Полная тишина, полная неподвижность. Фантастическое, ни с чем не сравнимое ощущение. Будто ты в каком-то другом мире. Но позади я видел самолет, из которого вслед за мной выпрыгнули еще двое и повисли на своих парашютах. Парашюты раскрывались на вытяжных стропах и плыли в воздухе, покачиваясь, как две чайки на своих крыльях. На земле виднелись белые пятна - уже приземлившиеся парашютисты. А мы все еще болтались в воздухе, словно прицепленные к воздушному шару. Но вот земля стала стремительно приближаться. Настал момент, опасный для лодыжек. Ноги держать вместе, колени слегка согнуть, локти упереть в бока, руками обхватить плечевые ремни под подбородком, голову наклонить. В таком положении ждать столкновения. Я дождался и рухнул на поле, но чувствовал себя при этом отлично, лучше не бывает.
Говорят, что первый прыжок обычно самый хороший. Незабываемый, это точно. Он длится очень долго и дарит удивительные ощущения. Жду не дождусь завтрашнего второго прыжка.
Мы накинулись на булочки и пиво. Все наперебой делились своими впечатлениями. Оказалось, что мы в отличной форме. Мы были страшно довольны собой. Подошел начальник отделения личного состава и, схватив меня за ухо, вытащил вперед и объявил: "Voici mon champion de promotion. Il a fait saut sensationnel".
Мне было неудобно, но вместе с тем, конечно, очень приятно. Он сказал, что за все время своей работы в Блиде ни разу не видел, чтобы кто-нибудь так прыгал в первый раз. Обычно все бесхитростно вываливаются из самолета, я же вылетел, как пробка из бутылки с шампанским. Начальник был в восторге, и я, в общем-то, тоже. Вот сколько адреналина выделяется при панике и вот какую прыгучесть он придает человеку!
Общий итог: две сломанные ноги и несколько растяжений. Десять человек в последнюю секунду, когда наступил момент истины, отказались прыгать, и один из них был легионер. Для них этот эпизод явился тяжелым переживанием, и оно будет теперь преследовать их всю жизнь. В тот момент, когда они не смогли преодолеть свой страх, они стали трусами - и не только в глазах всех остальных, но и в своих собственных. Это настоящая трагедия. Они вернутся в свою часть самолетом, который полетит за следующей группой парашютистов. Их ожидает еще один неприятный момент, когда они будут со стыдом выходить из самолета навстречу этой группе. В их глазах они прочтут удивление и презрение. Их друзья будут в шоке. А уж легионер, наверное, почувствует, что подвел весь легион. Представляю, какой ужас он должен был испытать в самолете, раз предпочел не прыгнуть, как другие, а вернуться к товарищам с клеймом труса. Его можно только пожалеть.
Когда мы вернулись в лагерь, какой-то неизвестный мне сержант из легиона прочел нам целую лекцию о трусости и посоветовал проучить несчастного парня, опозорившего легион, избив его как следует в казарме. Чего ради? Чтобы доказать, что мы, легионеры, несгибаемы и не потерпим трусости? Доказать кому? Самим себе? Мы воспринимаем это по-другому. Мы знаем, что у каждого человека бывают моменты, когда он испытывает страх, и в этом нет ничего позорного. Одни преодолевают его, другие нет, но решение принимается в какую-то долю секунды, и если мы струсим и уклонимся от опасности, то в дальнейшем уже не сможем избавиться от сознания собственной трусости. Так и этот бедняга. Никто его, слава боту, и пальцем не тронул.
Несколько дней спустя
Все кончилось. Завтра мы возвращаемся в Сюлли. Блида волшебна и незабываема. К тому же жить здесь было весело - ничего похожего на то безрадостное существование, какое мы вели раньше. Мы выполнили по шесть прыжков, каждый из которых чем-то отличался от других, и получили свои бреве (свидетельства).
Во время нашего пребывания не обошлось и без ЧП. Я в этот момент был на земле и наблюдал за прыжками. После первого прыжка мы стали прыгать один за другим почти без пауз из двух дверей сразу, так что при этом тридцать шесть человек успевают очистить помещение за девять секунд. Это впечатляет! В этот раз я любовался белыми парашютами, плававшими в воздухе наподобие мыльных пузырей, но один парашют не раскрылся, и человек падал камнем. Все, находившиеся на земле, замерли и в гробовом молчании смотрели, как маленькое черное пятнышко человеческой жизни стремительно приближается к неминуемому концу. Внезапно монитёр, стоявший рядом со мной, набрав полную грудь воздуху, завопил отчаянно и протяжно: "Ventral!" Вряд ли падавший мог его услышать. Но вдруг, когда до земли оставалось совсем немного и ее притяжение должно было нанести свой смертельный удар, парашютист выстрелил чем-то белым, и купол развернулся над ним во всю ширину. Это был запасной парашют. На последних ярдах спуск был медленным и плавным, и мы, с облегчением вздохнув, вернулись к своим кассекрут с пивом.
