Тогда же, в 1957-м, появляется его первый роман "Европа, 45". В 1957-1984 годах он издаст 19 романов, из них шесть – исторических. Роман "Первомост" (1969) повествует о том, как Батый пришел покорить Киев. Защитники города напрасно ожидали его приближения по тому же пути, по которому орда уже шла на Переяслав и Чернигов: кочевое войско никогда не движется по одной и той же дороге, по одному и тому же следу. Мир широкий, путей не счесть. Всякий раз коням нужна новая трава. Несут они своих грозных всадников от травы до травы. Жизнь их течет от травы до травы. Лета исчисляют не годами, а травами. Загребельного ждали 27 трав, до 1984 года, до романа "Изгнание из рая". После этого на советской Украине его станут издавать "со скрипом", а на Украине независимой, до начала нулевых, до его знакомства с издателем Александром Красовицким, о библиографии Загребельного нечего сказать. Почему его не печатали столько лет? "Сегодня торжествует смерд, – поделился Павло Загребельный в беседе с Андреем Чирвой в 1997 году. – А что ждать от смерда?"
Цветы на камне. Миллерсгорден. 1956
(Интермедия)
В 1956 году отец тяжело заболел, три месяца лежал в больнице, находился на грани жизни и смерти. Моя мама дневала и ночевала возле него. После выздоровления отец узнает, что в СПУ распостраняют туристические путевки в Швецию. Он решает показать маме Запад да и просто сделать ей подарок, отблагодарить за месяцы пережитых тягот. Деньги на путешествие чета Загребельных одалживает у Владимира Пьянова. Владимир Яковлевич, писатель, переводчик с румынского, сосед по Конче-Озерной, был истинным товарищем. Когда в 1989 году отец поздно вечером упал и сломал бедро, первым на помощь пришел Пьянов.
В Швеции они услышали о содержании пока еще секретного в Советском Союзе доклада Хрущева на XX съезде. Развенчали в нем "культ личности" по-большевистски. По сути: полуправда. По форме: издевательство. По окончании выступления председательствующий Булганин пригрозил залу: "Прения не открывать. Вопросы не задавать".
В декабре 1956 года Загребельный публикует очерк "В стране белых ночей". Раздел "Цветы на камне" он посвятил усадьбе Карла Миллеса – Миллерсгорден. В 1906 году малоизвестный скульптор Миллес купил в предместье Стокгольма гранитную скалу. Совсем голую скалу, твердую и неприступную. Спустя два года на ней вырос домик. Потом его расширяли, перестраивали. Украшали строгими, как античные пропилеи, крытыми галереями и переходами. В скале прорубили три широкие террасы. На них посадили деревья, разбили цветники, устроили бассейны и фонтаны. В усадьбе Миллес разместил художественные коллекции, которые собирал по всему миру. И свои работы. Воплощение древнегреческих мифов, библейских легенд, скандинавских саг.
Загребельный проиллюстрировал очерк собственными фотографиями скульптур шведского мастера: "Пегас и человек", "Рука Бога", "Голова индейца". Ему пришлась по душе их монументальность. Оказался близок и девиз на входе в Миллесгорден: "Дай мне возможность работать. Пока светит сонце".
Первые романы. Редактор "ЛУ". 1957-1963
"Европа, 45" (1957) становится бестселлером. Замечу, что первую премию – им. Т. Шевченко, из двух своих государственных премий в СССР, мой отец получит через 17 лет, в 1974 году. Чтобы издаваться большими тиражами, советскому писателю, не отягощенному государственной премией, нужно было родиться Юлианом Семеновым. Или Павлом Загребельным.
В 1959 году роман "Европа, 45" переводит на русский гонимый хрущевскими идеологами российский писатель В. Дудинцев. Роман выходит в Москве в журнале "Молодая гвардия" тиражом 58 500 экз. В 1961 году в одноименном московском издательстве – уже тиражом 115 000 экз.
