Господство замкнутого хозяйства при очевидной нищете основной массы населения почти исключало внутреннюю торговлю, первые ростки которой едва начали пробиваться в IX веке. На областных рынках господствовал натуральный обмен. По наземным, а еще более по речным путям в ближайшие районы везли продовольствие и нехитрые товары местного производства; эта меновая торговля находилась в руках фризов и евреев. Что же касается привилегированных классов – дворян и верхушки церковников, – то они пользовались почти исключительно импортными товарами, привозимыми из Византии или с мусульманского Востока. Транзит шел разными путями – через богатую Италию, через города Септимании и Прованса, через Нант и Бордо, через Ла-Манш и Северное море, где главную роль играл крупный торговый порт Квентовик, к которому тянулись монастыри Сен-Вааст, Сен-Бертен и Сен-Рикье. Здесь действовали профессиональные купцы – генуэзцы, ирландцы, бретонцы, англосаксы, а объектами транзита были рабы, лошади, соль, вино, пергамент и тисненая кожа, благовония, металлы, пурпурные ткани, индийский жемчуг, редкие животные. Карл покровительствовал этой торговле, поскольку казна получала десятую часть от каждой сделки.
В отношении денег, которые постепенно начинают играть все большую роль в хозяйстве страны, Карл прежде всего продолжил реформу отца, установившего серебряный монометаллизм; золотые солиды чеканились лишь в виде редкого исключения. Серебряный ливр Карла весил около 400 граммов и состоял из 240 денье; эта система доминировала в Западной Европе до XIII века. Король имел монополию на чеканку монеты, при империи дважды подтвержденную особыми указами (в 805 и 808 годах). Чеканка производилась в главных городах страны, позднее же сосредоточилась в Ахене; серебром столицу снабжали рудники в Меле (Пуату) и в Гарце. Начиная с 790 года с монет стали исчезать названия монетных дворов, уступив место профилю и имени короля, а с 800 года – императора.
Одновременно с этим Карл проявлял заботу о единстве мер и веса. Им была принята стабильная весовая единица – фунт (ливр), а также мера жидкостей и сыпучих тел – модий. Модий был равен примерно 52 литрам и распадался на 16 секстариев;
эталон этой меры был выставлен во дворце. Указы императора строго требовали, чтобы население страны употребляло только эти меры как в торговле, так и в любых частных взаимоотношениях, и благодарные потомки не забыли этой реформы.
Впрочем далекое потомство прославляло государя не столько за его экономические реформы, сколько за выдающуюся созидательную деятельность в качестве просветителя и зодчего, стремившегося создать новый мир, неведомый его предкам.
Демиург
Мы упоминали, что образование императора было более чем скромным: за всю жизнь он так и не научился писать, хотя прилагал к этому немалые старания. Но он читал и говорил по-латыни и понимал на слух греческую речь. С помощью секретарей он вел обширную переписку, сочинял капитулярии и другие документы, хорошо говорил и даже пел. Уже будучи взрослым, он изучал логику, риторику и астрономию. Карл всемерно покровительствовал литературе и наукам, любил книги и мог цитировать наизусть целые пассажи из сочинений святого Августина. Привлекая ко двору выдающихся богословов, грамматиков и поэтов, он мечтал создать вокруг себя "Новые Афины". Потомки даже окрестят его старания и успехи в этой области "каролингским ренессансом". И хотя термин этот в целом представляется несколько претенциозным, в нем, без сомнения, есть зерно истины.
Все началось с итальянских походов. Во время войны с Дезидерием Карл нашел своих первых сеятелей на ниве науки; это были историк лангобардов Варнефрид, более известный под именем Павла Диакона, и знаток классической литературы Павлин Аквилейский. Вскоре к ним присоединился еще один литератор – Петр из Пизы. Папа Адриан уступил Карлу двух преподавателей церковного пения, организовавших свои школы в Меце и Суассоне. Из мусульманской Испании прибыли готы Агобард и Теодульф, слывший первым поэтом своего времени. Ученых готов поставляла и Септимания (Готия). А после присоединения Баварии плеяду эрудитов Ахена пополнили проповедники Фрейзингенской церкви Арн и Лейдрад. Но главные центры, "экспортировавшие" франкам знания, находились на Британских островах. Ирландские монахи подарили Карлу астронома Дунгала и географа Дикуила, о котором уже упоминалось выше; из Англии же прибыл человек, сделавшийся первым помощником императора, причем не только в сфере науки и культуры.