Это был наш последний день в Блиде. Днем нас всех построили и выдали нам нашивки-крылышки. Начальник отделения личного состава вызвал меня из строя вместе еще с одним легионером и четырьмя солдатами регулярной армии, объявил, что, по его мнению и по мнению всех сержантов, наша шестерка проявила себя лучше всех в нашей промосьон, и вручил нам памятные подарки. Это было очень трогательно. Мне достался портсигар, и старина Лежен расписался на нем. Отличный парень, никогда его не забуду.
И еще одна хорошая новость: моя нога заживает. Вот что значит нормальное питание. Я чувствую себя на миллион баксов.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
В ПОЛКУ
2 ноября 1960 г.
В лагере Пео, находящемся в непосредственном соседстве с приморским городом Филипвилем, базируется 2-й Иностранный парашютно-десантный полк (или просто 2-й парашютно-десантный). Лагерь расположился на высоком холме над морем, к нему ведет крутой серпантин, заканчивающийся у внушительных ворот. Территория части - сплошной песок, на котором расставлено несколько казарм из желтого камня, крытых оранжевой черепицей. В казармах поддерживается чистота, на голом каменном полу нет ничего, кроме двухъярусных металлических кроватей. На каждой койке пайясс (соломенный тюфяк) и подушка из ткани серого цвета, также набитая соломой. В конце казармы находится помещение с водопроводными кранами, из которых иногда течет вода, но не всегда. Во дворе имеется также ниссеновский барак - сборная металлическая конструкция с полукруглой крышей. Это наше фойе, где по большим праздникам крутят кино.
Личный состав полка в данный момент отсутствует: они проводят какую-то операцию в горах Орес, примерно в трехстах милях к югу. В лагере осталась лишь хозяйственная рота, состоящая, судя по всему, в том числе и по внешнему виду, из самых никчемных воинов.
Мы проведем в лагере дня три, пока нас не экипируют, а потом отправимся с очередным транспортом к боевым подразделениям полка.
Последние три недели в Сюлли было хуже, чем когда-либо. В Риголо я не ошибся, он оказался хорошим командиром. А сержанты свирепствовали по-прежнему. Как только мы вернулись из Блиды, они набросились на нас и ни секунды не оставляли в покое. Слава богу, теперь все позади. Большинство наших парней были отправлены в 1-й парашютно-десантный полк. Он фактически ничем не отличается от нашего, 2-го; численность пополнения зависит в основном от того, какой из полков понес в последнее время большие потери. В Пео попали шестеро наших: помимо меня, здесь Штобб, Мариноли, Шеффер, Пелони и Лефевр. Старых товарищей становится все меньше и меньше.
3 ноября 1960 г.
В армии существует негласное правило, согласно которому новичкам достается повышенная норма всевозможных работ. Пео отличается в этом отношении от других частей лишь тем, что на нас взвалили всю работу. Таким образом, наше пребывание здесь не отличается от первых дней службы в Париже и Марселе, где мы не выпускали из рук нож для чистки картофеля, швабру или лопату. У хозяйственной роты жизнь непыльная: отличной пищи и вина навалом, днем купание в море, по вечерам выход в город - чем не курорт?
Вечером в фойе я разузнал, как в полку организована борьба с феллахами. Как правило, полк проводит боевые операции непрерывно в течение четырех месяцев, после чего возвращается на пятнадцать дней в Филипвиль, чтобы отдохнуть и привести в порядок оснащение.
Когда полк покидает лагерь Пео, вместе с ним отправляются вспомогательные службы: фойе, полевая кухня, бротель и прочие. В районе проведения операций обустраивается временный передовой базовый лагерь, откуда подразделения совершают трех- или пятидневные вылазки. Все это время легионер таскает на себе шестидневный запас боеприпасов и продовольственный паек, а также половину двухместной палатки, которая соединяется на ночь с половиной, находящейся у товарища. Передовой базовый лагерь меняет свою дислокацию примерно каждые три недели - в зависимости от активности феллахов. Похоже, в Филипвиле мы будем проводить совсем мало времени.
Четыре дня спустя
Рано утром мы покинули лагерь Пео с транспортной колонной, составленной из шести грузовиков, и провели в пути весь день. Вскоре яркие краски средиземноморского побережья остались позади, и с приближением к голым скалам массива Орес местность становилась грязно-коричневой. Проехав Батну, мы повернули на юго-запад по дороге, ведущей в Руфи, и уже в сумерках увидели передовой лагерь полка. Зрелище было просто невероятное.