Впредь темы своих романов Загребельный будет менять, используя сформулированные им самим раз и навсегда профессиональные приемы. Заканчивая роман, следует, как змея, сбрасывать с себя кожу и начинать готовиться к новому абсолютно свободным от того, что было. У Загребельного, как в студенческие годы, никогда не будет записных книжек – только разрозненные листочки. Мысли, приходящие ему в голову во время многочисленных собраний и заседаний, всю жизнь он будет записывать на клочках бумаги. Когда таких огрызков набиралось килограмма два-три, садился и монтировал книгу, как панельный дом. Где занимался Загребельный непосредственно рукописью? До покупки в начале 1980-х дома в Конче-Озерной – под Киевом, в Ирпене. (Исключая санаторий в начале 1960-х, поездки на месяц летом в Одессу (16-я станция), Крым (Коктебель) или в конце 1970-х в Карловы Вары.)
На склоне долины реки Ирпень еще до 1917 года киевский промышленник Чоколов возвел дом и мебельную фабрику. Советская власть фабрику отдала рабочим, а чоколовскую усадьбу – писателям для Дома творчества Литфонда. Там построили несколько двухэтажных коттеджей, столовую. Путевка в Дом творчества предоставляла писателю одну комнату, один общий санузел, трехразовое питание в столовой и бильярдную, где по вечерам показывали фильмы. В Ирпене, приступая к очередному роману, Загребельный брал лист бумаги и… начинал с Лермонтова: "Окончив труд дневных работ…" (Строки из стихотворения "Ты помнишь ли, как мы с тобою".) Такой был у него талисман, камертон для письма.
В начале 1960-х семья Загребельных переселяется в отдельную квартиру, на ул. Мечникова, 10/2, где живет до 1977 года, до переезда на улицу Репина, 5. А сам писатель прощается с семью годами журнальной текучки с каждодневными расшаркиваниями: "К сожалению, наш журнал недостоин напечатать ваше произведение, обратитесь в иные печатные издания". Когда в редакции журнала его сменила Маргарита Малиновская, она ужаснулась, найдя в архиве копии тысяч ответов Загребельного графоманам и старым большевикам – мемуаристам.
В марте 1961 года Загребельного назначают редактором киевской "Литературной газеты". Он вступает в КПСС – беспартийному рулить прессой не положено. При участии нового редактора газету переименовывают в нынешнюю "Литературную Украину" ("ЛУ"). Впервые он подпишет номер как редактор 3 марта 1961 года. Через два года Загребельного снимают, не поставив его в известность, когда он лечит открывшийся тубуркулез в Крыму, в Алупке.
Уж очень "ЛУ" досаждала главе украинских коммунистов Подгорному и иным товарищам. В том числе и доброжелательной среде советских украинских писателей. Смотри-ка, и редактор, и два романа за два года напечатал: "Зной" – о послевоенном Днепропетровске, продолжение военных приключений "Европа. Запад" (1961).
"Отважный, непредсказуемый для ЦК партии Павло Загребельный в "Литературной Украине" дал наши стихи, – повествует в мемуарах ученик Александра Довженко Николай Винграновский, – отведя каждому отдельную страницу. 7 апреля 1961 года – "Николай Винграновский. Из книги первой, еще не изданной" мои, 5 мая – "Стихи врача Виталия Коротича", 18 июля – "Нож в Солнце. Феерическая трагедия в двух частях" Ивана Драча, 17 сентября – "Зеленая радость конвалий" Евгения Гуцало…
Тут по нам и всадили из всех пушек. Не было газеты – от "Советской Украины" до областных и районных, – которые бы не стали нас молотить. Одна впереди другой, они прямо-таки начали захлебываться, что мы – отщепенцы, деструктивисты, штукари и низкопоклонники-авангардисты. Особенно досталось Ивану Драчу и мне. Драча "ушли" из университета".
