Опытное применение
Жевахов оставил в своих воспоминаниях запись одной из проповедей отца, сделанных им позднее описываемого времени. Я привожу ее здесь, потому что то, о чем именно говорил отец, важно запомнить сейчас, чтобы иметь в виду все время рассказа о его жизни в Петербурге.
"Чтобы спасти свои души, надо-ть вести богоугодную жизнь", - говорят нам с амвонов церковных священники да архиереи… Это справедливо… Но как же это сделать?.. "Бери "Четьи-Минеи", жития святых, читай себе, вот и будешь знать, как", - отвечают. Вот я и взял "Четьи-Минеи" и жития святых и начал их разбирать и увидел, что разные святые только спасались, но все они покидали мир и спасение свое соделывали то в монастырях, то в пустынях… А потом я увидел, что "Четьи-Минеи" описывают жизнь подвижников с той поры, когда уже они поделались святыми… Я себе и подумал - здесь, верно, что-то не ладно… Ты мне покажи не то, какую жизнь проводили подвижники, сделавшись святыми, а то, как они достигли святости… Тогда и меня чему-нибудь научишь. Ведь между ними были великие грешники, разбойники и злодеи, а про то, глянь, опередили собою и праведников… Как же они опередили, чем действовали, с какого места поворотили к Богу, как достигли разумения и, купаясь в греховной грязи, жестокие, озлобленные, вдруг вспомнили о Боге, да пошли к Нему?! Вот что ты мне покажи… А то, как жили святые люди, то не резон; разные святые разно жили, а грешнику невозможно подражать жизни святых. Увидел я в "Четьи-Минеи" и еще, чего не взял себе в толк. Что ни подвижник, то монах… Ну, а с мирскими-то как? Ведь и они хотят спасти души, нужно и им помочь и руку протянуть. Значит, нужно прийти на помощь и мирянам, чтобы научить их спасать в миру свои души. Вот, примерно, министр царский, али генерал, али княгиня какая, захотели бы подумать о душе, чтобы, значит, спасти ее… Что же, разве им тоже бежать в пустыню или монастырь?! А как же служба царская, а как же присяга, а как же семья, дети?! Нет, бежать из мира таким людям не резон. Им нужно другое, а что нужно, того никто не скажет, а все говорят: "ходи в храм Божий, соблюдай закон, читай себе Евангелие и веди богоугодную жизнь, вот и спасешься". И так и делают, и в храм ходят, и Евангелие читают, а грехов, что ни день, то больше, а зло все растет, и люди превращаются в зверей… А почему?.. Потому, что еще мало сказать: "веди богоугодную жизнь", а нужно сказать, как начать ее, как оскотинившемуся человеку, с его звериными привычками, вылезть из той ямы греховной, в которой он сидит; как ему найти ту тропинку, какая выведет его на чистый воздух, на Божий свет. Такая тропинка есть. Нужно только показать ее. Вот я ее и покажу.
Спасение в Боге… Без Бога и шагу не ступишь…
А увидишь ты Бога тогда, когда ничего вокруг себя не будешь видеть… Потому и зло, потому и грех, что все заслоняет Бога, и ты Его не видишь. И комната, в которой ты сидишь, и дело, какое ты делаешь, и люди, какими окружен, - все это заслоняет от тебя Бога, потому что ты и живешь не по-Божьему, и думаешь не по-Божьему. Значит, что-то да нужно сделать, чтобы хотя увидеть Бога… Что же ты должен сделать?..
После службы церковной, помолясь Богу, выйди в воскресный или праздничный день за город, в чистое поле… Иди и иди все вперед, пока позади себя не увидишь черную тучу от фабричных труб, висящую над Петербургом, а впереди прозрачную синеву горизонта… Стань тогда и помысли о себе… Каким ты покажешься себе маленьким, да ничтожным, да беспомощным, а вся столица в какой муравейник преобразится перед твоим мысленным взором, а люди - муравьями, копошащимися в нем!.. И куда денется тогда твоя гордыня, самолюбие, сознание своей власти, прав, положения?.. И жалким, и никому не нужным, и всеми покинутым осознаешь ты себя… И вскинешь ты глаза свои на небо и увидишь Бога, и почувствуешь тогда всем сердцем своим, что один только у тебя Отец - Господь Бог, что только одному Богу нужна твоя душа, и Ему одному ты захочешь тогда отдать ее. Он один заступится за тебя и поможет тебе. И найдет на тебя тогда умиление… Это первый шаг на пути к Богу.
