В 1937 - начале 1938 года Е.Г. Евдокимов работал первым секретарем Ростовского обкома (до сентября 1937 года Азово-Черноморского крайкома), а в мае 1938 года был снят с этой должности и назначен заместителем Ежова в наркомат водного транспорта. В апреле 1939 года, после ареста, он показал, что при переводе в Москву попросил Ежова засвидетельствовать его "политическую благонадежность", так как полагал, что его отставка была связана с последними арестами, в частности, с арестом его помощника Магничкина и с недоверием к нему. Ежов пообещал это сделать. Однако когда позднее Евдокимов интересовался состоянием своего дела, Ежов все время уходил от ответа: "Во всех разговорах Ежова со мной чувствовалось, что он меня прощупывает и изучает".
Интересно отметить, что писатель Михаил Шолохов, который жил в станице Вешенской Ростовской области, жаловался лично Сталину на произвол, царивший у него на родине, к которому были причастны коммунисты. Он также критиковал обком партии, в частности, Евдокимова и управление НКВД, которое до июля 1937 года возглавлял Люшков. Выездная комиссия в составе М.Ф. Шкирятова из Комиссии партийного контроля и В.Е. Цесарского, в то время начальника 4-го отдела ГУГБ, рассмотрела дело и 23 мая 1938 года доложила Сталину и Ежову, что обвинения Шолохова не всегда обоснованы и что радикальных мер принимать нет необходимости. Однако к тому времени Евдокимов был уже уволен. Ежов на суде заявил, что секретаря Ростовского обкома сняли по его донесениям в ЦК.
Начиная с середины 1938 года активность Ежова как шефа НКВД стала явно спадать. Позднее на следствии бывший начальник секретариата НКВД И.И. Шапиро отметил характерный признак этого изменения. Прежде Ежов сильно интересовался следственной работой: часто посещал Лефортовскую тюрьму, вызывал арестованных к себе, "обходил отделы, где допрашивались арестованные, вызывал к себе работников, непосредственно ведущих следствие". Но с августа "он вовсе отстранился от этого дела" и "все было передоверено непосредственно начальникам отделов без всякого контроля, руководства и наблюдения сверху". Дагин показал, что в мае Ежовым овладела тревога; он метался по кабинету и был взвинченным. Его подручные - Шапиро, Литвин и Цесарский - "тоже приуныли, они ходили мрачными, пропала их былая кичливость, они что-то переживали". Дагин полагал, это было связано с тем, что "в ряде краев и областей вскрылись серьезные перегибы и извращения в работе органов НКВД, - в частности, на Украине в бытность там Леплевского, в Свердловской области, где работал Дмитриев, в Ленинграде и в Москве при Заковском, на Северном Кавказе при Булахе, в Ивановской области при Радзивиловском и т.д.". А после побега Люшкова Ежов "совсем пал духом", плача, он сказал Дагину: "Теперь я пропал".
Сотрудники НКВД в один голос утверждают, что после назначения Берии первым заместителем наркома Ежов совершенно пал духом. Приехавший в Москву в конце августа А.И. Успенский, по его словам, стал свидетелем "небывалой паники" среди сотрудников центрального аппарата НКВД, вызванной начавшимися арестами их коллег. Успенский и сам боялся быть арестованным и решил бежать. Согласно Фриновскому, Ежов был в смятении и много пил. По описанию Дагина, Ежов был совершенно деморализован назначением Берии. На следующий день он занемог, то есть "пьянствовал у себя на даче" и "болел" больше недели. Затем он появился в НКВД "по-прежнему в мрачном настроении, никакими делами не стал заниматься, почти никого у себя не принимал". Один из его подчиненных, вызванный как-то поздним вечером в кабинет наркома на Лубянке, увидел Ежова "сидящим в одной гимнастерке на диване за столиком, уставленным бутылками с водкой. Волосы у него на голове были всклокочены, глаза распухли и покраснели: он был явно пьян, но вместе с тем возбужден и подавлен". Через несколько дней этого сотрудника арестовали.
