В конце 1935 года собирались улики и против правых (Бухарина и других), но Ягода в этом участия не принимал. Тем не менее, во время августовского процесса 1936 года Прокурор СССР А.Я. Вышинский официально объявил, что на основе новых свидетельских показаний начнется расследование против Радека и Пятакова, а также против лидеров правых. Один из них, Михаил Томский, в результате покончил жизнь самоубийством. Ежов вместе с другими членами Политбюро - Кагановичем и Орджоникидзе - немедленно сообщил Сталину (он в это время находился на даче в Сочи), что Томский "не мог больше скрывать своих связей с зиновьевско-троцкистской бандой", принял решение "замести следы", совершив самоубийство. Письмо, оставленное Томским, было переслано Сталину. Каганович и Орджоникидзе направили Ежова к вдове Томского.
9 сентября Ежов написал Сталину об этом своем визите. Вдова Томского сказала ему, что, как говорил ее покойный муж, в конце 20-х годов Ягода играл ведущую роль среди правых; Ежов не был уверен, что это - "контрреволюционный пинок Томского из могилы или подлинный факт". Он склонен был скорее считать, что Томский "выбрал своеобразный способ мести, рассчитывая на его правдоподобность". "В свете последних показаний арестованных роль правых выглядит по-иному, - писал Ежов Сталину, - мы тогда до конца не докопались". По этой причине некоторые из правых по приказу Ежова были допрошены заново, причем были получены новые интересные результаты: "Есть все основания предполагать, что удается вскрыть много нового и по-новому будут выглядеть правые и в частности Рыков, Бухарин, Угланов, Шмидт и другие".
Далее Ежов докладывал, что, выполняя приказ Сталина, он организовал проверку списков арестованных в связи с вновь открывшимися обстоятельствами, включая и тех, кто имел отношение к убийству Кирова. Для проведения окончательной проверки была образована комиссия, в которую входили Ежов, Вышинский и Ягода. Главные организаторы и непосредственные участники террористических групп, двойные агенты и им подобные подлежали расстрелу, а остальные должны были получить тюремные сроки от пяти до десяти лет. Затем Ежов высказал мнение, что на августовском процессе обвиняемые не сказали всей правды, что у троцкистов все еще оставались "некоторые не выявленные руководители" в армии. Говоря о НКВД, он считал, что контакты чекистов с троцкистами расследованы не полностью, хотя и было установлено, что какие-то сигналы об этом поступали еще в 1933–1934 годах, но им уделялось мало внимания. Ежов выразил пожелание лично проинформировать Сталина о некоторых недостатках в работе НКВД, которые терпеть дальше было нельзя, и добавлял: "Без Вашего же вмешательства в это дело ничего не выйдет". В черновике того же самого письма, найденном среди его бумаг, Ежов писал, что "в НКВД вскрылось так много недостатков", которые "терпеть дальше никак нельзя". "Я от этого воздерживался до тех пор, пока основной упор был на разоблачении троцкистов и зиновьевцев. Сейчас, мне кажется, надо приступить и к кое-каким выводам из сего этого дела для перестройки работы самого Наркомвнудела. Это тем более необходимо, что в среде руководящей верхушки чекистов все больше и больше зреют настроения самодовольства, успокоенности и бахвальства. Вместо того, чтобы сделать выводы троцкистского дела и покритиковать свои собственные недостатки, исправить их, люди мечтают теперь только об орденах за раскрытое дело. Трудно даже поверить, что люди не поняли, что в конечном счете это не заслуги ЧК, что через 5 лет после организации крупного заговора, о котором знали сотни людей, ЧК докопался до истины".
Как видно, Ежов нацелился сменить руководство НКВД, что, вероятнее всего, соответствовало сталинским намерениям. И действительно, не прошло и месяца, как Сталин заявил, что НКВД допускает отставание в деле раскрытия заговора и что Ягоду следует заменить. Интересно отметить, что лишь после этой замены Сталин 29 сентября послал письмо Ежова своим ближайшим соратникам - Кагановичу и Молотову. Вероятно, не хотел торопить событий, опасаясь, как бы Ягода не прознал о резкой критике в свой адрес со стороны Ежова и о его призыве к Сталину вмешаться и "поправить" дела в НКВД.
