Пути на станции Волховстрой-1 были забиты эшелонами. Все они стремились в одну сторону - на восток, все они хотели прорваться через мост за Волхов, но их было слишком много, и очереди приходилось ждать подолгу. Станки стояли на открытых платформах, в вагонах теснились мужчины, женщины, дети. Всё это были ленинградцы, устремившиеся по последней железной дороге, которая еще была свободна. Бредя по путям и заговаривая- то с тем, то с другим, Лунин убедился, что все они выехали из Ленинграда уже несколько дней назад. Ни один эшелон не пришел с запада сегодня. Ходили слухи, что на станции Мга, как раз на полпути между Волховстроем и Ленинградом, что-то случилось. Что именно там случилось, узнать было не у кого, и можно ли уехать в Ленинград по железной дороге, оставалось неясным.
Бредя по путям, прячась в тени вагонов от горячего вечернего солнца, накалявшего груды шлака, Лунин внезапно очутился возле паровоза, окутанного облаком пара. Когда пар рассеялся, он увидел, что паровоз этот повернут не в сторону моста, как все остальные паровозы, а на запад, в сторону Ленинграда.
Паровоз и тендер, - ни одного вагона за ними. Из окна паровоза поглядывал пожилой усатый машинист в промасленной кепке. А на тендере, на длинных березовых поленьях, стоял моряк, командир, и золотые нашивки на его рукавах ослепительно сияли, озаренные солнцем.
Этот паровоз, повернутый в сторону Ленинграда, и этот моряк привлекли внимание Лунина. Он подошел к тендеру и остановился. Моряк был человек не первой молодости, с костистым узким лицом, сутулый и такой тощий, что китель и брюки сидели на его теле, как на жердях. Он сверху оглядел Лунина прищуренными близорукими глазами.
- Куда вы? - спросил Лунин.
- В Ленинград, - ответил моряк.
- На паровозе?
- Как придется, - сказал моряк. - Пока на паровозе.
- А через Мгу проедете?
- Там видно будет.
Он прибавил еще что-то, но паровоз свистнул, опять весь окутался паром, и Лунин не расслышал его слов. Огромное колесо паровоза мягко и медленно двинулось.
- Я с вами!.. - вдруг крикнул Лунин и ухватился за поручни крутой лесенки, ведущей на тендер.
Он сам был ошеломлен своим поступком и несколько мгновений провисел, держась за поручни. Моряк протянул ему руку. Она оказалась костлявой и совершенно бессильной. Лунин отстранил его руку и влез на тендер.
Паровоз мчался уже вовсю, гремя на стрелках. Молодой помощник машиниста неодобрительно посмотрел на обоих мужчин в морской форме, но ничего не сказал. Лунин сел на полено. Он смотрел на моряка, моряк на него. Надо было начать разговор.
- Издалека едете? - спросил моряк громко, чтобы его можно было расслышать сквозь лязг колес.
- С юга. С Азовского моря.
- Плавали по Азовскому морю?
- Нет, нигде не плавал, - рассмеялся Лунин.
Моряк посмотрел на него с удивлением.
- Как понимать ваши нашивки? - спросил он смущенно. - Стыдно сказать, я числюсь командиром флота, а во флотских знаках различия не разбираюсь. Вот сухопутные шпалы знаю. Вы капитан третьего ранга?
Пришел черед удивляться Лунину. Он сам был очень еще нетверд в знаках различия, но ведь флотский-то командир должен в них разбираться.
- Я майор, - сказал Лунин.
- Майор?
- Ну да. Я не моряк, я летчик. Видите, голубые просветы. Гражданский летчик был, а теперь зачислен в морскую авиацию. Ну, а вы капитан-лейтенант?
- Я вижу, знаки различия и вам не даются. Старший политрук. И тоже нигде не плавал.
Они рассмеялись оба.
- Я журналист, - пояснил неплававший моряк. - Редактор районной газеты. Обмундирован и направлен в Ленинград за назначением.
- Определят вас в какую-нибудь флотскую газету?
- Посмотрим. Будем знакомы. Моя фамилия Ховрин.
Лунин назвал себя.
- Едете вы с юга, а выговор у вас северный, - сказал Ховрин.
Лунин усмехнулся.
- Я родом из Вологодской области, - объяснил он.
- А в авиации давно?
- Считайте, что с детства. Лет восьми я уже мечтал о самолетах. На бычьих пузырях хотел летать, с сарая прыгал с петушиными крыльями. В двенадцать лет у меня уже была самодельная модель, которая метров сто пролетала.
- А когда сами летать начали?
- А вскоре после гражданской войны, когда Осоавиахим появился.
