Навстречу застучали пулеметы русских. Я находился в хвосте наступавшей колонны и видел, как под пулями стали падать наши солдаты. Кошмар, да и только! Вокруг разверзся ад - разрывы мин, снарядов, свист пуль. Но мы упорно продвигались вперед. Да, здесь было пострашнее, чем у Франкошана, но что поделаешь? Надо было наступать! Вид городских зданий вдалеке странно успокаивал, манил, обещая укрытие от пуль и осколков.
Я не мог вести огонь из автомата - впереди меня бежали мои товарищи. Не в спину же им стрелять! Остановиться в этот момент было самоубийством - тебя просто затоптали бы свои же. Каким-то образом я исхитрился метнуться в сторону, чтобы помочь какому-то солдату вермахта, - тот нелепо замер на месте. Дико было смотреть на его неподвижную фигуру посреди мчавшейся вперед людской массы. На него натыкались солдаты, пихая со всех сторон, однако он продолжал стоять. Добежав до этого странного бойца, мы с Лёфладом заглянули ему в лицо и тут же в ужасе отшатнулись - лицо было страшно обожжено взрывом. Под свист пуль и осколков я положил его руки на ремни своего "Петрикса" и велел ему следовать за мной, и так протащил его до какого-то круглой формы сарая или амбара, за которым мы и укрылись.
От первых зданий Харькова нас теперь отделяло не более полутора десятков метров. Все происходило в каком-то жутко убыстренном темпе. Мимо нас прямо на русские пулеметы неслись солдаты СС и вермахта. Наша троица - Лёфлад, Крендл и я - каким-то непостижимым образом до сих пор не потерялись в ужасающем хаосе, но вот остальных из нашего 2-го взвода нигде поблизости не было видно. Многие из наших укрывались за деревянными изгородями, стенами домов, кустами и колодцами. Огня мы не открывали, а только прятались. Русские артиллеристы выкатывали противотанковые орудия 39-го калибра и второпях нацеливали на нас. Их пехотинцы разворачивали тылом к нам грузовики с многоствольными пулеметами. Чем дольше мы укрывались, тем меньше оставалось у нас шансов выжить.
Мина, просвистев где-то совсем рядом с нашим круглым амбаром, разорвалась, разнеся в куски одного солдата СС и обезглавив другого. Еще один солдат, замешкавшись, не успел укрыться и был срезан автоматной очередью. Я понимал, что самое главное сейчас - сохранить самообладание. Тут Крендл схватил меня за руку:
- Представь себе! Мы с тобой и весь наш 2-й взвод через год пируем где-нибудь в Барселоне!
Я подумал, что он рехнулся. Нет, оказывается, мой товарищ так шутил. Поставил себе цель - через год быть в Барселоне. Хорошая цель, надо сказать.
- И меня с собой прихватите, - подал голос ослепший солдат вермахта.
Пулеметные очереди буквально разрезали надвое наш амбар в форме ротонды.
- Надо, к чертям, поджечь этот амбар, - предложил я. Остервенело опустошая рожки в одну точку - туда, где
расположилось пулеметное гнездо русских, мы с Лёфладом и Крендлом все же сумели обеспечить крохотную паузу, чтобы дать возможность гранатометчикам пульнуть "фауст" в русских. Через поле ползли два штурмовых орудия, обрабатывая снарядами позиции противотанковых орудий русских. Мы, пробежав вперед, укрылись за штурмовым орудием. Тут же к нам присоединились Брюкнер вместе с Лихтелем и Цайтлером.
- А это кто? - осведомился Лихтель, показывая на солдата вермахта, вцепившегося в лямки моей рации. Я спросил у бедняги, как его зовут.
- Вилли Кнауэрбаум, - ответил тот.