На огромном пространстве, насколько хватает глаз, были рассыпаны беспорядочной массой тысячи палаток. Присмотревшись, однако, можно было заметить, что они установлены строго по прямым линиям, просто их такое количество, что они сливаются в один сплошной ковер. Среди маленьких палаток попадались большие, очевидно офицерские, лазарет, фойе и тому подобное. С одной стороны виднелась полевая кухня с огромными котлами, испускавшими пар и обещавшими горячий ужин.
Вся территория покрыта толстым слоем пыли. В ней буквально утопаешь, а лица людей настолько присыпаны этой пылью, что черты стираются. Пыль покрывает волосы и брови, забивается в нос. И вдобавок здесь ужасно холодно. Девицы из борделя, должно быть, выносливы, раз терпят все это.
Меня и Гарри Штобба направили в 3-ю роту. Мы пошли к ее командиру, чтобы доложить о прибытии. Он сидел в своей палатке за маленьким столиком, на котором горела свеча, дававшая слабый свет. Обстановка была довольно мрачная, да и капитан Вильмен встретил нас без всякого энтузиазма и говорил холодно и отрывисто, совсем не так, как Глассе. Он представил нам лейтенанта Л'Оспиталье, командира 3-го взвода, к которому нас приписали. Л'Оспиталье тощ и на вид жёсток, как нейлоновый канат.
Завтра полк перемещается на новое место, а мы вместе с несколькими другими легионерами задержимся, чтобы снять и перевезти палатки. Все остальные проведут два дня в окрестных холмах, а затем присоединятся к нам уже в новом лагере. Мы со Штоббом установили свою палатку, в ней едва можно повернуться. Лагерь погружается в сон. Бормотание переходит в шепот, затем наступает тишина. Вот уж поистине затерянный мир! И ни деревца, ни кустика, ни травинки. Арктический пейзаж.
8 ноября 1960 г.
Когда утром рота покинула лагерь, мы погрузили самые большие палатки и прочее оборудование на грузовик Джи-Эм-Си и отправились через горный хребет на запад, в Эль-Кантару, где будет устроена новая база. Эль-Кантара - маленькая арабская деревушка (дуар), состоящая из нескольких глинобитных хижин. Мы разбили лагерь на плато рядом с ущельем. На дне его бежит горный ручей, один вид которого освежает. Вдоль ручья длинной цепью до далеких холмов тянутся тысячи пальм.
Уже вечер. Установив палатки, мы посидели у костра, разогревая консервированные бобы с мясом и тихо беседуя. Внезапно ночную тишину прорезал пронзительный вой шакалов, так же внезапно прекратившийся. Среди нас есть бельгиец, у которого завтра дембель, - он отслужил пять лет. Меня вдруг охватила черная зависть - я ведь еще в самом начале! Затем мы с Пелони выпили по паре бутылок пива, сидя над ущельем и беседуя о том о сем. Пелони потянуло на романтику, и он спросил меня, осталась ли у меня в Англии девушка и верю ли я, что она меня дождется. Я ответил, что это вполне возможно, а он сказал, что я чокнутый. Вот это похоже на правду.
9 ноября 1960 г.
Продолжали оборудовать лагерь. Солнышко пригревает, и времяпрепровождение это очень приятное. Слишком приятное, чтобы длиться долго. Пелони и Мариноли посылают обратно в Филипвиль, учиться на водительских курсах. Парням крупно повезло: ни тебе кроссов, ни маршей; самое трудное, что им предстоит, - возиться с автомобилем. Таким образом, из всех, служивших в Сюлли, остаются, кроме меня, только Шеффер, Штобб и Лефевр. А в Маскаре нас была целая сотня. Очевидно, легион разбросан по всему Алжиру.
Прибыл полк. Все до предела измотаны.
Ручей - идеальное место для мытья, стирки, бритья. Когда глядишь на обнаженные тела, плещущиеся среди скал, вспоминаются "Дети воды" Кингсли. Ручей извивается среди пальм на протяжении многих миль. Сказочный уголок для уик-энда у костра.
Днем меня вызвали в сержантскую палатку, где я познакомился со старшим сержантом Катценбергером, прежде служившим в СС, и еще двумя сержантами-немцами, Каросом и Дорнахом. У Катценбергера, заместителя командира взвода, вид и в самом деле настолько злобный, что лучше ему не перечить. Впрочем, он не без юмора, так что время покажет. Катценбергер сказал, что за все время службы в легионе, то есть за двенадцать лет, он имел дело с пятью англичанами и все они дезертировали, поэтому он будет следить за мной в оба.
Карос вроде бы абсолютно флегматичный тип, а Дорнах похож на мясника со скотобойни - жирный боров и, вероятно, задиристый. О моих товарищах по взводу пока рано говорить что-либо определенное. Сейчас они отдохнули и довольны жизнью, а кто они такие на самом деле - время покажет.