- Вы бы хоть дрова мне подавали, пассажиры, - сказал помощник машиниста, глядя в пространство между Луниным и Ховриным,
Лунин согласился немедленно и, вытаскивая поленья из кладки, стал передавать их помощнику машиниста. Ховрин с трудом поднял полено и тоже передал его. Пот выступил у него на лбу. После пяти поленьев он окончательно выбился из сил, побледнел и присел.
"Э, да ты не силач", - подумал Лунин, продолжая легко и неторопливо передавать поленья.
Паровоз несся вперед, прямо в закат, не останавливаясь на станциях и оглушительно свистя на заворотах. Кругом было пустынно и тихо. Лунин заметил, что ни один железнодорожный состав не прошел им навстречу. Воронки от бомб темнели то справа, то слева. Сумерки быстро густели, и всё сливалось кругом.
Паровоз внезапно затормозил и остановился у маленького темного станционного здания. Машинист и его помощник слезли с паровоза и скрылись где-то за станцией. Они не возвращались почти час. Совсем стемнело, стало прохладно. Сидя в тендере на полене, Лунин теперь, в тишине, снова слышал знакомый гул - гул фронта. Огромные пятна зарев с размытыми, неясными краями туманили звёзды. Огненные вспышки прыгали вдоль всего западного края горизонта, и на их фоне внезапно становилась видна зубчатая линия леса.
Наконец машинист и помощник вернулись. Паровоз двинулся, и они поехали дальше, на этот раз медленно и осторожно. Проехали две станции. На третьей остановились.
- Вылезайте, - сказал помощник машиниста Лунину и Ховрину. - Дальше не поедем.
Ему, видно, жалко их стало, когда они, спустившись с тендера, шагнули в непроглядную тьму. Он им крикнул вдогонку:
- Вы здесь в любую избу постучитесь. Переночевать всюду пустят.
- А где тут шоссе? - спросил Ховрин.
В окне паровоза появился усатый машинист.
- Вы куда, в Ленинград собираетесь? - спросил он.
- В Ленинград, - ответил Ховрин.
- Туда хода нет, - сказал машинист. - Немцы Мгу заняли.
- Шоссе севернее Мги проходит, - сказал помощник. - Между железной дорогой и Ладогой. Через Красный Шум.
- Если железную дорогу перерезали, так и шоссе перерезали, - сказал машинист.
- А вдруг не перерезали? - сказал Ховрин.
- Не знаю, - проговорил машинист осторожно. - Шоссе здесь недалеко. Вот так, километра три.
Они пошли в темноте, сначала между избами с темными окнами, потом по чуть белевшей дороге через поле.
Оба несли чемоданы. Ховрин - очень маленький, с трудом, Лунин большой и тяжелый, без всякого труда.
- Надо попробовать по шоссе, - сказал Ховрин. - Хоть для очистки совести.
На перекрестке у шоссе к ним подошел человек в военной фуражке. Лунин осветил его электрическим фонариком. Младший лейтенант, очень маленького роста. Он вытянулся перед Луниным и приложил руку к фуражке.
- Ждете машину на Волховстрой? - спросил младший лейтенант.
- Нет, на Ленинград, - сказал Лунин.
Маленький младший лейтенант умолк, стараясь разглядеть Лунина и Ховрина. Потом заговорил снова.
- Я часа полтора назад выходил на шоссе, - сказал он. - Тогда машин полно было. Одна за другой шли…
- На Ленинград? - спросил Ховрин.
- Нет, на Волховстрой, - ответил младший лейтенант. - Мне на Волховстрой… На Ленинград, говорят, с полудня не было… Я только зашел к себе в землянку за вещами, убрался, вышел сюда - и как отрубило. Ни одной машины. Я уже минут сорок жду…
Они сели на траву у обочины. Лунин смотрел на звёзды. В ночной тишине все звуки были особенно отчетливы, и казалось, что артиллерия бьет где-то совсем рядом. Выстрел - разрыв, выстрел - разрыв… И всё в одной стороне, на западе. При каждом разрыве вздрагивал воздух.
Становилось холодно. Младший лейтенант надел шинель.
- С Ладоги тянет, - сказал он.
- А далеко здесь до Ладоги? - спросил Лунин.
- Нет, близко. Несколько километров…
Они вскочили, потому что услышали шум приближающейся машины. Машина шла со стороны Ленинграда. Младший лейтенант вышел на середину шоссе, чтобы загородить ей дорогу.
- Посветите ей своим фонарем, - попросил он Лунина. - А то она проскочит.
Они увидели очертания большого грузовика, который приближался с потушенными фарами. Какие-то закутанные фигуры колыхались в его кузове. Лунин зажег свой фонарик. Младший лейтенант запрыгал и замахал руками. Машина, залязгав, остановилась.