Можешь дальше и не идти, а возвращайся назад в мир и становись на свое прежнее дело, храня, как зеницу ока, то, что принес с собою.
Бога ты принес с собою в душе своей, умиление при встрече с Ним стяжал и береги его, и пропускай через него всякое дело, какое ты будешь делать в миру. Тогда всякое земное дело превратишь в Божье дело, и не подвигами, а трудом своим во славу Божию спасешься. А иначе труд во славу собственную, во славу твоим страстям, не спасет тебя. Вот это и есть то, что сказал Спаситель: "царство Божие внутри вас". Найди Бога и живи в Нем и с Ним и хотя бы в каждый праздник, или воскресение, хотя бы мысленно отрывайся от своих дел и занятий и вместо того, чтобы ездить в гости или театры, езди в чистое поле, к Богу". Распутин кончил. Впечатление от его проповеди получилось неотразимое, и, казалось бы, самые злейшие его враги должны были признать ее значение. Он говорил о том, что "начало премудрости - страх Божий", что "смирение и без дел спасение", о том, что "гордым Бог противится, а смиренным дает благодать" - говорил, словом, о наиболее известных каждому христианину истинах; но он облек эти теоретические положения в такую форму, какая допускала их опытное применение. Я слышал много разных проповедей, очень содержательных и глубоких; но ни одна из них не сохранилась в моей памяти; речь же Распутина, произнесенную 15 лет тому назад, помню и до сих пор и даже пользуюсь ею для возгревания своего личного религиозного настроения".
Обращу только внимание на фразу - "опытное применение", как бы перенесенную Жеваховым из размышлений отца. Значит, и такому образованному человеку, как Жевахов, было что взять у мужика Распутина.
Вразумление, к великому сожалению, не всегда и не всем идет впрок. "И сам Господь не на всех повлиял, и про некоторых заготовил ад и тьму", - писал отец в "Житии…".
Украсть червонец и сбежать
Интересное добавление для этого эпизода, как у Коковцова запечатлен разговор отца и епископа Феофана: "Этот человек пришел к епископу Феофану после долгих месяцев скитания по разным отдаленным монастырям, и собираясь направиться, по его словам, к святым местам. Он рассказал епископу всю свою прошлую жизнь, полную самых предосудительных поступков, покаялся во всем и просил наставить его на новый путь. И по мере того, как он стал открывать ему свою душу, Распутин все больше и больше заинтересовывал Преосвященного своим религиозным настроением, переходившим временами в какой-то экстаз, и в эти минуты он доходил, по словам епископа, до такого глубокого молитвенного настроения, которое епископ встречал только в редких случаях среди наиболее выдающихся представителей нашего монашества".
Из этого следует, что нельзя ставить и под малейшее сомнение искренность настроения отца.
А кто-то сказал, что когда отец пришел в Петербург, то "просто хотел украсть червонец и сбежать", то есть воспользоваться представившимся случаем.
Но в этом не было никакой нужды. Не с умом отца - пускаться в такие дешевые предприятия. Если бы отец захотел, к его ногам сложили бы горы денег. Но ему не этого было надо.
И потом, рассмотрим ситуацию по-другому.
К моменту, когда отец появился в Петербурге, его домашние (Покровские) дела обстояли как нельзя лучше. Я уже говорила об этом.
Подумайте сами - что делать простому сибирскому мужику, практически неграмотному, в столице, приди он туда на ловлю денег и выгод?
В Покровском и дальней округе его почитали, к нему шли, даже приезжали из города, что свидетельствовало о признании за ним необыкновенных способностей.
Больше того, после истории со следствием по доносу Покровского священника, отца признали и церковные чины.
За благополучием, сладким куском отцу не было никакой необходимости идти так далеко. Он мог кататься как сыр в масле, не выезжая за пределы своей деревни.
