир Ильич, - о скульпторах и отчасти, может быть, также и о поэтах и писателях. Давно уже передо мной носилась идея, которую я вам сейчас изложу. Вы помните, что Кампанелла в своем "Солнечном государстве" говорит о том, что на стенах его фантастического социалистического города нарисованы фрески, которые служат для молодежи наглядным уроком по естествознанию, истории, возбуждают гражданское чувство - словом, участвуют в деле образования, воспитания новых поколений. Мне кажется, что это далеко не наивно и с известным изменением могло бы быть нами усвоено и осуществлено теперь же… Я назвал бы то, о чем я думаю, монументальной пропагандой. Для этой цели вы должны сговориться на первый срок с Московским и Петербургским Советами, в то же время вы организуете художественные силы, выберете подходящие места на площадях. Наш климат вряд ли позволит фрески, о которых мечтает Кампанелла. Вот почему я говорю главным образом о скульптурах…"
Ленинская забота о человеке, беспокойство по поводу бедствующих от безработицы художников послужили толчком для развертывания в ясную, цельную программу мыслей, касающихся пропаганды ведущих идей эпохи, революционеров, гениев человечества средствами искусства.
"Надо составить, - предлагал Владимир Ильич Луначарскому, - список тех предшественников социализма или его теоретиков и борцов, а также тех светочей философской мысли, науки, искусства и т. п., которые, хотя и не имели прямого отношения к социализму, но являлись подлинными героями культуры.
По этому списку закажите скульптору также временные, хотя бы из гипса или бетона, произведения. Важно, чтобы они были доступны для масс, чтобы они бросались в глаза… Особенное внимание надо обратить и на открытие таких памятников. Тут и мы сами, и другие товарищи, может быть, и крупные специалисты могут быть привлечены для произнесения речей. Пусть каждое такое открытие будет актом пропаганды, маленьким праздником, а потом по случаю юбилейных дат можно повторять напоминание о данном великом человеке, всегда, конечно, отчетливо связывая его с нашей революцией и ее задачами…"
В апрельские и майские дни 1918 года в Московской и Петроградской коллегиях по делам изобразительного искусства по принятому 12 апреля правительственному декрету о монументальной пропаганде шли дебаты.
Руководитель отдела изобразительных искусств Наркомпроса Д. П. Штеренберг смотрел на план монументальной пропаганды скептически, он заявлял, что в России нет скульпторов, способных поднять это дело. Его сподвижники, тяготевшие к футуризму, ставили своей целью произвести "освободительную реформу в русском искусстве", и декрет о памятниках пришелся им весьма некстати.
"Взорвать, разрушить, стереть с лица земли старые художественные формы - как не мечтать об этом новому художнику, пролетарскому художнику, новому человеку, - декларировал теоретик футуризма Пунин. - Сама идея ставить памятники великим героям революции не вполне коммунистическая идея".
Разумеется, при таком отношении к самому замыслу монументальной пропаганды среди тех, кто призван был проводить ее в жизнь, рассчитывать на успех не приходилось. Сказывались и организационные неувязки. Луначарский находился в Петрограде, а народный комиссар имуществ республики П. П. Малиновский, одновременно продолжавший быть председателем Комиссии по охране памятников искусства и старины, в Москве. Функции по выполнению декрета между ними не были разделены. Луначарский полагался на Штеренберга, а тот фактически саботировал декрет. И Павел Петрович Малиновский на первых порах оказался не на высоте.
В начале мая Ленин сделал письменный запрос П. П. Малиновскому, ответы которого сильно огорчили Ленина своим отписочным характером, плохим знанием действительного положения дел. В самом деле, Малиновский на вопрос: почему в Москве не начаты работы по постановке бюстов великим революционерам, пишет Ленину, что "постановка бюстов встретила затруднение в отсутствии скульпторов". А незадолго до этого, в середине апреля, Малиновский собственноручно подписал просьбу Коненкова о выдаче охранных грамот членам Московского профессионального союза скульпторов. В списке 76 человек с указанием адресов. Вот так нет скульпторов! Тогда же, в мае, С. Т. Коненкову, члену коллегии отдела изобразительных искусств Наркомпроса, Анатолий Васильевич Луначарский предлагает обсудить на собрании скульпторов вопрос о постановке памятников революционерам, ученым, писателям и художникам.
В итоге темпераментной, в духе времени, дискуссия скульпторы выработали целый ряд принципиальных положений, которые составили содержание "Записки отдела изобразительных искусств Наркомпроса в Совнарком".
Абсолютное большинство предложений скульпторов оказалось приемлемым и было реализовано в ходе работы по осуществлению плана монументальной пропаганды. Некоторые из них дают яркое представление о демократизме устремлений художников, романтическом времени революции, когда мир открывался заново.
Памятники с высеченными на постаментах изречениями, предлагали они, должны быть поставлены на бульварах, в скверах во всех районах Москвы. Памятника станут уличными кафедрами, с которых в массу людей полетят свежие слова, будирующие умы и сознание.
Каждый скульптор-художник должен иметь возможность свободно высказаться, быть обеспечен материально на время работы. Предлагалось также отвергнуть обычное жюри, составленное из художников, людей, причастных к искусству, и остановиться на всенародном обозрении и обсуждении проектов-эскизов на предназначенных для сооружения памятников местах. В течение трех месяцев скульпторы должны сработать эскизы-проекты из легких материалов - гипса, цемента, дерева и поставить на соответственные места, после чего всенародное суждение решит, какие проекты-эскизы должны быть приведены в законченное исполнение из твердых материалов - бронзы, мрамора, гранита.