Выбежав из-за прикрывавшего нас штурмового орудия, мы бросились в расположение санитарной роты. Я передал им обожженного Вилли и уже собрался вернуться за штурмовое орудие. Вилли удержал меня, а сам полез за пазуху, вытащил оттуда маленький золотой крестик и без слов подал мне. Я взял подарок. Будь это в другой обстановке, я отказался бы принять такую вещь. Но стоило мне увидеть этот крестик, как у меня перед глазами возник другой, побольше, тот, который находился в нашей магдебургской церкви. Я вспомнил мать, отца, сестер и братьев, вспомнил всех их коленопреклоненных перед крестом. Эта вещица заставила меня ощутить незримую связь с домом, и я взял ее и засунул поглубже в карман, после чего присоединился к своим, следовавшим за штурмовым орудием.
Вокруг рвались снаряды и мины, мы стреляли в каждое окно дома, в каждый подъезд. Почему-то не было страшно. Ведь меня теперь защищал крестик в кармане. И хотя крест ассоциировался с Иисусом Христом, я все же готов был поверить, что никакого Иисуса Христа нет и не было. А если и был, то ему явно не было дела до того, что творится в мире. Ну как скажите на милость, мог Сын Божий смириться с такой чудовищной, бесчеловечной жестокостью? Мне казалось, Иисусу Христу должно быть стыдно за всех*тнас, вот поэтому он и не рисковал показываться нам на глаза.
Русские прочно окопались на подступах к Харькову, приходилось с боем брать каждый окоп, каждое пулеметное гнездо. Замаскировав орудия, в том числе и противотанковые в домах, неприятель выжидал, пока мы подойдем поближе. А мы продвигались от дома к дому, прочесывая пулями все внутри, а потом предавая огню, чтобы противнику было негде укрыться. Я связывался с подразделениями люфтваффе, дислоцированными на аэродромах близ Полтавы, и направлял их пикирующие бомбардировщики и истребители "МЕ-109" на объекты в городе. На окраинах шли ожесточенные бои между нашими и вражескими танками. Вскоре зенитная артиллерия русских открыла огонь по нашим самолетам. Прошло пять или даже шесть дней, а силы обороны противника не иссякали, он продолжал оказывать ожесточенное сопротивление.
Нам удалось создать пути снабжения как в городе, так и за его пределами, только поэтому у н^с было в достатке боеприпасов и провианта. После недели сильных боев в обороне русских удалось пробить брешь, через которую к центру города устремились части СС. Это стало переломным моментом в битве за Харьков, русские стали отходить на всех направлениях. Части вермахта наседали с юга, а СС занимали западную и северную часть города. Русские, отступая в беспорядке, натыкались на наши части, и мы, тесня их сразу с трех сторон, выдавливали из города на восток.
На девятый или десятый день противник был отброшен на первоначальные позиции в восточных пригородах Харькова. Многие улицы города, превратившиеся в груду развалин, стали непроезжими. Наши танкисты, обойдя город, нанесли сосредоточенным на востоке советским танковым частям сокрушительный фланговый удар. Тем самым исход битвы за один из крупнейших городов Украины был предрешен. Харьков пал две недели спустя после нашего прибытия. Силы вермахта сумели окружить огромную армейскую группировку русских, а части СС продолжили путь на восток в направлении реки Донец.
Стали циркулировать слухи о том, что части СС и вермахта застряли без горючего и боеприпасов в нескольких километрах от Москвы. Мы были готовы закрепиться на берегах Донца и дожидаться подхода "Лейбштандарта СС "Адольф Гитлер" и 5-й дивизии СС, а потом объединенными силами наступать на Москву.
До нас дошли сведения о том, что генерал Жуков после успехов во время обороны Ленинграда переведен в Москву для организации обороны столицы Советов. Русские продолжали подтягивать к Москве дополнительные силы, мы же вынуждены были топтаться на месте вследствие значительных потерь живой силы и техники, острой нехватки горючего и боеприпасов.
Кюндер передал нам приказ ОКВ, предписывавший нам преодолеть Донец и удерживать город до подхода сил вермахта и СС. Только после этого можно было говорить о наступлении на Москву.
Донец мы форсировали без боя, и уже во вторую неделю ноября вели бои с русскими за Купянск. Операцией руководил генерал Гот, излюбленным приемом которого было пробивать танковыми силами бреши в обороне русских, через которые на противника устремлялись силы пехоты. Окруженные нами группировки противника уничтожались артиллерией. 19 или 20 ноября Купянск оказался в наших руках, нами было взято в плен 12 ООО русских солдат и офицеров.