Надо брать в расчет и то, как чувствовал, понимал отец самого себя. То есть каким себя воспринимал. Он - крестьянин, выросший в дальнем углу. Его мир стал расширяться только тогда, когда он начал странничать. Но и тогда он видел мир в том виде, каким только и мог его воспринимать - как крестьянин, пусть и обладающий огромным духовным даром.
Внешний мир, тот, что находится за пределами знания опытного странника, для него не существует как то, к чему вообще можно стремиться.
В материальном смысле отец довольствовался тем, что у него было. А о каких-то из земных благ, в поисках которых и едут из глуши в столицу, он просто не имел представления.
Ему не нужен был Петербург для того, чтобы жить лучше, чем он жил в Покровском. Ему не нужен был Петербург, чтобы получить славу большую, чем он имел в Покровском.
Итак, отец стал жить в Кронштадтском монастыре. "Этот - настоящий, не верхотурский", - говорил он.
Отец вспоминал, что, когда он переступил порог монастыря, ему показалось - монастырские ворота отсекли от него всю скверну прошлой жизни.
Кто терся, а кого звали
Спустя несколько дней после появления отца в монастыре, архимандрит Иоанн предложил ему стать членом "Союза истинно русских людей", общества, созданного для борьбы с революционерами и оказания посильной поддержки трону. Членами этого Союза уже был цвет духовенства, в том числе, - Гермоген, Феофан и Илиодор, а также кое-кто из землевладельцев и аристократов.
Отец был счастлив войти в их круг.
Одна дама, подруга философа и жена литератора, написала, что "Распутин в самом начале терся около белого духовенства". Она, должно быть, через десятые руки знает о собраниях кружка - Союза.
Не отец "терся", а его позвали. Только иным не дано понять разницу.
Особенно опекал отца архимандрит Феофан. Он ввел отца во влиятельные круги (без малейших усилий и желания на то отца).
Феофан же подыскал отцу жилье у члена Государственной Думы Григория Петровича Сазонова. Тот радушно принял отца, и в доме у Сазоновых он прожил несколько лет.
Архимандрит взял на себя роль отцовского советника и наставника. И отец целиком полагался на его суждения.
Именно Феофан познакомил отца с великими княгинями Милицей и Анастасией, черногорскими принцессами и женами великих князей Петра Николаевича и Николая Николаевича. (В доме первого, кстати, отец был представлен царю и царице.) Делая это, архимандрит намеревался воздействовать на великую княгиню, поскольку и она, и ее сестра, великая княгиня Анастасия, как и их мужья, очень интересовались мистикой и оккультизмом. Вводя отца в их дом, архимандрит предполагал, что "тобольский старец" сумеет "отвадить" великосветских дам от "богопротивного дела".
Отец произвел на великих княгинь Милицу и Анастасию огромное впечатление. (Но, как оказалось, это впечатление никакого положительного душевного движения у великих княгинь не вызвало.) А через них об отце стали узнавать другие.
Глава 7
Николай Второй
Идеал Николая - Слабая воля ищет волю сильную - Царь разуверился во всех
Идеал Николая
Тем временем грядущий хаос только приуготовлялся всеми текущими событиями. И роль главной жертвы была отведена царю Николаю Второму.
Почему?
Ответ найдем в самой личности государя и в тех обстоятельствах, которые сопутствовали его правлению и жизни (что, впрочем, было для него одно и то же).
У Гурко читаем: "Россия для государя отнюдь не была "вотчиной", хотя подчас поступал он именно так, как вотчинный владелец. Постигал он и то, что не Россия для него, а он для России. При этом Россию, русский народ он горячо любил. В его устах слова "наша матушка Россия" не были пустым звуком. Но в чем реально состояла польза России - он себе сколько-нибудь точного отчета не отдавал. В особенности это ясно сказалось в делах Дальнего Востока, где он стремился расширить свои владения, не думая о том, насколько это нужно России и русскому народу".
Из всех русских самодержцев Николай Второй больше всех походил на царя Алексея Михайловича, прозванного Тишайшим. И сына своего государь назвал в честь него. Тот был его идеалом - царь-молитвенник.