В черновике письма Ежов высказывался в отношении правых более определенно. Он писал: "Лично я сомневаюсь в том, что правые заключили прямой организационный блок с троцкистами и зиновьевцами. Троцкисты и зиновьевцы политически настолько были дискредитированы, что правые должны были бояться такого блока с ними". Правые, по мнению Ежова, имели свою организацию, стояли на почве террора, знали о деятельности троцкистско-зиновьевского блока, но выжидали, желая воспользоваться результатами террора в своих интересах. По его мнению, пришло время для принятия мер. Ежов считал "самым минимальным наказанием" для правых вывод их из состава ЦК и высылку на работу в отдаленные места. Он настоятельно просил у Сталина твердых указаний по этому поводу. Что же касалось Пятакова, Радека и Сокольникова, то, хотя у Ежова не было сомнения в том, что они - главари "контрреволюционной банды", он считал организацию нового процесса "вряд ли целесообразной": "Арест и наказание Радека и Пятакова вне суда, несомненно просочатся в заграничную печать. Тем не менее на это идти надо". И далее вполне определенно: "Стрелять придется довольно внушительное количество. Лично я думаю, что на это надо пойти и раз и навсегда покончить с этой мразью. (…) Понятно, что никаких процессов устраивать не надо. Все можно сделать в упрощенном порядке по закону от первого декабря (1934 т. - авт.) и даже без формального заседания суда".
Этот предварительный вариант письма так никогда и не был отправлен Сталину. Скорее всего, Ежов еще не знал о планах Сталина о проведении новых процессов и крупномасштабных чисток и думал, что дело ограничится лишь бывшими оппозиционерами. Как отмечает Хлевнюк, "не Ежов подсказывал Сталину новые сценарии и вдохновляющие идеи" в раскручивании маховика массового террора.
Правда, стоит заметить, что 9 сентября именно Ежов настоятельно рекомендовал Сталину более активно изучить действия правых. А всего лишь день спустя в газетах было опубликовано сообщение Прокурора СССР Вышинского, смысл которого состоял в том, что доказательства обвинений против Бухарин и Рыкова недостаточны, и, таким образом, их дело считается закрытым. Из этого можно сделать вывод, что цель этого сообщения состояла в том, чтобы вывести из-под удара (или лишь успокоить) только Бухарина и Рыкова, а дела в отношении остальных правых на самом деле никто и не думал закрывать. Просто на данном этапе первостепенное значение приобретало расследование дела Пятакова и других.
Глава 3.
РУКОВОДИТЕЛЬ НКВД
"В ежовщину забрали на Лубянку,
Отбили почки, бросили в рудник,
Поиздевалась вдоволь и охранка,
Пока парнишка гордый не поник".Из песни политических заключенных
"На Лене лед весною поломается".
При сборе компрометирующих материалов на Ягоду Ежов использовал настроенных против него некоторых из его подчиненных, например, начальника УНКВД по Воронежской области Семена Дукельского. 13 июля 1936 года он направил Ежову письмо "О состоянии оперативной чекистской работы". Как позднее сам Дукельский определил тему своих писем к Ежову: "Об организационной спячке" в НКВД. 11 сентября он направил Ежову очередное письмо и немедленно, возможно, на следующий день был принят им. 14 сентября Ежов написал Сталину, что, согласно информации Дукельского, НКВД имел сведения о троцкистском центре в начале 1933 года, но вместо того чтобы ликвидировать его, они сознательно игнорировали эти данные. Дукельский явно выдвигал "организационный вопрос" о "расстановке сил" в ГУГБ, которая, как он считал, была неудовлетворительной. Пересылая эту информацию, Ежов, разумеется, метил в Ягоду, которым Сталин недоволен. Ягода отреагировал попыткой смещения Дукельского с должности, о чем информировал 13 сентября Ежова.
Однако участь самого Ягоды была уже решена. 25 сентября Сталин вместе со Ждановым направили Кагановичу, Молотову и другим членам Политбюро телеграмму из Сочи: "Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение тов. Ежова на пост наркомвнудела. Таким образом, Ягода оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздало в этом деле на 4 года". Ягода должен был быть назначен на пост наркома связи. Ежов должен был сохранить за собой функции секретаря ЦК и председателя КПК при условии, что "он будет девять десятых своего времени отдавать работе в НКВД". Здесь же говорилось, что "Ежов согласен с нашими предложениями". Тезис о четырехлетнем отставании понятен, если учесть, что о троцкистско-зиновьевском "блоке", организованном будто бы в 1932 году, в НКВД стало известно не раньше июня - июля 1936 года, об этом же писал и Дукельский. На следующий день, 26 сентября, Ежов был назначен наркомом внутренних дел, а его заместитель Шкирятов стал фактическим главой КПК.