Гот использовал в принципе ту же самую тактику, что и герр генерал в Бельгии и Франции. Сначала меня это удивляло, но потом я узнал, что генерал Гот был учеником Роммеля.
К 25 ноября мы все еще ожидали прибытия "Лейбштандарта СС "Адольф Гитлер" и частей 5-й дивизии СС. Заметно похолодало, и спасения от трескучего мороза не было. ОКВ по-прежнему молчало, никаких распоряжений оттуда не поступало, что сильно раздражало наших офицеров. Впрочем, не только офицеров, но и рядовой состав. Мы ведь были боевой частью, а тогда вынуждены были сидеть без дела в снегу и на морозе и дожидаться прибытия дополнительных сил.
Нам сообщили, что части вермахта уже всего в 35 километрах от Москвы. В последнюю неделю ноября в Купянск прибыли части "Лейбштандарта СС "Адольф Гитлер" и 5-й дивизии СС. Но нас отправили на отдых и пополнение техникой и личным составом, по-видимому, ОКВ и ОКХ не спешили перебрасывать нас к Москве. Поступил новый приказ - продвигаться на юг, к Ростову-на-Дону.
Канун Рождества 1941 года. Россия
Мы находились где-то в степях восточнее Горловки. Солдаты сняли брезент с грузовиков "Опель Блиц", пропитали их машинным маслом, потом подогрели, чтобы они оттаяли. В таком виде их можно было использовать в качестве временных палаток и спасаться от пронизывавшего ветра.
По приказу генерала Гота по всему периметру были прорыты траншеи. Долбить мерзлую землю было мукой, лопаты не выдерживали и ломались. На рытье траншей бросили всех до единого. По траншеям и палаткам делал обход капеллан, он поздравлял нас с наступающим Рождеством и по желанию бойцов зачитывал из Священного Писания.
Конечно, в палатках было все же теплее, чем в продуваемых ветром окопах, но меня тогда отчего-то тянуло именно в траншею. Я сидел вместе со своим взводом, мы пускали по кругу бутылочку шнапса. Разумеется, его было всего ничего, но мы были благодарны нашим офицерам, пожертвовавшим нам горячительного. Именно в то Рождество я тоже получил своего рода подарок. Из госпиталя вернулся Эрнст, причем самовольно, по его словам, он больше не мог там находиться и решил вернуться к нам.
Он приволок с собой целую охапку посылок и письма из дому. Впервые за несколько месяцев я получил письма от родных. Мы стали вспоминать, как отмечали Рождество в кругу семьи, делились разными забавными историями, перечисляли, что ели и пили тогда, какие подарки получали.
Кто-то из наших поблизости затянул вполголоса "Тихую ночь, святую ночь". Я сидел и раскладывал письма из дому по датам - хотелось прочесть их по порядку. Первое письмо было датировано октябрем! Когда я стал читать его, на душе у меня потеплело. Потом я распечатал следующее. И в этом письме, отправленном тоже в октябре, мать извещала меня о том, что мой старший брат погиб от руки партизан в Польше.
Глава 14. Разгром под Сальском
Я сразу рассказал о гибели брата сидевшим тут же Брюкнеру и Крендлу. Они промолчали. А что они могли сказать? Случай на войне отнюдь не беспрецедентный. Если кто-то получал подобное известие, что можно было сказать ему в утешение? Едва я произнес фразу об этом, как мои товарищи уставились в одну точку и не проронили ни слова. Все это произошло еще два месяца назад. Каково было узнать об этом моим родителям, сестрам и оставшимся братьям? Меня бесило, что новость эта добиралась до меня целых два месяца. И что добралась до меня не когда-нибудь, а именно в канун Рождества, в Сочельник. Я прекрасно понимал, что винить родителей не за что, но судьбе было угодно, чтобы я получил ее именно здесь и сейчас, будучи так далеко от дома.