Николай как-то в присутствии отца рассказывал царевичу Алексею эпизод из царствования Алексея Михайловича: во время очередного бунта государь вышел к ропщущему народу с иконой, уговаривая "чтоб им от шуму перестать". Алексей спросил:
- И что же, перестали?
Николай обратил взгляд к моему отцу, словно ища у него поддержки. Молчание затянулось. Отец вздохнул:
- Скажи, что ли, правду.
- Не перестали.
Уверена, отец не знал этого эпизода из истории царствования Алексея Михайловича. Но опытное знание никогда не давало ему ошибаться.
Слабая воля ищет волю сильную
Николай Второй не имел нужного руководства. Это вовсе не означает, что он нуждался в диктовке - сделай то, не делай так. Ему не хватало силы, энергичного направления сил, которые он сам высвободить в себе не мог.
У Гурко: "В личности Николая Второго наблюдалось странное и редкое сочетание двух по существу совершенно противоположных свойств характера: при своем стремлении к неограниченному личному произволу, он совершенно не имел той внутренней мощи, которая покоряет людей, заставляя их беспрекословно повиноваться. Основным качеством народного вождя - властным авторитетом личности - государь не обладал вовсе. Он и сам это ощущал, ощущала инстинктивно вся страна, а тем более лица, находившиеся в непосредственных сношениях с ним.
Всецело побороть природную застенчивость не удалось Николаю Второму до самого конца его довольно продолжительного царствования. Застенчивость эта была заметна при всяком его выступлении перед многолюдным собранием, и выработать внешние приемы непринужденного царственного общения со своими подданными ему так и не удалось. Внешним образом смущение государя выражалось, например, в столь известном постоянном поглаживании усов и почесывании левого глаза. То, что так легко давалось их царственным предшественникам, что в совершенстве осуществляли Александр Третий и вдовствующая императрица Мария Федоровна, никогда не было усвоено Николаем Вторым, а в особенности его супругой".
Все события сходятся к тому, что именно поиском такого энергического начала государь был озабочен.
Возьмем опять Гурко: "Несомненно, однако, что и положительная наука все более склонна признавать за неоспоримые факты многое из того, что сравнительно недавно считалось измышлением грубого суеверия и непроходимого невежества. Сила воздействия человеческого духа на материальные явления все более научно подтверждается, а сфера этого воздействия все более расширяется. Распутин при помощи концентрации своей воли становился посредником между какой-то неведомой оккультной силой и производимыми ею материальными явлениями. Можно, кроме того, считать вполне установленным, что Распутин обладал силою гипнотического внушения, доходившей до степени необычайной. Каким-то внутренним напряженным сосредоточением своей воли он в отдельных случаях достигал результатов столь же неожиданных, сколь и исключительных".
У Евреинова: "Эффект "воздействия" сильной воли испытывался каждым из знакомившихся с Распутиным, испытывался сразу же и, насколько известно, без единого исключения".
Белецкий, описывая отца и Николая Второго, замечал: "Это была сильная воля и слабая воля".
Не будет дерзостью сказать, что государь и отец двигались навстречу друг другу. При этом внутренние устремления государя в значительной степени входили в противоречие и даже столкновение с тем, что окружало его.
Жевахов пишет: "Что представлял собою государь император? Это был прежде всего богоискатель, человек, вручивший себя безраздельно воле Божией, глубоко верующий христианин высокого духовного настроения, стоявший неизмеримо выше тех, кто окружал его и с которыми государь находился в общении. Только безграничное смирение и трогательная деликатность, о которых единодушно свидетельствовали даже враги, не позволяли государю подчеркивать своих нравственных преимуществ пред другими… Только невежество, духовная слепота или злой умысел могли приписывать государю все то, что впоследствии вылилось в форму злостной клеветы, имевшей своей целью опорочить его, поистине, священное имя. А что это имя было действительно священным, об этом свидетельствует, между прочим, и тот факт, что один из социалистов-революционеров, еврей, которому было поручено обследование деятельности царя, после революции, с недоумением и тревогою в голосе, сказал члену Чрезвычайной следственной комиссии А. Ф. Романову: "Что мне делать! Я начинаю любить царя".