Безусловно, смещение Ягоды не было результатом действий Дукельского, они стали лишь дополнительным аргументом в пользу этого решения. Ягода не ожидал столь быстрого развития событий, и для него это решение стало полной неожиданностью. Он немедленно отбыл в Сочи, полагая, что имеет место недоразумение, которое можно исправить. Но его теперь уже бывший подчиненный К.В. Паукер, возглавлявший охрану, не пустил его на территорию дачи Сталина.
А Ежова Сталин принял. Не случайно в своей телеграмме Сталин писал, что Ежов согласен со своим новым назначением. Вероятнее всего, он уже прибыл в Сочи и лично информировал Сталина о последних событиях и делах в НКВД. Двумя днями раньше, 23 сентября, Политбюро приняло решение (П3166, без протокола, опросом) "разрешить т. Ежову выехать в Сочи". Вернувшись в Москву, Ежов вступил в должность наркома внутренних дел, выпустив 1 октября приказ № 411, извещавший об этом. В основном здании на Лубянке он занял кабинет № 410 на 4 этаже. Руководство с одобрением отнеслось к его назначению. 30 сентября член Политбюро Каганович написал своему коллеге Серго Орджоникидзе: "Это замечательное мудрое решение нашего родителя назрело и встретило прекрасное отношение в партии и в стране. Ягода безусловно оказался слабым для такой роли, быть организатором строительства это одно, а быть политически зрелым и вскрывать своевременно врагов это другое… У Ежова наверняка дела пойдут хорошо. По моим сведениям и в среде чекистов, за небольшим исключением, встретили смену руководства хорошо".
Две недели спустя Каганович подтвердил, что у "Ежова дела выходят хорошо! Он крепко, по-сталински, взялся за дело".
Назначение Ежова не было внезапным решением; оно вынашивалось в течение долгого времени. Как сказал Е.Г. Евдокимов (на допросе в 1939 году), уже во время июньского (1936) пленума Ежов проявлял интерес к работе в НКВД, "даже в качестве заместителя Ягоды". Некоторое время спустя, когда Евдокимов настойчиво убеждал его принять руководство НКВД, Ежов дал понять, что "вопрос о его назначении на пост Народного комиссара внутренних дел решается". Возможно, что Сталин сначала хотел сделать Ежова заместителем Ягоды, чтобы тот выжил последнего с его поста - он так и поступил позже, когда заменил Ежова на Берию. Но, по мере развития ситуации, он принял решение о немедленном назначении Ежова.
Первым, кого Ежов принял по возвращении из Сочи, был его протеже Г.С. Люшков, бывший заместитель начальника секретно-политического отдела ГУГБ НКВД, которого Ягода незадолго до этого назначил начальником УНКВД Азово-Черноморского края. М.И. Литвин, знакомый Ежову со времен работы в Казахстане и бывший затем его заместителем в Распредотделе, стал начальником отдела кадров НКВД. Начальнику УНКВД Московской области С.Ф. Реденсу было также обещано новое назначение. Ежов оказывал особое доверие чекистам с Северного Кавказа, таким как Ефим Евдокимов (с начала 1937 года глава партийной организации Азово-Черноморского края), В.М. Курский, И.Я. Дагин, Н.Г. Николаев-Журид и П.Ф. Булах. 16 октября начальник Управления пограничных и внутренних войск НКВД Михаил Фриновский был назначен заместителем наркома внутренних дел, хотя в то же время Агранов, которого Ежов считал слишком близко связанным с Ягодой, сохранил пост первого заместителя. В декабре 1936 года Агранов даже был назначен начальником ГУГБ. Из КПК и Секретариата ЦК, кроме Литвина, Ежов забрал с собой В.Е. Цесарского (стал Особоуполномоченным НКВД и занимался расследованием должностных преступлений и проступков чекистов, а с ноября 1936 начальник учетно-регистрационного отдела ГУГБ), С.Б. Жуковского (стал начальником АХУ НКВД), и И.И. Шапиро (заместитель, затем начальник секретариата НКВД). Другими знакомыми Ежову людьми, получившими назначения на высокие должности, были С.Г. Гендин, П.А. Коркин, А.Р. Стромин, Г.Н. Лулов, Л.В. Коган, М.С. Алехин и 3. И. Пассов. Ежов хорошо знал их со времени расследования убийства Кирова, а Фриновского - когда начал курировать НКВД. Он знал, что Фриновский, Евдокимов и Реденс имели разногласия и враждовали с Ягодой.