После ареста Ежова обвинили в заговоре против партийного руководства. Он сам показал, что, когда начались аресты в аппарате НКВД, он вместе с Фриновским, Дагиным и Евдокимовым готовился совершить "путч" 7 ноября, в годовщину Великой Октябрьской социалистической революции, во время демонстрации на Красной площади. Они хотели спровоцировать беспорядки, а потом во время паники и замешательства "разбросать бомбы и убить кого-либо из членов правительства". Дагин, который был в НКВД начальником отдела охраны, должен был осуществить теракт, но 5 ноября его арестовали, а через несколько дней - и Евдокимова. Ежов в одиночку не мог противостоять предусмотрительности Берии: "Так все наши планы рухнули".
Все это, на самом деле, было лишь пьяной болтовней. Известно, что приятель Ежова В.К. Константинов (по его показаниям) стал свидетелем разговора между Ежовым и Дагиным 3 или 4 ноября, из которого он понял, что Дагин должен организовать что-то "с заговорщическими целями" по поручению Ежова. Дагина несколько смущало присутствие Константинова, а Ежов, который был сильно пьян, не обращал внимания. Когда он спросил Дагина, все ли необходимые меры приняты, Дагин, глядя с непониманием на Константинова, ответил, что не очень понимает, о чем речь. Тогда Ежов повысил голос и сказал: "Ты немедленно, теперь же должен убрать и заменить всех людей которых расставил Л.П. Берия в Кремле. Замени их нашими надежными людьми и не забудь, что время не ждет, чем скорее - тем лучше". Посмотрев с недоумением на Константинова, Дагин ответил, что все будет сделано.
Эта поразительная сцена могла в действительности иметь место. Во время допроса Дагин подтвердил, что однажды ночью в конце октября или начале ноября, когда он засиделся в Кремле за работой, около шести утра к нему заглянул Ежов, который тоже еще не спал. Начальник Дагина, как выяснилось, был "сильно пьян", с ним был Константинов, который тоже был "изрядно выпивший". Представим себе сцену: Ежов абсолютно пьян и дает простор воображению. Дагин понимает, в каком тот состоянии и что присутствует посторонний, но вынужден сказать "да". Конечно, он уже не в том положении, чтобы заменять охрану Кремля, так как этими делами теперь ведает Берия. Показания Евдокимова повторяют эту же схему По его словам, в сентябре он обсуждал угрожающее положение, вызванное назначением Берии, с Ежовым, Фриновским и Вельским. Они якобы договорились организовать покушение на Сталина и Молотова. Ежов будто бы даже планировал убить Берию:
"Со слов Ежова, мне известно, что он замышлял, как один из вариантов, убийство Л.П. Берия на конспиративной квартире, где принимается закордонная и особо важная агентура.
ВОПРОС: Каким образом?
ОТВЕТ: Насколько я понял Ежова, он предложил осуществить это при посредстве подставного лица - "агента", инспирируя нападение на Л.П. Берия и его - Ежова. Эта предательская затея Ежова сводилась к тому, что Л.П. Берия должен был быть убит, а Ежову удастся закрепить свое положение в Наркомвнуделе и распространить слух, что и его, дескать, враги пытались застрелить".
Очевидно, что высказывания Ежова о совершении терактов были не более чем пьяной болтовней, фантазией человека, озлобленного против Сталина и его подручных. После его ареста следователи Берии, не принимая это всерьез, особенно и не вдавались в подробности. По словам Ю.К. Иванова, сотрудника НКВД из окружения Евдокимова, еще в конце июля, после встречи с Ежовым Евдокимов упоминал о терактах против партийного руководства. В заговоре участвовали в первую очередь люди с Северного Кавказа, где началась его партийная карьера, Дагин, Николаев-Журид и другие. Но акция, якобы назначенная на 7 ноября, не состоялась, так как Дагин был накануне арестован.
По словам Константинова, где-то в середине ноября Ежов сказал ему, что его песенка спета, спасибо Сталину и верным сталинцам вроде его заместителя Берии: "если бы их убрать все было бы по-иному". Он предложил Константинову убить Сталина, не облекая свои намерения в какую-либо конкретную форму.
8 октября 1938 года Политбюро поручило специально сформированной комиссии в течение десяти дней подготовить проект постановления Центрального Комитета, Совнаркома и НКВД о "новом порядке проведения арестов, о прокурорском надзоре и о ведении следствия". Комиссию возглавил Ежов, в ее состав вошли Берия, Маленков, Вышинский и нарком юстиции Н.М. Рынков.