Человек восемь женщин, закутанных брезентом, молча смотрели на них из кузова. Шофёр вышел из кабины и, ни на кого не глядя, прежде всего осмотрел и ощупал шины. Машина была гражданская, и шофёр гражданский.
- Из Ленинграда? - спросил его Ховрин, пока младший лейтенант залезал в кузов.
Шофёр кивнул.
- Когда выехали?
- Сегодня в два.
- Ну как там?
- Хорошо, - сказал шофёр твердо.
Он выпрямился и внимательно осмотрел Ховрина и Лунина.
- Там-то хорошо, - повторил он. - Да проезда туда больше нету. Всё…
- А как же вы проехали? - спросил Лунин.
- Вот проехали, а больше никто не проедет. Бьет по шоссе. Нас четыре раза землей обсыпало. Проезда больше нет.
Он влез в кабину, и машина двинулась.
Лунин посмотрел на Ховрина. Как поступит этот тощий журналист? Стоит ли ждать? Но Ховрин сел на траву на прежнее место. Лунин сел рядом с ним.
Положение Ленинграда Лунину стало ясно. Немцы обошли Ленинград с юга и перерезали последнюю железную дорогу. Они обстреливают последнее шоссе. Час назад обстреливали, теперь, может быть, и шоссе перерезали. От шоссе до берега Ладожского озера всего несколько километров. Немцы выйдут к озеру, и круг замкнется.
С севера - Финский фронт, от Финского залива до Ладоги. С запада Финский залив. С юга - немцы. С востока - Ладога. Та часть Карельского перешейка, на которой расположен Ленинград, станет островом. Может быть, уже стала островом.
Они долго сидели в траве и молчали. Звёзды двигались над ними. Выстрел - разрыв, выстрел - разрыв. Лунину теперь казалось, что разрывы громче, чем были раньше.
Вдруг издалека донеслось до них какое-то дребезжанье. Оно быстро приближалось - не с запада, а с востока, со стороны Волховстроя.
Скоро стало ясно, что это идет машина. В кузове у неё что-то звякало и гремело.
Машина так быстро возникла из тьмы, что они едва успели вскочить. Лунин зажег фонарик и, крича, кинулся прямо к колесам. Машина проскочила, но метрах в десяти затормозила и остановилась. Они побежали к ней. Шофёр глядел на них, приоткрыв дверцу кабины.
Лунин осветил его фонариком. Это был боец, очень юный, с озорным мальчишеским лицом.
- Подвези, - сказал Ховрин.
- А вам куда?
- А ты куда?
- Куда я, вы не поедете.
- А ты почем знаешь? - спросил Ховрин. - Куда ж ты?
- В большую деревню.
- И нам туда же, - сказал Ховрин, кладя свой чемоданчик в кузов.
Ослепленный светом фонарика, шофёр только теперь разглядел, что перед ним командиры. Обращаясь к Лунину, как к старшему из двоих, он сказал совсем по-другому, почтительно и серьезно:
- Туда проезда нет, товарищ майор.
- А как же ты?
- А уж я как-нибудь, мне надо.
- Нам тоже надо, - сказал Ховрин и полез в кузов.
Шофёр предложил Лунину сесть рядом с собой в кабину, но Лунин отказался.
- Я уж лучше на вольном воздухе, - сказал он. - Вместе с товарищем.
Они уселись на соломе, прислонясь спинами к задней стенке кабины. И понеслись.
В кузове раскачивалась, звеня и лязгая, пустая металлическая бочка из-под бензина. Они отпихивали ее ногами - то Ховрин, то Лунин, - но через минуту она накатывалась на них снова. Укрощение этой бочки некоторое время занимало всё их внимание. Но мало-помалу происходящее вокруг настолько отвлекло их, что они забыли о ней.
Выстрел - разрыв, выстрел - разрыв. Теперь ясно было слышно, что выстрелы слева, а разрывы справа. И выстрелы и разрывы становились всё слышнее, но заметно было, что машина везет их к разрывам, а не к выстрелам. Вспышки при каждом разрыве стали так ярки, что Лунин всякий раз на мгновение видел и свои ноги, и бочку, и задний борт машины, и шоссе между зубцами леса.
Потом к выстрелам и разрывам присоединился третий звук - воющий, протяжный, непередаваемо отвратительный.
- Что это? - спросил Ховрин.
Он, по-видимому, никогда еще не слыхал воя летящего снаряда. При каждом выстреле он втягивал голову в плечи, вслушивался и не дышал, пока снаряд не разрывался.