Алкуин (или Альбин), англосакс, уроженец Нордумбрии и питомец Йоркской епископальной школы, которую он окончил под руководством знаменитых проповедников Экберта и Эльберта, поразил Карла своими познаниями уже при первой встрече, имевшей место в 781 году. Монарх сразу пригласил англичанина к сотрудничеству, и тот не замедлил появиться при франкском дворе. Будучи не только всесторонне образованным ученым, но и прекрасным организатором, он содействовал быстрому насаждению по всей стране начальных и средних школ, а в Ахене создал нечто вроде элитарной школы, получившей название Придворной Академии. Именно здесь Алкуин утвердил в преподавании "семь свободных искусств", позднее обосновавшихся в средневековых университетах, – "тривиум", в состав которого входили грамматика, риторика, диалектика, и "квадривиум", включавший арифметику, геометрию, астрономию и музыку. Наставляя своих учеников, учитель предлагал темы для дискуссий, собственным примером побуждая изучать греческих и римских авторов и подражать им стихами и прозой. В Академии прилежно обучались сам император, члены его семьи и одаренные юноши из придворных; в их число входили сформировавшиеся здесь молодые таланты – поэт Ангильберт и Эйнгард, будущий биограф императора.
В Академии господствовали классические и библейские традиции, о чем свидетельствуют даже имена, данные согласно англосаксонскому обычаю ее членам. Так, император в Академии прозывался Давидом, Алкуин – Горацием, Теодульф – Пиндаром, Ангильберт – Гомером, Эйнгард – Веселиилом. Сами же занятия носили характер дружеских бесед, во время которых стирались различия между учащимися и учителем – каждый стремился равно блеснуть своими познаниями и остроумием. Вот типичный образец "Диалога между учителем (Алкуином) и учеником (королевским сыном Пипином)", сохранившийся от той поры:
"...– Что такое письмо? – Хранитель истории. – Что такое слово? – Предатель мысли. – Кто рождает слово? – Язык. – Что такое язык? – Бич воздуха. – Что такое воздух? – Хранитель жизни. – Что такое жизнь? – Радость счастливых, печаль несчастных, ожидание смерти для всех. – Что такое человек? – Раб смерти, гость места, проходящий путник..."
После ряда вопросов о состоянии человека и частях его тела начинается разговор о вселенной и явлениях природы:
"...– Что такое небо? – Вращающаяся сфера, неизмеримый свод. – Что такое свет? – Лица всех предметов. – Что такое день? – Пробуждение к труду. – Что такое солнце? – Блеск вселенной, краса небес, прелесть природы, распределитель часов. – Что такое земля? – Мать растущего, кормилица живущего, хранительница жизни, пожирательница всего. – Что такое море? – Путь отважных, граница земли, гостиница рек, источник дождей..."
Разбирая времена года, собеседники устанавливают, что зима – изгнанница лета, весна – живописец земли, лето – ее одежда, осень – житница года, а год – колесница мира, которую везут ночь и день, холод и тепло, а правят – солнце и луна.
Заканчивается диалог рядом загадок, которые учитель задает, а ученик разгадывает, вроде "мертвые породили живого, а дыхание живого пожрало мертвых...", что оказывается огнем, возникшим от трения щепок и затем спалившим эти щепки...
Из приведенного видно, что занятия в Академии не столько служили практическим целям, сколько были отдыхом для придворных, своеобразной интеллектуальной разминкой, причем присутствие женщин привносило в словесные упражнения и экспромты изрядную дозу романтики, подчас вызывая некоторую настороженность у чуткого ментора. "Пусть не витают перед твоими окнами коронованные горлицы, порхающие по дворцовым палатам", – увещевал своего легкомысленного ученика Алкуин, втайне сознавая, что его наставления пропадают даром. Некоторые современные исследователи, увлеченные подобными нюансами, даже пытаются сблизить эти ахенские собрания с литературными кружками времен Петрарки и Боккаччо, находя в дошедших до нас образцах каролингской поэзии и прозы, равно как и в произведениях придворного эпистолярного искусства, мотивы, предвосхищающие Высокое Возрождение. Как бы ни относиться к подобным взглядам, нельзя не признать, что эпические или шутливые стихи Теодульфа и Ангильберта, а также их (и не только их) переписка обнаруживают людей чуждых ученого педантизма, отражая индивидуальные черты и эмоции образованных интеллектуалов.