По словам его сына, Маленков сыграл главную роль в свержении Ежова. Маленков был (с 1935 года) заместителем Ежова, когда тот заведовал отделом руководящих партийных органов ЦК ВКП(б). Биограф Маленкова пишет, что их отношения были "отношениями начальника и подчиненного, учителя и ученика" и продолжали быть таковыми после 1936 года, когда Маленков сменил Ежова на посту заведующего отделом. В журнале "Партийное строительство", издаваемом отделом под редакторством Маленкова, так восхвалялся педагогический талант Ежова: "Товарищ Ежов научил нас, как реорганизовать партийную работу, как поднять организационную работу на более высокий уровень и сделать эту работу еще эффективнее… Мы стремимся выполнять эти заветы".
В 1937–1938 годах Маленков плодотворно участвовал в формировании штата НКВД. Являясь заведующим отделом руководящих партийных органов ЦК, он осуществлял надзор за отбором и назначением номенклатурных работников на территории всей страны и во всех звеньях власти, включая НКВД. В своих воспоминаниях Василий Рясной рассказывает, что в феврале 1937 года он как секретарь райкома был вызван в Москву и принят Маленковым; он оказался в группе партийцев, переведенных в центральный аппарат НКВД. Маленков проводил их к Ежову на Лубянку и при прощании обратился к ним с призывом: "Нас окружают враги. Они повсюду, и вы должны стоять на страже завоеваний революции!" По словам Рясного, Маленков "больше других" занимался организацией дел на Лубянке. В своих мемуарах Хрущев утверждает, что как-то раз (возможно, в конце 1937 или начале 1938 года) Ежов попросил Сталина отдать ему Маленкова в заместители. В своем личном письме к Сталину Ежов писал, что ему очень нужен был кто-нибудь для работы с кадрами и он все время просил дать ему такого человека. Поскольку Маленков был специалистом в этом вопросе и Ежов хорошо его знал и доверял ему, весьма вероятно, что он просил себе в заместители по кадровым вопросам своего ученика.
В этой связи особый интерес вызывает факт, упомянутый министром внутренних дел Н.П. Дудоровым на июньском (1957) пленуме ЦК КПСС. После ареста Ежова по приказу Берии на допросах его особо расспрашивали о Маленкове, он даже записал свои показания о нем на двадцати страницах. Берия хранил этот документ у себя вплоть до собственного ареста, потом документ попал к Дудорову, который в феврале 1955 года показал его Маленкову. "Маленков заявив, что об этом материале все знают, забрал у меня документ с собой "на квартиру для уничтожения". И документ исчез".
С учетом той роли, которую Маленков сыграл в репрессиях против партработников в 1937–1938 годах как в Москве, так и на периферии, становится ясно, что он мог действовать против Ежова только по наущению Сталина.
Комиссии надлежало упорядочить проведение репрессий. Сталин решил остановить массовый террор. При поддержке Берии Маленков теперь мог в открытую выступить против Ежова. Комиссия приступила к работе сначала в здании на Лубянке. Согласно записям в журнале регистрации приемной наркома внутренних дел, вечером 13октября Маленков, Вышинский и Рычков провели у Ежова около двух часов, с 9 по 14 ноября Ежов несколько раз принимал одного Вышинского, а 15 ноября у Ежова в течение нескольких часов заседали Маленков и Вышинский. Члены комиссии также по отдельности встречались с Берией, без Ежова. В результате всех этих переговоров и совещаний было подготовлено постановление Центрального Комитета и Совета Народных Комиссаров "Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия", которое положило конец массовым операциям. 17 ноября 1938 года постановление было утверждено на Политбюро. Таким образом, комиссия не проводила расследование деятельности Ежова по заданию ЦК. Наоборот, Ежов сам возглавил комиссию и ему пришлось разрабатывать меры по обузданию террора и новые принципы карательной политики.
Глава 7.
ПАДЕНИЕ
Недовольный результатом расследования Шкирятова и Цесарского, завершенного к маю 1938 года, Шолохов вновь обратился к Сталину относительно произвола в Ростовской области; ему удалось встретиться со Сталиным 23 октября, беседа продолжалась около часа; во время разговора в кабинет был приглашен Ежов. Очевидно, его присутствие было связано с заданием И.С. Погорелову, который по приказу НКВД собирал компромат на Шолохова для обоснования ареста. Вероятно, Сталин дал Ежову указание немедленно разобраться и доложить.