Машина всё прибавляла ходу, и они стремительно неслись, подскакивая на слежавшейся соломе. Бочку они уже больше не отпихивали, а только оба придерживали ее ногами, чтобы она не накатилась на них. Разрывы грохотали уже совсем близко и были оглушительны, как раскаты грома.
Потом вдруг Лунина подбросило и опрокинуло плашмя на дно кузова. Оглушенный грохотом и ослепленный светом, он почувствовал, как бочка перекатилась через него. Земля обсыпала его всего, земля залепила ему лицо. Он отпихнул от себя бочку и присел, стараясь понять, цел ли. Понять это было нелегко, потому что всё тело ныло. Одно было ему ясно: он всё еще в машине, и Ховрин рядом с ним, и они мчатся.
Разрывы следовали один за другим, и при вспышках Лунин видел ободранные, обглоданные деревья. Бочка словно взбесилась - она то и дело накатывалась на них. В гуле, в мелькании света они мчались, мчались и мчались.
Потом Лунина снова тряхнуло и стукнуло о борт, на этот раз уже без всякого грохота. Машина как-то странно нагнулась всей своей передней частью, дернулась и остановилась. И эта внезапная остановка в такую минуту показалась им страшнее всего остального. Ховрин первым поднялся на ноги и заглянул вперед через кабину.
- Угодили передними колесами в воронку, - сказал он.
Машина, рыча, дернулась еще несколько раз, но безуспешно. Щелкнула дверца, мальчик-шофёр выскочил на шоссе. Он что-то крикнул им, но Лунин не расслышал его слов, потому что опять раздался взрыв, совсем близко и Ховрин повалился в кузов, а шофёр куда-то под колёса. Но через мгновение он уже вскочил, и голова его в сдвинутой набок пилотке появилась над бортом кузова.
- Бегите в лес! - крикнул он,
- А ты? - спросил Ховрин.
- Бегите! Бегите! Я сейчас! - замахал он на них рукой.
Ховрин швырнул вниз свой чемоданчик и выпрыгнул из кузова. Лунин за ним. Они пробежали по лесу несколько шагов, как вдруг снова услышали отвратительный приближающийся вой.
- Ложись! - крикнул Лунин.
Падая, он схватил Ховрина за руку, чтобы заставить его упасть тоже. Краем глаза он видел, как огромные стволы, черные на фоне пламени, переломились, словно соломинки. Лунин подумал о шофёре. Где он? Неужели остался возле машины? Они вскочили, пробежали, пригнувшись, несколько шагов и опять упали. Падать приходилось ежеминутно. Услышав вой снаряда, они падали, а потом, после разрыва, вскакивали и бежали дальше. Мокрые от росы ольховые прутья хлестали их по лицам. Они старались двигаться в прежнем направлении, вдоль шоссе, и не слишком удаляться от него. Лунин томительно думал о мальчике-шофёре, который обманул его и остался на шоссе со своей машиной. Жив ли он еще?
- Потише стало, - сказал Ховрин.
Действительно, как будто стало немного потише. Разрывы гремели где-то сзади. Лунин и Ховрин падали реже: то ли вышли из-под огня, то ли немцы перенесли главный огонь на другой участок. Они стали заворачивать влево. Деревья расступились, и они опять вышли на шоссе.
- Ну что ж, пойдем пешком, - сказал Ховрин. Но не успели они пройти сотни шагов, как сзади услышали знакомый лязг - перекатыванье пустой бочки по кузову. Лунин остановился. Машина, дребезжа, выползала из тьмы. Лунин посветил фонариком. Машина остановилась, брякнула дверца кабины.
- Жив? - спросил Лунин.
- Жив! - ответил шофёр счастливым голосом, полным торжества. - Полезайте!
Они снова сели в кузов и понеслись. Разрывы гремели теперь далеко позади. Чувство счастья и покоя охватило Лунина. Даже бочка больше не раздражала. Он почувствовал, что голова Ховрина, сидевшего рядом с ним, склонилась к нему на плечо. Ховрин уснул. Стараясь не шевелиться, чтобы не разбудить его, и придерживая ногою бочку, Лунин заснул тоже.
Проснувшись, он увидел, что они едут по мосту через широкую реку, в которой отражается заря. Он понял, что это Нева. За мостом опять был лес.
И Лунин снова заснул.
Когда он проснулся во второй раз, кругом были дома, окна блестели на солнце.
- Подъезжаем, - сказал Ховрин. - Бывали в Ленинграде?
- Был один раз, - ответил Лунин. - Прожил здесь когда-то целое лето. Я в Ленинграде женился.
- А сейчас ваша жена на юге?
Лунин слегка нахмурился.
- У меня нет жены, - сказал он.
- Умерла?
- Разошлись.
Они ехали по улице, и красный трамвайный вагон, звеня, двигался рядом с ними.