Наш экип (отделение) состоит из четырех человек: кроме меня, в него входят Теобальд, Демар и итальянец Ауриемма. Командует нами капрал Хиршфельд, немец, ветеран с восьмилетним стажем. У него множество наград, свидетельствующих о том, что он опытный комбатан (боец). Ему примерно тридцать два года, пока он вполне дружелюбен.
У немца Теобальда внешность грека, а характер итальянца. Он всегда готов радоваться жизни - любит выпить и еще больше поговорить. Мне он понравился с первого взгляда.
Демар тоже немец, держится отчужденно и независимо - сразу видно, парень крутой и шуток не любит. Сказал мне, что марш на длинную дистанцию - смертельный номер и поначалу мне придется тяжко. Новичкам всегда тяжело, какими бы крепкими они себя ни считали, и, если они отстают от других, к этому поначалу относятся с пониманием. Не слишком обнадеживающая перспектива.
Ауриемма, как я уже сказал, итальянец-шалопай, ленивый до крайности и беспечный, ему на все наплевать. Типичный мелкий жулик из итальянской провинции. Прекрасно характеризует Ауриемму ответ, который он дал, когда его спросили, чем он занимался на гражданке. "Je donne un coup de main а mon pere" ("Помогал отцу"), - сказал он. Тогда спросили, чем занимается отец. Ответ был: "Eh rien" ("Он безработный").
11 ноября 1960 г.
Воскресенье. Полевые кухни пыхтели с утра, и на обед нам достался жареный цыпленок. Я постепенно знакомлюсь с товарищами по взводу. Почти все они прослужили уже по три года и больше. Держатся все по-дружески, охотно отвечают на вопросы - в целом, приняли меня со сдержанным гостеприимством. Люди готовы помочь, поделиться чем могут и поболтать, но в основном не о себе, а о чем-нибудь другом.
Большинство согласны с Демаром, что марш-броски очень утомительны, и вспоминают, как они однажды намаршировались до отупения. Этим марш-броскам, похоже, придают здесь первостепенное значение. Либо ты выдержишь их и тогда будешь считаться своим, либо нет - третьего не дано. Я чувствую себя достаточно подготовленным и не могу представить, чтобы я сломался на броске. Правда, жизнь полна неожиданностей.
Наступил вечер. В нашей палатке разыгрывают одновременно две партии в покер. Темные силуэты игроков колеблются в свете свечей, установленных возле каждой койки. В нашем взводе я уже знаю всех по именам и мысленно повторяю их, чтобы не забыть. Прежде всего это младший сержант, или, как здесь говорят, старший капрал, Подель - очень спокойный немец, на вид хитроватый.
Во взводе есть еще два капрала, Питчиделли и Вайс. Питчиделли - итальянец, очень шумный, но, если я не ошибаюсь, толковый и стоящий парень. Говорят, что справедливый. Вайс - бельгиец, тоже невероятно шумный, весьма скромных умственных способностей. Он из тех, кто часто выводит других из себя. Радист Чарли Шовен - уникальный тип. Ему тридцать лет, но выглядит на пятьдесят. Пьет больше, чем все остальные легионеры взвода, вместе взятые. Помимо радиостанции, весившей двадцать два фунта, он таскает в вещмешке уйму банок пива, которым можно напоить человек сорок, а также две фляги вина. Ноги у него тонкие как спички, но, по-видимому, сделаны из стали. Говорят, что за все время службы он ни разу не свалился на марше.
Поляк Скарсинский, по прозвищу Старри, имеет специальность медика. Открытый и довольно веселый парень, дружит с Панзасом - смуглым черноволосым испанцем. Панзас похож на человека, который будет улыбаться, перерезая горло младенцу.
Молодой немец Кох энергичен и жизнерадостен, голова набита всякой чепухой, но мне он нравится. Принц служит ординарцем при Л'Оспиталье, Физель - при Катценбергере. Оба немцы, и оба не просыхают. Есть еще два немца из Восточной Германии - Плауманн и Ротлофф по прозвищу Сохатый, он действительно похож на лося. Это очень серьезные парни, как и полагается восточным немцам. Молодой немец Штеффен характером похож на Коха, а другой немец, Грубер, приятен в обращении, но, по-моему, немножко не в себе. Он единственный, кто говорит по-английски, и акцент у него почти незаметен. Грубер успел поделиться со мной своими чрезвычайно странными взглядами на последнюю войну. И наконец, во взводе есть молодой француз Колье - новичок, как и мы со Штоббом. Он проходил обучение в Сайде.
В этой компании мне предстоит прослужить много месяцев. Со временем образы этих людей станут яснее и добавятся новые краски.