Я понимал и другое. Не только в немецкие семьи шли похоронки, они шли и во французские, голландские, польские, бельгийские, британские, украинские, русские. Везде гибли солдаты. Какая же трагедия для родителей - вырастить ребенка, а потом отправить его неведомо куда на убой! Мне вспомнилось прощание на вокзале в Бранденбурге. Там было полным-полно родителей, пришедших проводить сыновей на фронт. Интересно, скольким из них уже пришли похоронки?
Вместе с письмами пришли и старые газеты. В них писали об отступлении генерала Роммеля в Северной Африке. Как такое могло произойти? Ведь герр генерал просто так не отступит! Как британцам удалось вынудить его к отходу? Вероятно, все дело было в танках типа "матильда". Мне приходилось видеть их в действии. Значит, именно из-за них. Герр генерал не смог остановить их. Наверняка британцы бросили против него столько, что и представить трудно.
Впрочем, как именно все происходило, я не знал. Откуда мне было знать?
В траншею спрыгнул Лихтель. Он приволок с собой большой термос горячего кофе. Лихтель шутил по поводу того, как мы встречаем Рождество. Он еще не знал, о чем мне написали в письме родные, но Брюкнер велел ему заткнуться. Но мне было уже все равно, замолчит Лихтель или же будет упражняться в остроумии. Я его не слушал. Лихтель продолжал шутить, но Брюкнер рыкнул на него и велел убираться подальше. Тут вмешался я, сказав, что пусть шутит, если ему хочется, меня это, во всяком случае, не задевает. Тогда мне действительно было не до настроя других. Солдаты запели песню о елочке. И тут мне стало совсем уж невмоготу.
На следующее утро все выглядело каким-то нереальным. Я понимал, что сегодня Рождество, но ничто не напоминало о нем, разве что самодельные разноцветные гирлянды, которыми были увешаны стволы орудий и башни танков. Кюндер собрал всех и объявил о том, что наступило Рождество. Мы это и без него знали. Еще он сказал, что меньше недели назад Гитлер взял на себя командование всеми сухопутными, воздушными и морскими силами рейха. Отныне ему подчинялись все - фюрер стал верховным главнокомандующим. Интересно, как по этому поводу выразился герр генерал?
Дитц вручил каждому бойцу взвода по печенью, испеченному его женой. Он тоже получил посылку из дому. Позже поговаривали, что господа офицеры были.очень недовольны, что он, офицер, скормил домашние дары солдатне, а не поделился ими со своими коллегами-офицерами. Видимо, наступали времена, когда люди способны были возненавидеть друг друга из-за кусочка печенья.
Мы с Брюкнером и Крендлом искренне жалели, что ничего не можем дать Дитцу взамен. Но, пошарив в мешках, каждый отыскал подарок: книжку стихов, пачку сигарет, лезвие для безопасной бритвы. Дитц был на седьмом небе! Будто мы ему весь мир преподнесли на тарелочке.
Когда мы возвращались в траншею, в каску Крендла вдруг ударил брошенный кем-то снежок. Оглянувшись, мы увидели, как из-за бронетранспортера выглядывает штандартенфюрер Мюленкамп и еще несколько офицеров. Улыбаясь до ушей, они закидывали нас снежками. Нам представилась уникальная возможность быть с начальством на равных, и мы незамедлительно воспользовались ею. К нашей тройке тут же присоединились еще несколько бойцов, и рядом с танками разгорелось настоящее сражение.
Остаток дня Рождества прошел спокойно. Никаких нарядов на службу не было, разве что выставлялись посты боевого охранения. Хозяйственники притащили полевую кухню, картошку в мешках, сыр и битых молодых кур и стали готовить ужин. Каждому досталось по две картофелины, ломоть сыру и целая куриная тушка. Это был наш последний обильный ужин - последующие месяцы мы перебивались кое-как.
Новый 1942-й год. Новость из Берлина: Германия выигрывает войну с Россией.