В глазах общественности назначение Ежова не свидетельствовало об усилении террора. Бухарин, например, был даже доволен этим, как вспоминала его вдова. Его отношения с Ежовым были ровными, и до конца 1936 года он верил, что новый глава НКВД не станет заниматься подлогами и фабрикацией дел. В отличие от Ягоды, Ежов не был выходцем из "органов", что считалось его достоинством. "Большинство старых чекистов, - как пишет один из них в своих мемуарах, - были убеждены в том, что с приходом в НКВД Ежова мы, наконец, вернемся к традициям Дзержинского, изживем нездоровую атмосферу и карьеристские, разложенческие и липаческие тенденции, насаждаемые в последние годы в органах Ягодой. Ведь Ежов, как секретарь ЦК, был близок к Сталину, в которого мы тогда верили, и мы полагали, что в органах будет теперь твердая и верная рука ЦК".
Дагин считал, что с приходом Ежова в НКВД восстановится "дух партийности", но позднее он разочаровался в этой своей идее.
Кампания против оппозиции в партии продолжалась. Ежов написал проект решения Политбюро "Об отношении к контрреволюционным троцкистско-зиновьевским элементам", который Сталин подписал 29 сентября; "троцкистско-зиновьевских мерзавцев" с этого времени надлежало считать как "разведчиков, шпионов, диверсантов и вредителей фашистской буржуазии в Европе", и с ними со всеми следовало покончить. Сталин удалил один пункт из проекта: требование расстрела нескольких тысяч троцкистов и высылки еще нескольких тысяч в Якутию. Несколько дней спустя Ежов вместе с Вышинским обратился в Политбюро с просьбой о санкции на осуждение 585 участников троцкистско-зиновьевской контрреволюционной террористической организации "по списку" и 4 октября Политбюро согласилось с этой просьбой.
7 октября Ежов направил Сталину показание одного из рядовых участников блока правых, который признал существование "террористической организации правых" с планами убийства Сталина, а также сообщил о том, что ему известно от Томского о "правом центре", в состав которого входят Бухарин, Рыков, Томский и другие. В это время к Бухарину и Рыкову только нащупывался подход через их окружение, и понемногу накапливался против них материал. Хотя совсем недавно в августе Ежов высказывался по отношению к правым достаточно умеренно, интерес к ним после августовского процесса 1936 года продолжал существовать. Полагали, что Сталин снял Ягоду с его поста за недостаточное внимание к правым, тогда как в сентябре 1936 года незадолго до своего смещения Ягода в действительности направил Сталину показания некоторых рядовых правых, которые уже были арестованы. Эти показания содержали обвинительный материал против Бухарина, Рыкова и Томского. Ягода далее писал: "Особый интерес представляют показания Куликова о террористической деятельности контрреволюционной организации правых".
Стало ясно, что пониженный интерес Сталина к обвинительному материалу против Бухарина и Рыкова был лишь временным; пока не было собрано достаточно доказательств, смысла в привлечении общественного внимания не было. В то время следующими на очереди были арестованные троцкисты - Пятаков, Сокольников и Радек.
С этой точки зрения Ежов и сам был настроен против подготовки нового публичного процесса и, возможно, он оказал влияние на решение Вышинского о недостаточности материалов для процесса против Бухарина и Рыкова, опубликованное 10 сентября.
Хотя Ежов не был первым, кто привлек внимание Сталина к правым - Ягода тоже сделал это - у Ежова было преимущество, состоявшее в улавливании настроения Сталина и понимании того, чего тот хочет именно в данный момент, и как именно надо действовать в соответствии с этим. Действия Ягоды против Бухарина и Рыкова не были подкреплены никакими доказательствами, и ему пришлось отступить. Возможно, Сталин объяснил ему, как надо действовать. Позднее, в сентябре, Ягода начал собирать обвинительный материал, получая его на допросах рядовых правых. В нем содержались упоминания о террористических группах правых, а также о Бухарине и Рыкове. Эти материалы он посылал Сталину. Чем больше становилось такого материала от рядовых арестованных, тем труднее было лидерам правых опровергать его, и тем более вероятным становилось их преследование. Такой способ действий не был изобретением Ежова, как это часто предполагают, он просто продолжил это в своей новой должности наркома.