Через неделю, 31 октября, в кабинете Сталина состоялось заседание, которое продолжалось больше двух часов; на нем присутствовали Сталин, Молотов, Маленков, Ежов, Шолохов, Луговой (секретарь Вешенского райкома партии, освобожденный из-под ареста благодаря ходатайству Шолохова), Погорелов и четыре сотрудника местного НКВД. По воспоминаниям Лугового, Шолохов жаловался на преследования со стороны НКВД, который стряпает ложные свидетельства, "доказывающие", что он враг народа. Сталин спросил у одного из работников НКВД, давали ли ему указание оклеветать Шолохова и давал ли он какие-либо поручения Погорелову. Тот ответил, что такие указания он действительно получал и что они были согласованы с Ежовым. Ежов, однако, возразил, что он подобных распоряжений не делал. По воспоминаниям Погорелова, Сталин добавил, что Евдокимов дважды запрашивал его санкцию на арест Шолохова, но Сталин отклонил прошение как необоснованное.
Были и другие признаки приближения развязки. Во-первых, был установлен порядок партийной проверки и утверждения в должностях кадров НКВД. 14 ноября 1938 года Сталин дал директиву региональным партийным комитетам провести проверку в органах НКВД и очистить их от всех "чуждых" людей, "не заслуживающих политического доверия"; вместо них должны быть назначены кандидаты, утвержденные соответствующими партийными инстанциями. Во-вторых, был положен конец все еще продолжающимся "массовым операциям". На следующий день Политбюро утвердило директиву ЦК и СНК о приостановлении с 16 ноября всех дел на "тройках", а также и Военными трибуналами и Военной Коллегий Верховного Суда СССР, "направленных на рассмотрение в порядке особых приказов или в ином, упрощенном порядке". Итак, "массовые операции НКВД" по команде сверху были свернуты. 15 сентября Политбюро приняло решение о передаче дел по "национальным контингентам" на рассмотрение "особых троек". Эти меры, действительно, вводились сроком на два месяца. В отличие от обстановки 1937 года, этот срок не продлевался. В составлении вышеупомянутой директивы принимал участие сам Ежов.
Спустя два дня, 17 ноября, Политбюро приняло совместное постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) "Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия", подготовленное комиссией, в состав которой входили Ежов, Берия, Маленков и другие. Месячная задержка объяснялась тем, что массовые операции следовало завершить до их официального прекращения. В постановлении давалась в целом положительная оценка результатов массовых операций, проведенных НКВД в 1937–1938 годах. Однако отмечалось, что "упрощенное ведение следствия и суда" привело к "крупнейшим недостаткам и извращениям" в работе НКВД и Прокуратуры. Враги народа и шпионы иностранных разведок, внедрившиеся в органы государственной безопасности и систему судопроизводства, "старались всячески запутать следственные и агентурные дела, сознательно извращали советские законы, производили массовые и необоснованные аресты, в то же время спасая от разгрома своих сообщников". Они "совершали подлоги, фальсифицировали следственные документы, привлекая к уголовной ответственности и подвергая аресту по пустяковым основаниям и без всяких оснований, создавали с провокационной целью "дела" против невинных людей". Они ограничивались исключительно получением признания вины от обвиняемого. Постановлением запрещалось проведение массовых операций, ликвидировались "тройки" и устанавливался прокурорский надзор за всеми процедурами по задержанию.
Постановление явилось смертельным ударом для действующей верхушки НКВД. Сталин хотел свалить вину за перегибы в ходе массовых репрессий на НКВД и Ежова - причем именно за перегибы и уклоны, а не за чистку как таковую. Значение и необходимость массовых репрессий даже не ставились под сомнение ни в этом постановлении, ни в каком-либо из последующих решений Сталина. Факт оставался фактом: мало того, что сделано много ошибок, Сталин считал, что не была достигнута основная цель, поскольку не удалось "полностью разоблачить арестованных шпионов и диверсантов иностранных разведок и полностью вскрыть все их преступные связи". Поэтому в постановлении было особо отмечено, что "дело очистки" СССР от "шпионов, террористов и диверсантов" не окончено. По мнению Сталина, винить в этом следовало работников НКВД, которые проводили массовые репрессии нерадиво.