"…Незадолго до "Бабьего Яра" я уже написал стихотворение, которое, между прочим, в Киеве опубликовал Павло Загребельный, – у Евгения Евтушенко есть своя версия изгнания Загребельного из кресла редактора, – (за что пострадал – его сняли с должности редактора "Літературної України")…
Мне говорят – ты смелый человек.
Неправда. Никогда я не был смелым.
Считал я просто недостойным делом
унизиться до трусости коллег.
Устоев никаких не потрясал.
Смеялся просто над фальшивым, дутым.
Писал стихи. Доносов не писал.
И говорить старался все, что думал.
Да, защищал талантливых людей.
Клеймил бездарных, лезущих в писатели.
Но делать это, в общем, обязательно,
А мне твердят о смелости моей.
О, вспомнят с чувством горького стыда
потомки наши, расправляясь с мерзостью,
то время очень странное, когда
простую честность называли смелостью!"
В предисловии к роману "Зло" автор вспоминает, как в 1963-м из Алупки, подлечив легкие в санатории "Горное солнце", привозит в родной журнал "Вітчизна" рукопись. "Какое зло может быть в счастливой советской отчизне?" – услышал. Заставили поменять название на советско-оптимистическое: "День для грядущего".
Загребельный не сидит сложа руки. Занимается будущими приключенческими бестселлерами о пограничниках, с 1962 года приступает к рукописи своего первого исторического романа "Диво". Познает волшебный мир театра, кино.
Михаил Резникович. Сергей Параджанов. Джон Апдайк
(Интермедия)
Благодаря роману "Зло" Загребельный подружится с режиссером Михаилом Резниковичем. Их инсценизация "Зла" под названием "Кто за? Кто против?" (1965) выдержала на сцене Киевского театра им. Леси Украинки более 1000 представлений.
Декорацию в виде оригинального стола на всю сцену осуществил Давид Боровский, который позднее станет главным художником московского Театра на Таганке.
"Вначале под огромным знаком вопроса, который висел на заднике, можно было рассмотреть разбросанные в беспорядке стулья, – пишут авторы-составители 3-томной антологии "Украинская драматургия" Татьяна Назарова и Ростислав Коломиец. – Потом под ритмично-ироничную музыку на сцену бодро выходила молодая, непроизносимо-типичная секретарша, расставляла стулья вокруг несуществующего стола и, когда свет в зале начнет постепенно гаснуть, выносила два телефона – зеленый и красный, и было понятно, что один из них городской, а другой – "сотка". (Правительственная советская связь, которая осталась до сих пор. – Авт.) И вдруг, будто для того, чтобы было куда поставить телефоны, из станка в торжественном рапиде поднимался огромный, чуть ли не семиметровый стол…" Театроведы считают пьесу прорывом 1960-х, украинским театром абсурда.
"Нет ни одного театра в Украине, который бы так тесно сотрудничал с Павлом Загребельным. Еще в 1965 году мы поставили первый спектакль… – чрезвычайно острая сатира на ту жизнь, на чиновничество, – рассказывает в 2010 году Михаил Резникович. – Потом был спектакль по роману "С точки зрения вечности" – "И земля скакала мне навстречу", а по роману "Разгон" к 1500-летию Киева мы поставили спектакль "Предел спокойствия", который прошел более 100 раз. Играли в нем Юрий Мажуга, Валерия Заклунная, Татьяна Назарова, Станислав Москвин.
У меня были очень близкие, человечные отношения с Павлом Архиповичем. В этом году я выпустил актерский курс в Театральном университете, и один из дипломных спектаклей был по роману Загребельного "Евпраксия". Мы решили из этой студенческой работы сделать полноценную постановку на Новой сцене, где будут играть эти же выпускники-актеры, и постановка будет идти на украинском языке. В спектакле должно быть посвящение: "Светлой памяти Павла Загребельного"".