Но не следует думать, будто "каролингский ренессанс" коснулся лишь самой верхушки общества. Карл и его коллеги по "Придворной Академии" стремились к расширению грамотности и элементарных знаний в гораздо более широких масштабах. Открытие начальных школ, прежде всего – при монастырях, стало всеобщим явлением. В специальной инструкции Карла, датированной 789 годом, прямо сказано: "Пусть создаются школы, чтобы учить детей читать, пусть в каждом аббатстве, в каждой епархии обучают псалмам, нотам, пению, счету, грамматике". По этому поводу было дано несколько капитуляриев, выносились специальные решения соборов; есть основания думать, что Алкуин и Теодульф были главными инициаторами и проводниками реформы школьного дела. В целом, стараниями Карла и его соратников было сделано то, чего многие государства Европы не добились и тысячелетие спустя.
Говоря о литературе, полезно вспомнить, что "каролингский ренессанс" заложил основы средневековой историографии. Именно тогда появились погодные записи главных событий – Анналы, ставшие незаменимым материалом для всякого, изучающего эпоху Карла Великого и его ближайших потомков. Среди этих летописей особое место занимают Большие, или Королевские Анналы, авторство которых некогда приписывали Эйнгарду. И хотя в настоящее время это предположение отброшено, Эйнгард остается бесспорным создателем лучшего литературно-исторического памятника Средневековья – бессмертной "Жизни Карла Великого".
Всеобщим увлечением стало отыскивание и собирание древних рукописей. Алкуин и его ученики занимались реставрацией попорченных текстов и их исправлением, после чего составлялись многочисленные списки, рассылаемые по разным хранилищам. Благодаря этому оказались сбереженными для грядущих поколений многие памятники античной литературы. Сам Алкуин долгие годы работал над пересмотром текста Священного Писания; окончив его на старости лет, ученый послал исправленный список в подарок императору.
Император уделял большое внимание не только содержанию, но и оформлению рукописей. Его повелениями при монастырях создавались специальные мастерские каллиграфии – скриптории, своеобразные лаборатории книжного искусства. Главная из них находилась в Type, под непосредственным патронажем Алкуина. От нее стремились не отстать каллиграфические школы Меца, Реймса, Сен-Дени и Корби. Имелся скрипторий и непосредственно при ахенском дворе. Во всех перечисленных мастерских работа строилась на новой основе. Был реформирован рукописный шрифт – вместо прежнего неразборчивого меровингского курсива был создан тщательно отработанный "каролингский минускул" – изысканный прообраз будущих типографских шрифтов. Подлинное богатство каролингской книги составляли ее иллюстрации – уникальные миниатюры, не уступавшие византийским, исполненные золотом и яркими красками, а также роскошные переплеты, украшенные резьбой по слоновой кости и драгоценными камнями.
Все эти рукописные сокровища отнюдь не погребались в монарших сундуках, а становились достоянием грамотных людей. С благословения Карла по всей стране создавались библиотеки, причем некоторые из них, такие, как книгохранилища Корби, Сен-Рикье, Жюмьежа, Фонтенеля, Флери или Сен-Дени, получили широчайшую известность.
Проявил себя Карл-демиург и как неутомимый строитель, вполне оправдывая свое второе имя – Давид. По его почину прокладывались дороги, прорывались каналы, возводились мосты, вырастали десятки дворцов и храмов. Прежде всего он, разумеется, обустроил и цивилизовал стольный Ахен, который, по мысли Карла, не уступая в красоте Риму и Константинополю, должен был являть земной образ небесного Иерусалима, благо именно здесь разрабатывался план создания христианской империи. Упоминавшиеся выше термы были лишь частью выросшего к началу IX века дворцового комплекса, созданного архитектором Эдмом из Меца, вдохновленным трудами Витрувия и опиравшимся на советы геометра Теодульфа и знатока византийской архитектуры Павла Варнефрида. Наследник императоров Рима не желал отставать от пышности их жилищ. Ахенский дворец, как показывают его следы, был весьма обширен, поскольку должен был вмещать весь двор. В центре находились покои императора и его семьи, а также большой зал для приемов. Боковое крыло, включавшее школу, библиотеку, архивы, соединяло зал с капеллой – главной гордостью Карла и единственной частью комплекса, дожившей до наших дней. Об этой церкви известно, что заложена она была папой Львом III в 805 году и строилась восемнадцать лет. Ее интерьер состоит из восьмиугольного пространства, окруженного двумя этажами открытых галерей и увенчанного куполом. Скульптуры, мрамор и мозаика для капеллы были вывезены из Италии; оттуда же прибыли и строители, попытавшиеся в своем произведении довольно грубо повторить знаменитый равеннский храм Сан-Витале. Ахенская капелла представлялась современникам "чудом дивной и высокой красоты"; они восхищались золоченой кровлей, серебряными светильниками, бронзовыми кафедрами и массивными резными дверями, которыми можно любоваться и сегодня. К сожалению, все остальные части комплекса, построенные из дерева, давно исчезли. Подобная же участь постигла и дворцы, возведенные по приказу Карла в Нимвегене, Ингельгейме и других его резиденциях.