Как так? Как такое могло произойти, если наши транспортные "Ю-52" только и снуют над нашими головами, отправляя раненых в тыл? Как мы можем выиграть войну, если фюрер, ныне верховный главнокомандующий, протрубил отбой наступлению и взятию Москвы? Как можно выиграть войну без сносного зимнего обмундирования? Каким образом заставить "Опель Блиц" разъезжать по обледенелым дорогам? По какой причине у нас нехватка провизии, горючего, боеприпасов? Почему мы не начали наступление до Рождества? И самый трудный вопрос: как мы можем выигрывать войну в России или вообще где угодно, если не кто-нибудь, а сам генерал Роммель отступает в Африке от англичан?
Поступило распоряжение надеть на колеса грузовиков "Опель Блиц" цепи противоскольжения. Очень нелегко надевать их голыми руками на морозе. Вскоре я заметил, что пальцы на левой руке Лёфлада посинели до черноты. Он отморозил их. Я тут же направил его в санитарную роту, но там ему ничем помочь не могли. Разве что выдали ему пару тонких нитяных перчаток, но пальцам его пришел конец. К тому времени нам выдали по дополнительной паре носков, мы надевали их на голову, прорезав отверстия для глаз. Выходили неплохие маски для лица, и неважного в них мы смахивали на египетские мумии. Руки мы предпочитали держать в карманах, вынимая их лишь в самом крайнем случае. У наших офицеров дела обстояли получше: они имели теплые шинели на толстой подкладке, толстые кожаные перчатки и утепленные сапоги.
Вечером 1 января 1942 года наша колонна стала наступать на Таганрог, город, расположенный северо-западнее Ростова-на-Дону.
Передвигаясь по замерзшей степи, мы не опасались, что русские в такую погоду отважатся атаковать нас.
Но западнее Воронежа оказалось, что мы заблуждались, - их целая механизированная колонна обстреляла нас прямо в степи. Их выкрашенные белой краской танки "Т-34" были практически неразличимы на степном снегу.
2-й взвод в полном составе - Крендл, Лёфлад, Лихтель, Брюкнер, Эрнст и я - тут же соскочил с грузовика и бросился в какую-то едва приметную ложбину укрыться.
Остальные наши бойцы заняли оборону где только можно. Генерал Штайнер развернул танки, и полугусеничные вездеходы на восток.
Серо-коричневые фигурки русских пехотинцев были хорошо заметны на белом снегу, и промахнуться было трудно. Иногда вдали, метрах в 250 от нас, мелькали грузовики противника.
- Ничего, если мы здесь разместимся? - с улыбкой спросил незнакомый мне гауптшарфюрер.
Он и еще несколько солдат решили установить здесь станковый пулемет МГ-38. Мне сразу стало легче на душе при виде этого мощного и надежного оружия.
- Милости прошу, - согласился я. Гауптшарфюрер окинул взором своих солдат, собиравших оружие, потом, отерев снег с лица, сказал:
- Черт, холодновато сегодня для боев. Надо бы нашему командованию договориться с русским, так, мол, и так, теперь воевать только весной и исключительно в светлое время суток, верно?
- Здорово, - прошептал мне Брюкнер. - Этот гауптшарфюрер точно спятил, а у него, между прочим, оружие в руках.
- Но он ведь с нами, - недоумевал Крендл. Брюкнер обреченно покачал головой, потом взглянул на
Лёфлада, пожал плечами и со вздохом произнес:
- Да поможет бог фюреру в этот день.
Мы дожидались, пока русские пехотинцы окажутся на расстоянии выстрела. И тут наши танки и бронетранспортеры открыли огонь. Вдруг кто-то бросил мне прямо в лицо пачку табаку. Рядом со мной в снегу лежал гауптшарфюрер. Справа от него - автоматчики. Я посмотрел на него, он в ответ улыбнулся.
- Сигаретку не желаешь? Тут вмешался Брюкнер.
- Прошу прощения, гауптшарфюрер, а может, у вас и винцо найдется? - не скрывая сарказма, спросил он.
Русские подходили ближе и ближе, а мы до сих пор и не выстрелили. Повернув голову влево, я увидел, как на меня в упор уставился Крендл.