В первой половине 1960-х Загребельный в соавторстве пишет несколько киносценариев. Один из них – с Александром Сацким, с которым находился в командировке от студии им. А. Довженко в Югославии. Югославия поражает своей красотой. Адриатика с ее неповторимо синей, невероятно прозрачной водой. Феерический город-памятник Дубровник, город мечтаний. Которская бока, похожая на норвежские фьорды, но с синей нежной водой, с синими от туч горами. Город Котор, запрятанный внизу, около самой воды. А над ним изгибы серпантина, который, кажется, ведет в небо. Герцег-Нови – нависший над морем уютный город, непривычно кипучий после задумчивого Дубровника. Маленькая Будва, горстка каменных строений на полуостровке, затопленная морем белокаменная дорога времен древних римлян через большую Будвинскую бухту. В Будве Загребельный работает полтора месяца, просматривает на студии километры мирового кино, недоступного в СССР, знакомится с итальянскими киноклассиками. О жизни в Будве он напишет рассказ "Волосожар", о Белграде – "Мелания Андрофонис" ("Неймовірні оповідання"). Югославия поражает Загребельного своими экономическими свободами, открытыми границами, прессой. Он выписывает домой в Киев белградскую газету "Политика", пока после событий 1968-го в Чехословакии закордонную подписку в СССР ограничили.
"Режиссер написал сценарий "Киевских фресок" – как обычно, страничек пять-шесть машинописного текста, – в 1964 году Загребельный знакомится с Сергеем Параджановым. – Мол, зачем больше, если все равно выброшу их под стол и буду снимать как хочу. А чтобы чиновникам от кино было что утверждать, председатель Госкомитета по кинематографии Иванов попросил меня: "Помоги Сергею Иосифовичу, разбавь текст, доведи хотя бы до 40 страниц". Конечно, я просьбу выполнил, сценарий утвердили, но фильм все равно снять не дали, хотя пробы были гениальными…" Только 15 минут кинопроб сохранил оператор Антипенко и интернет.
Загребельный оставил воспоминания "Волшебная нить Параджанова". Кроме сценария "Киевских фресок" Загребельный работал еще с Параджановым над сценариями "Интермеццо", "Дочь букиниста". Все запретили. А самого Сергея Иосифовича в декабре 1973 года упрятали за решетку на 4 года и 11 дней и 15 лет не давали снимать фильмы.
"Фрески…" и "Интермеццо" были опубликованы в Киеве в 1994 году. "Фрески…" состояли из десяти кинофресок. Действующие лица: Человек, Женщина, Грузчик. В эпизодах: Все граждане города Киева. Место и время действия – 9 мая 1965 года. Последние кадры в – музее на Терещенковской. Пустая рама с надписью "Веласкес"… Натирает пол юная инфанта Маргарита… Весна… Инфанта… Красные колонны… Кобзарь…
"Интермеццо" напечатали в переводе Михайлины Коцюбинской:
"Початок XX століття. Місце дії – Чернігів… Діюча особа – Коцюбинський Михайло. Діючі символи і алегорії: Моя утома… Ниви у червні. Сонце. Три білих вівчарки. Зозуля. Жайворонок. Залізна рука міста. Людське горе".
Фильм завершался так: "Сонце палило землю і людину на землі… Збоку гола Людина, що йде до Сонця, здавалася пророком!!! У степу серед збіжжя стояли дванадцять друкарських верстатів фірми "Херман Мауер"… оголені до пояса семінаристи чернігівської семінарії клали чисті аркуші паперу на шиферні дошки… Семінаристи тягнули на себе друкарську ручку верстата… Ручка верстата видавала дзвін коси… На білому аркуші паперу відбиток золота – Сонця. Білий аркуш – золото Сонця. Дзвін коси… Білий аркуш – золото Сонця! Дзвін коси… Білий аркуш – золото Сонця!"