По образцу ахенской капеллы строились церкви по всей стране. Историки подсчитали, что во времена Карла было создано 27 кафедральных соборов и 232 монастыря, не считая простых молелен, одна из которых, Жерминьи-де-Пре близ Орлеана, в сильно перестроенном виде сохранилась и поныне.
Но, пожалуй, особенный интерес представляет то интенсивное строительство, которое по приказу Карла и на его средства проводилось в местах отдаленных, превращавшихся в сферы влияния правительства Ахена. Среди других объектов особенно выделяется странноприимный комплекс, созданный Карлом в Иерусалиме и подробно описанный неким монахом-паломником, посетившим Палестину в конце IX века. В состав этого дива входили двенадцать строений гостиничного типа, в том числе и обширная библиотека – император был и оставался постоянным радетелем христианского просвещения.
Все эти примеры вполне наглядно иллюстрируют главное: "Новые Афины" Карла должны были в первую очередь стать "Христовыми Афинами", мудрости которых надлежало служить во благо религии и церкви. И здесь ни в коей мере не могут обмануть ни Придворная Академия, так напоминающая литературные кружки XVI века, ни многочисленные начальные школы, разбросанные по всей стране, ни светская поэзия и проза, ни исторические произведения, создаваемые придворными летописцами; те же скриптории в неизмеримо большем числе "выпускали" Евангелия, молитвенники и жития святых, а начальные школы, создаваемые Карлом, были исключительно церковными заведениями. И далеко не случайно легенда считает Карла Великого основателем Парижского университета. Сорбонна, как органический синтез школы и церкви, действительно, покоится на идеях, за которые неутомимо боролся державный ученик Алкуина.
Карл-демиург, строя свои "Афины", прежде всего был зодчим "Града Божия", вся же "академическая" ученость являлась лишь вспомогательным средством для этого, как сам он неоднократно свидетельствовал в своих посланиях. "...Не умея хорошо писать, – поучал он епископов и аббатов, – люди могут извращенно понимать Священное писание, причем ошибки легко приведут к крайней опасности. Ведь в Писании много сложных смысловых фигур; и кто поймет их как следует, не изучив древних авторов, излагавших риторику? Поэтому мы и увещеваем вас заботиться об изучении словесности..."
Зодчий "Града Божия"
Стяжавший славу Давида, Карл Великий не ограничился постройкой уникального храма-дворца в Ахене. Он мечтал о несравненно большем: о создании другого храма, хотя и незримого, но много более универсального и грандиозного.
Глубоко проникнутый сознанием долга перед Богом и вверенным ему свыше народом, он сам поставил себе цель, на достижение которой затратил огромную энергию и непреоборимую духовную мощь. Самостоятельно избрал он и руководителя на этой стезе, которому неизменно следовал и мысли которого сделал своим эталоном.
Мы не знаем, при каких обстоятельствах Карл познакомился впервые с творениями святого Августина, точно известно лишь, что сочинение гиппонского епископа "О Граде Божием" было не только его любимой книгой, но и прямым жизненным руководством, тем великим заветом, который он задумал претворить в реальность. Это была навязчивая идея Карла, та сверхзадача, которую он себе поставил. Когда? На этот вопрос можно ответить лишь приблизительно. Выше отмечалось, что в начальный период своих завоеваний франкский монарх не имел определенного плана. Видимо, план стал зарождаться, когда завоевания в основном завершились и когда сын короля Пипина почувствовал себя вдруг хозяином огромной державы. Мысли о провозглашении империи и претворении в жизнь августиновской идеи, тесно взаимосвязанные, созревали параллельно и полностью оформились к концу 90-х годов VIII века.
Как же представлялся зодчему тот новый мир, который он собирался строить?
Царство Божие или "Град Божий" по Августину – полный антипод языческого общества. В отличие от мира грубо-материального – это царство невидимое, духовное. Сосуществуя и переплетаясь с земными царствами, оно ведет к вечной жизни. Любое светское, мирское государство – град временный, преходящий. Чтобы не стать ареной для банды разбойников и убийц, оно должно испытывать постоянную эманацию Духа Божия, а владыки земные, будучи истинными христианами, должны зорко следить за исполнением божественных предначертаний и обуздывать непокорных. Своими действиями они призваны способствовать сложению идеального строя, главными признаками которого являются мир, единство и правда, хранимые церковью Христовой. Проще говоря, "Град Божий" – это теократия, общество, руководимое и управляемое церковью.