В 1960-х в Киев приехал Джон Апдайк с женой Мэри. "Кентавр" уже был переведен на русский. Писатель отказался от казенных приемов. Отец пригласил его на завтрак домой. Апдайк поначалу решил, что ему готовят показуху. Успокоился он, когда прошелся по улице Мечникова мимо колоритной очереди у пивной бочки, дощатого пункта для приема бутылок, мрачного гастрономчика и зияющей витрины обувного магазина (там сейчас банк). Потом он вдоволь начихался в тесном кабинете Павла Загребельного, заваленном под самый потолок книгами. Потешился дореволюционными изданиями Толстого и Достоевского, напечатанным, как сообщалось на титульной странице, на бумаге без использования древесной массы. Когда фотографировались на память в дворике под зеленой вербой, Загребельный поинтересовался, что и кого бы хотелось Апдайку еще увидеть в Киеве. Он ответил: соборы и Сергея Параджанова.
В 1970-х Загребельный ужинал с Апдайком в Бостоне в его любимом ресторане.
"Но, кажется, в книге о путешествии в Киев ты не написал об этом?" – спросил отец.
"Ты ведь знаешь, мы не всегда пишем о том, о чем более всего помним", – ответил Апдайк.
"Огнем – для него стала война. Водой, илистой болотной водой, в которой сложно было не утонуть и не захлебнуться, – немецкий плен. Медными трубами – провинциальная литература, в тесных рамках которой он должен был существовать, литература времен УССР с практически узаконенным стукачеством, сервильностью и культом бездарности. Проза колхозных подростков, стихи стукачей-извращенцев и пьесы цекистских жен – в этом порочном треугольнике Загребельный никогда не был своим. На неделю раньше Загребельного этот мир покинул американский прозаик Джон Апдайк, – рассуждает 04.02.2009 автор под псевдонимом Андрей Корсак. – Апдайк и Загребельный были абсолютно разными людьми, однако их объединяло шпенглеровское чувство "большого стиля" и больших тем. Писать можно даже о стирке белья – при правильно подобранном стилевом регистре даже это зазвучит как проза Юлия Цезаря. Загребельный умел безошибочно угадывать стилевые регистры.
Простите за цинизм, но он умер вовремя. Он умер в стране, где практически перестали читать. Он умер в стране, где уничтожаются книжные магазины, поступаясь вожделенной площадью в центре столицы лавчонкам для сильных мира сего, где торгуют кубинскими сигарами и нижним бельем. Он умер в стране, где изящная словесность окончательно дегенерировала в еще одно развлечение для богатых господ наряду с японскими ресторанами и фитнес-центрами. Он умер в стране, где героизм и честь стали разменной монетой, материалом для похабных анекдотов, поводом для циничных острот…"
Шесть исторических романов за 15 лет. Киевская Русь. Евпраксия. Роксолана. Богдан Хмельницкий…
В 1968 году после шестимесячной проверки специальной комиссией на предмет буржуазного национализма выходит первый исторический роман Загребельного "Диво". Среди доносчиков был советский украинский писатель, который на украинском "ще" писал "ісче". Загребельный вскоре издаст еще два исторических романа о Киеве, Киевской Руси: "Первомост" (1969) и "Смерть в Киеве" (1972). В феврале 2009 года, через несколько дней после кончины отца, к нам домой позвонил некто, представился и попросил адрес электронной почты, чтобы направить некий интересный материал. Мы получили пасквиль на упомянутые романы от 1974 года, которую автор разослал по украинским литературным изданиям. Сейчас хочу ответить доброжелателю, что до лексических запасов Алексея Плуцер-Сарно ему пока далековато. Но для проф. В. Панченко сотоварищи хватит.
Комиссию по Загребельному в 1968 году возглавлял Константин Кухалашвили. В 1980-х я познакомлюсь и подружусь с его сыном, писателем, филологом Владимиром (1949-2006). У отца было много товарищей – писателей на Кавказе. Их книги с дарственными подписями стоят на стеллажах библиотеки Загребельного. Армянин Вардгес Петросян, грузин Нодар Думбадзе – я зачитывался его "Белыми флагами", – аварец Расул Гамзатов. Однажды отец расстроился, когда его большое и откровенное интервью без спросу обкромсали в московском журнале "Неделя". Без купюр интервью Загребельного напечатали в тбилисском литературном журнале.